Изменить стиль страницы

Более интересны образы крупных политических деятелей, попавших в круг внимания Жюльена Сореля. Здесь, под одним и тем же именем де Нерваля, «фигурируют» два министра Карла X: сперва Виллель, проводивший политику крайней правой вплоть до 1827 года, затем в главе XXIII второй части — Полиньяк, ультрароялист и автор реакционных ордонансов, вызвавших Июльскую революцию. В тех же главах изображен наполеоновский «генерал-перебежчик» граф Бурмон, предавший Наполеона за несколько дней до сражения при Ватерлоо.

Прототипом для графа Альтамиры, приговоренного у себя на родине к смертной казни за участие в заговоре, послужил друг Стендаля неаполитанец Ди Фьоре. Он так же, как граф Альтамира, был приговорен к смерти за свою карбонарскую деятельность, бежал во Францию.

Особняк маркиза де Ла-Моля поражает Жюльена черной мраморной доской над воротами, на которой написана фамилия владельца. Единственный особняк в Париже с такой доской принадлежал Талейрану. Несомненно, описывая особняк де Ла-Моля, Стендаль имел в виду особняк Талейрана, да и другие особенности салона де Ла-Моля, характер его посетителей и некоторые черты хозяина напоминают дипломата, в течение многих лет стоявшего в центре французской политической жизни.

Персонажи романа говорят о самых острых политических вопросах, волновавших общество в последние годы Реставрации.

Слуги г-на де Реналя по пятницам ходят на какие-то собрания. Это общества, которые были организованы тайной католической конгрегацией в целях монархической и католической пропаганды. Таких обществ было много: «Общество добрых дел», ведавшее тюрьмами и госпиталями, «Общество св. Николая», объединявшее подмастерьев, «Общество св. Иосифа», объединявшее рабочих. В Гренобле ходили слухи, что конгрегация с помощью этих обществ организовала настоящий шпионаж за жителями, широко используя для этого домашнюю прислугу.

Дважды упоминается в романе о лесных угодьях, которые были реквизированы у духовенства в начале революции. Крайняя правая и клерикалы добивались от правительства возвращения этих угодий, и разговоры об этом велись в обществе постоянно. Подлог на выборах, в котором виновен один из посетителей салопа де Ла-Моля, был совершен в 1821 году гренобльским прокурором Гернон-Ранвилем, которого Стендаль знал лично. Об этом эпизоде сообщила в 1829 году официальная французская газета «Монитор». Нашли отклик в романе и нашумевшие в свое время процессы Беранже, Фонтана, Магалона. Жюльен надеется, что через несколько лет после его смерти будет отменена смертная казнь; в последние годы Реставрации либералы добивались ее отмены.

Мы не знаем, отправляли ли в последний год Реставрации какие-либо реакционные группы своих агентов в Лондон, чтобы просить военной помощи. Но Стендаль верно характеризовал настроения ультрароялистов, чувствовавших, что назревает новая революция, и не очень рассчитывавших на французские войска. То, что было сделано в первые годы Реставрации, вполне могло повториться в последние ее месяцы.

Многие сцены написаны по собственным впечатлениям или воспоминаниям. Гвоздильная фабрика, о которой речь идет в начале романа, напоминает ту, которую Стендаль осматривал в сентябре 1811 года, обратив внимание на ничтожную заработную плату работниц. Хищения в верьерском доме призрения, вероятно, тоже основаны на современном факте… «Украли четыре миллиона у подкидышей», — записывает Стендаль на полях романа, датируя это событие (или запись?) 1829 годом.

В романе можно найти и воспоминания из личной жизни писателя. Поведение Матильды де Ла-Моль, предлагающей Жюльену бежать за границу, а вместе с тем и характер ее Стендаль изобразил под впечатлением необычайного поступка Мари де Невиль, племянницы политического деятеля де Невиля. Она бежала с возлюбленным, презрев сословные предрассудки. Герой приключения Э. Грассе был знаком Просперу Мериме и состоял с ним в переписке. Событие произошло 25 января 1830 года. Стендаль, несомненно, вдохновился им, работая над характером своей героини. В подтверждение правдивости этого образа он ссылается на Мари де Невиль: «Окончание нравилось мне, когда я писал его: перед глазами у меня был характер Мари, милой девушки, которую я обожаю. Спросить у Клары (т. е. П. Мериме), разве Мари не поступила бы так же… У юных Монморанси и их семьи так мало силы воли, что с этими элегантными и ничтожными существами можно создать только пошлую развязку… Видя это отсутствие характера в высших классах, я взял исключение… Причина — то, что я думал о Мари».

