«Бежал я от жестокой прочь…»
Перевод В. Левика
Бежал я от жестокой прочь,
Бежал, как безумный, в ужасную ночь;
И старый погост миновать я спешил,
Но что-то манило, сверкало с могил, —
Блеснуло в безжизненных лунных лучах
С могилы, где спит музыканта прах,
Шепнуло мне: «Братец, минутку постой!» —
И вдруг поднялось, как туман седой.
То бедный скрипач, я его узнаю;
Он вышел и сел на могилу свою,
По струнам провел иссохшей рукой,
Запел — и пронзителен голос глухой:
«Пой, скрипка, песню прошлых дней, —
В тоске внимало сердце ей
И обливалось кровью.
Зовет ее ангел блаженством небес,
Мученьем адским зовет ее бес,
Зовут ее люди любовью».
Лишь замер последнего слова звук,
Разверзлись все могилы вдруг,
И тени спешат к музыканту толпой,
И грянул пред ним хоровод гробовой:
«О любовь, ты колдовством
Загнала нас в темный дом,
Усыпила мертвым сном, —
Эй, на зов твой мы встаем!»
И все это, воя, воркуя, ворча,
Летает и пляшет вокруг скрипача,
И с хохотом диким сплетается плач;
И бешено дернул по струнам скрипач:
«Браво, браво, тени, в пляс!
Друг за другом
Буйным кругом!
Клич волшебный поднял вас.
Мы таились много дней,
Будто мышь в норе своей.
Ну-ка, спляшем веселей,
Запоем!
Нет ли здесь чужих ушей?
Встарь немало мы глупили,
Дни в безумии губили,
Жгли сердца в огне страстей.
Нынче каждый пусть расскажет,
Как стряслась над ним беда,
Как мечтал он,
Как страдал он,
Почему попал сюда».
И тощий мертвец выступает из мглы,
И голос его — как жужжанье пчелы:
«Служил я подмастерьем
С аршином да с иглой,
Раз-два аршином мерил,
Проворно шил иглой.
Зашла к нам ненароком
Дочь мастера с иглой,
Мне сердце черным оком
Пронзила, как иглой».
Хохочет в ответ мертвецов хоровод,
Угрюмо второй выступает вперед:
Я в самой любви — не скрою —
Верно следовал герою;
Распалял мои мечты
Образ девы-красоты.
Я любил, томясь и плача,
Но как только неудача —
Я с разбитою душой
Залезал в карман чужой.
И грозить мне стали власти, —
Оттого, что в злой напасти
Я все чаще крал платки,
Чтоб смахнуть слезу тоски.
И тогда меня схватили
И, как водится, скрутили;
И тюрьма, святая мать,
Стала сына врачевать, —
Я и там, склонясь над пряжей,
О любви мечтал под стражей;
Тут Ринальдо тень пришла,
Грешный дух мой унесла».
Хохочет в ответ мертвецов хоровод,
И третий, под гримом, выходит вперед:
«Любовников первых играя,
Подмостков я слыл королем.
Я нежно вздыхал: «Дорогая!» —
Пылал трагедийным огнем.
Я Мортимер{4} был превосходный,
Я страстно Марию любил!
Но дева осталась холодной,
Ей был непонятен мой пыл.
И раз я, не выдержав боли,
«Мария, святая!» — вскричал;
И глубже, чем нужно для роли,
Вонзил в свое сердце кинжал».
Хохочет в ответ мертвецов хоровод.
Четвертый, в кафтане, выходит вперед:
«Профессор нам с кафедры нес ахинею,
Болтал он — и спал я у всех на виду.
Мне было в тысячу раз веселее
Гулять с профессорской дочкой в саду.
Она мне в окно улыбалась беспечно,
Лилия лилий, мой ангел земной,
Но лилию лилий сорвал бессердечно
Черствый филистер с набитой мошной.
Послал я проклятье богатым нахалам,
Я женщин проклял, откупорил яд,
Со смертью на «ты» перешел за бокалом, —
И смерть усмехнулась: «Fiducit{5}, мой брат!»
Хохочет в ответ мертвецов хоровод,
И пятый, с веревкой на шее, идет:
«Хвалился и чванился граф за вином:
Красива, мол, дочка, богат его дом.
Эй, граф, мне не нужен богатый твой дом,
Нужна только дочка мне в доме твоем.
Хранил их обоих засов да затвор,
Несли сторожа и собаки дозор.
Но что мне дозор, и засов, и затвор, —
Я лестницу взял и спустился во двор.
Я лезу в окошко к моей дорогой,
Вдруг слышу проклятья и брань за спиной:
«Эй, парень, что ищешь ты в графском дому?
Милы драгоценности мне самому!»
И с хохотом граф меня за ногу хвать!
Сбегается челядь! Куда мне бежать?
«Злодеи, не вор я, подите вы прочь,
Украсть я хотел только графскую дочь!»
Напрасно я рвался, напрасен был крик, —
Веревку они приготовили вмиг.
И солнце взошло и дивилось три дня,
Как ветер качает и треплет меня».
Хохочет в ответ мертвецов хоровод,
Шестой, с головою в руке, предстает:
«Любовь мне сердце жгла огнем,
Пошел я в лес бродить с ружьем.
Кружился ворон надо мной
И каркал: «Голову долой!»
«Голубку подстрелю в лесу,
Моей возлюбленной снесу», —
Так думал я и все шагал
И дичь в лесу подстерегал.
Кто там воркует? Голубок?
Иль сразу двух я подстерег?
Взведен курок, подкрался я:
Гляжу — она! Любовь моя!
Моя голубка! С ней — другой,
Он стройный стан обвил рукой…
Не промахнись теперь, стрелок, —
Пиф-паф, подстрелен голубок!
И вынес приговор мне суд, —
На плаху молодца ведут.
И ворон хрипло надо мной
Прокаркал: «Голову долой!»
Хохочет в ответ мертвецов хоровод,
И сам музыкант выступает вперед:
«Мне песенка встарь полюбилась,
Я пел для моей дорогой,
Но если сердце разбилось —
И песням пора на покой».
И призраки с хохотом ринулись в пляс,
И небо неистовый хохот потряс;
Но пробило «час» на церковных часах,
И призраки с воем исчезли в гробах.