Госпожа Забота
Перевод Л. Пеньковского
Тогда, в дни солнечной поры,
Как тут отплясывали комары!
Мне другом каждый был в те дни:
Со мной по-братски все они
Делились моей котлетой,
Моей последней монетой.
Но счастье — прочь, карман мой пуст, —
И ни друзей, ни братских чувств.
Затмилось солнце той поры —
Ни комаров, ни их игры.
Друзья с комарами схожи:
Ушли со счастьем тоже.
Забота у койки моей — точь-в-точь
Сиделка — всю проводит ночь.
Белейшая кофта, черный колпак,
Сидит и нюхает свой табак;
Скрипит табакерка сухо, —
Противная старуха!
Мне снится юный май порой,
Былое счастье, комариный рой,
Беспечный смех друзей и подруг…
Но, боже, скрипит табакерка вдруг, —
Пузырь мой лопнул мыльный —
Старуха сморкнулась сильно.
В октябре 1849
Перевод В. Левика
Умчалась буря— тишь да гладь.
Германия, большой ребенок,
Готова елку вновь справлять
И радуется празднику спросонок.
Семейным счастьем мы живем,
От беса — то, что манит выше!
Мир воротился в отчий дом,
Как ласточка под сень знакомой крыши.
Все спит в лесу и на реке,
Залитой лунными лучами.
Но что там? Выстрел вдалеке, —
Быть может, друг расстрелян палачами!
Быть может, одолевший враг
Всадил безумцу пулю в тело.
Увы, не все умны, как Флакк{110}, —
Он уцелел, бежав от битвы смело!
Вновь треск… Не в честь ли Гете пир?{111}
Иль, новым пламенем согрета,
Вернулась Зоннтаг{112} в шумный мир
И славит лиру дряхлую ракета?
А Лист? О милый Франц, он жив!
Он не заколот в бойне дикой,
Не пал среди венгерских нив,
Пронзенный царской иль кроатской пикой.
Пусть кровью изошла страна,
Пускай раздавлена свобода, —
Что ж, дело Франца сторона,
И шпагу он не вынет из комода.
Он жив, наш Франц! Когда-нибудь
Он сможет прежнею отвагой
В кругу своих внучат хвастнуть:
«Таков я был, так сделал выпад шпагой».
О, как моя вскипает кровь
При слове «Венгрия»!{113} Мне тесен
Немецкий мой камзол, и вновь
Я слышу трубы, зов знакомых песен.
Опять звучит в душе моей,
Как шум далекого потока,
Песнь о героях прошлых дней,
О Нибелунгах, павших жертвой рока.
Седая быль повторена,
Как будто вспять вернулись годы.
Пусть изменились имена —
В сердцах героев тот же дух свободы.
Им так же гибель рок судил:
Хоть стяги реют в гордом строе, —
Пред властью грубых, темных сил
Обречены падению герои.
С быком вступил в союз медведь,{114}
Ты пал, мадьяр, в неравном споре,
Но верь мне — лучше умереть,
Чем дни влачить, подобно нам, в позоре.
И ведь хозяева твои —
Вполне пристойная скотина,
А мы — рабы осла, свиньи,
В вонючем псе признали господина!
Лай, хрюканье — спасенья нет,
И что ни день — смердит сильнее.
Но не волнуйся так, поэт, —
Ты нездоров, и помолчать — вернее.
Дурные сны
Перевод А. Ефременкова
Во сне я был и юн и весел снова.
Вот сельский домик наш, обрыв под ним,
Вот по тропинке с берега крутого
С Оттилией мы взапуски бежим.
Как сложена! Как сладостно мигают
Ее русалочьи глаза порой!
И ножкой крепко так она ступает, —
Вся сочетанье силы с красотой.
Звук голоса так чист и так сердечен,
Что кажется: сама душа поет,
А тон ее речей умом отмечен;
Бутону роз подобен алый рот.
И вовсе не любовью я взволнован, —
Не в грезах я и не в чаду страстей, —
Но странно так малюткой очарован,
Целую с тайной дрожью руку ей.
Мне помнится: склонившись над водою
И лилию сорвав, я ей сказал:
«Возьми цветок и будь моей женою,
Чтоб кротким я, как ты, — счастливым стал».
Но что ответила она, не знаю, —
Я вдруг проснулся… Вижу: брезжит свет,
И снова — комната, где я, страдая,
Лежу, неизлечимый, столько лет.
Она угасла
Перевод Л. Пеньковского
Спектакль окончен. По домам
Мужчины провожают дам.
По вкусу ль пьеса им? Наверно:
Я слышал — хлопали усердно.
Высокочтимой публикой
Отмечен был успех поэта.
Теперь театр пустой такой —
Ни оживления, ни света.
Но чу! Раздался резкий звук
У самой сцены — треск удара.
Быть может, лопнула там вдруг
Струна на чьей-то скрипке старой?
Уж крысы злобные снуют
В партере темном там и тут,
Чадит в последней лампе масло,
Все пахнет горечью сейчас.
И вот — огонь, шипя, угас.
Ах, то моя душа угасла!