Возможно, конечно, что в психологии Матильды или г-жи де Реналь отразились какие-нибудь воспоминания о Матильде Висконтини, или о Джулии Риньери, к которой Стендаль сватался в начало 1830 года, или о графине Кюриаль, из-за которой Стендаль в 1826 году чуть не покончил самоубийством. Однако все это лишь материалы, которыми он мог воспользоваться при построении своих женских образов. Определить характер этих воспоминаний или их значение в творчестве Стендаля с какой-либо степенью достоверности было бы невозможно.

Приключение Жюльена, скрывающегося в доме г-жи де Реналь, походит на эпизод из биографии самого Стендаля в деревенской усадьбе графини Кюриаль: в течение нескольких дней он просидел, не выходя, в каком-то погребе, и графиня сама тайком приносила ему пищу. Маркиз де Ла-Моль, поручив Жюльену написать деловое письмо, был удивлен тем, что юный семинарист, рекомендованный ему как чудо учености, сделал орфографическую ошибку в самом простом слове, написав «cela» через два ll — «cella». Эту же ошибку сделал юный Стендаль в первый день своего поступления на службу. Однако из всего этого нельзя сделать заключение, что роман «Красное и черное» написан на основании интимных воспоминаний и что Стендаль был «певцом своей жизни». «Красное и черное» — это глубокое исследование французской общественной жизни конца Реставрации и вместе с тем тончайший психологический анализ разнообразных, сложных, типичных для эпохи характеров.

Роман изобилует эпиграфами. Они предпосланы почти каждой главе и, кроме того, каждой части романа. Все эти эпиграфы подписаны именами известных или малоизвестных писателей. Однако лишь некоторые и сравнительно немногие из них могут считаться достоверными. Таковы, в частности, эпиграфы из Байрона, из Шекспира и из древних авторов. Остальные в огромном большинстве случаев придуманы самим Стендалем. На человека, сколько-нибудь знакомого с литературой, такие подписи должны были произвести комическое впечатление. Очевидно, подписав именем Канта или Ронсара строки, которые не могли быть ими написаны, Стендаль и хотел создать именно такое впечатление. Тем не менее эпиграфы определяют характер главы, ее проблематику или аспект, в котором может быть воспринято рассказанное в ней событие.

Стендаль терпимо относился к критике. Он охотно выслушивал суждения друзей. Перечитывая «Красное и черное», он стал исправлять стиль и для этого дал переплести свой роман вместе с чистыми листами, на которых отмечал нужные исправления. Уже в 1835 году он сожалеет о том, что написал свой роман слишком отрывисто и сухо. Ему казалось, что он был чрезвычайно увлечен событиями, которые описывал, и не думал о стиле. Теперь, исправляя, он ищет большей плавности, ритмичности языка. Кроме того, в книге, казалось Стендалю, мало подробностей, обстановки действия, вещей и пейзажей. Нужно «помочь читателю представить себе сцены», пишет Стендаль. Отсутствуют портреты действующих лиц. В романе нет живописи. Действие развивается слишком быстро. Прочтя первые главы второй части, Стендаль записывает: «Из-за отсутствия трех или четырех описательных слов на странице и двух-трех слов для того, чтобы стиль не походил на стиль Тацита, многие предшествующие страницы кажутся психологическим трактатом. Читатель постоянно находится лицом к лицу с чем-то слишком глубокомысленным».

Поправки, внесенные Стендалем в первоначальный текст романа, имеют задачей объяснить обстановку действия, создать «ощущение места», придать больше изящества речам Матильды де Ла-Моль, смягчить «слишком непринужденный» тон янсениста Пирара. Но наибольшее внимание Стендаль обратил на психологию героев. Он подробнее комментирует их жесты, вскрывает причины их поступков, рассказывает об их переживаниях. Иногда он перерабатывает сцены и набрасывает их заново. Однако напечатать исправленное издание романа Стендалю не удалось. Некоторые наиболее несомненные из этих исправлений были учтены в издании «Champion» (1923); отражены они и в переводе С. Боброва и М. Богословской, публикуемом в настоящем томе.