— Как вам кажется, сударыня, — проговорила с жаром миссис Фитцпатрик, — не будет ли лучше всего оповестить сейчас же моего дядю, где находится его дочь?

Леди немного подумала и отвечала:

— Нет, сударыня, я не думаю. Судя по описаниям миссис Вестерн, братец ее — такое животное, что я ни за что не соглашусь выдать ему бежавшую от него женщину, кто бы она ни была. Я слышала, он и с женой обращался варварски, — такие изверги воображают, что имеют право нас тиранить; и я всегда буду почитать святою обязанностью спасать от них женщин, имеющих несчастье находиться в их власти… Надо только, дорогая кузина, помешать свиданию мисс Вестерн с этим молодчиком, пока хорошее общество, которое она найдет в моем доме, не даст более подходящего направления ее мыслям.

— Если он проведает, где она, — отвечала миссис Фитцпатрик, — то, можете быть уверены, сударыня, он ни перед чем не остановится, чтобы проникнуть к ней.

— Будьте покойны, — возразила леди, — сюда он не проникнет… хотя, конечно, он может как-нибудь проведать, где она, и потом притаиться возле дома… Вот почему мне не мешало бы знать его в лицо. Нельзя ли как-нибудь устроить, сударыня, чтобы я его повидала? Иначе, вы понимаете, кузина, она ухитрится с ним встречаться, и я не буду об этом знать.

Миссис Фитцпатрик отвечала, что он грозил снова прийти к ней сегодня вечером и что, если ее милости угодно будет почтить ее своим посещением, она почти наверно застанет его между шестью и семью; а если бы он пришел раньше, то всегда найдется средство задержать его до приезда ее милости. Леди Белластон обещала приехать, как только кончит обедать, что, по ее предположению, произойдет самое позднее в семь; но ей, во всяком случае, совершенно необходимо знать Джонса в лицо.

— Поверьте, сударыня, — сказала она, — я высоко ценю ваши заботы о мисс Вестерн, но долг человеколюбия, а также добрая слава нашего дома требуют, чтобы и я вам помогла, потому что, конечно, эта партия ужасна.

Миссис Фитцпатрик не преминула ответить леди Белластон любезностью на любезность; затем, после нескольких несущественных замечаний, откланялась, быстро уселась в свой портшез и вернулась домой, не замеченная ни Софьей, ни Гонорой.

Мистер Джонс расхаживал, не спуская глаз с заветной двери, в течение целого дня — одного из самых коротких в году, но показавшегося ему нескончаемо длинным. Наконец, когда пробило пять, он снова явился к миссис Фитцпатрик, которая приняла его весьма любезно, несмотря на то что оставался еще целый час до времени, принятого для визитов, но она по-прежнему утверждала, что ничего не знает о Софье.

Расспрашивая о своем ангеле, Джонс обронил слово «кузина».

— О, да вам известно, что мы в родстве! — воскликнула миссис Фитцпатрик. — Позвольте же мне на правах родственницы спросить вас, какое у вас дело к моей кузине.

После довольно продолжительного колебания Джонс ответил наконец, что у него есть крупная сумма, принадлежащая Софье, и он желал бы передать ей эти деньги в собственные руки. Тут он достал записную книжку, показал миссис Фитцпатрик ее содержимое и объяснил, каким образом она к нему попала. Только что кончил он свой рассказ, как весь дом задрожал от страшного шума. Описывать его тем, кто его слышал, было бы напрасно, а дать о нем представление никогда ничего подобного не слышавшему — задача еще более тщетная, потому что о нем справедливо можно сказать:

Словом, чей-то лакей застучал, или, вернее, загремел, у входной двери. Джонс, никогда еще не слышавший подобных звуков, был несколько удивлен, по миссис Фитцпатрик очень спокойно объяснила ему, что теперь, при гостях, ей неудобно будет говорить с ним, но, если ему угодно будет подождать, пока они уйдут, она кое-что расскажет ему.

В эту минуту двери широко растворились, и, протолкнув сначала свои фижмы, в комнату вошла леди Белластон. Она сделала низкий реверанс сначала миссис Фитцпатрик, а затем мистеру Джонсу, после чего была проведена в конец комнаты.

Мы упоминаем эти мелкие подробности в поучение некоторым нашим знакомым деревенским барыням, которые считают противным правилам приличия приседать перед мужчиной.

Только что все вселись, как приезд известною нам пэра снова вызвал смятение, и описанная церемония была повторена. По ее окончании завязался блестящий в полном смысле слова разговор. Так как, однако, в нем не содержалось ничего сколько-нибудь существенного для нашей истории, да и вообще ничего существенного, то я не стану его передавать, тем более что самые тонкие светские разговоры кажутся необыкновенно плоскими, когда их читаешь в книгах или слышишь со сцены. Действительно, эта духовная пища представляет собой лакомство, увы, недоступное для людей, не вхожих в светские гостиные, — вроде некоторых изысканных блюд французской кухни, подаваемых только за столом вельмож. Но, по правде говоря, угощать толпу лакомствами, рассчитанными не на каждый вкус, часто значит бросать их за окно.

Бедняга Джонс был скорее зрителем, чем действующим лицом этой изысканной сцены. Правда, в краткий промежуток времени перед приездом пэра сначала леди Белластон, а потом миссис Фитцпатрик обратились к нему с несколькими словами, но все их внимание поглощено было благородным лордом, едва только он вошел в комнату; а так как он не обращал никакого внимания на Джонса, словно такого человека и не было, и только время от времени вперял в него пристальный взгляд, то и дамы последовали его примеру.

Гости так засиделись, что миссис Фитцпатрик ясно поняла намерение каждого из них дождаться отъезда других Поэтому она решила спровадить Джонса, считая, что с ним можно меньше всего церемониться.

— Сэр, — озабоченно сказала она ему, воспользовавшись перерывом в разговоре, — сегодня мне едва ли удастся дать вам ответ по вашему делу, но если вы будете добры оставить ваш адрес, то завтра я, вероятно, извещу вас.

Умея держаться в обществе, Джонс не знал, однако, условных правил приличия: вместо того чтобы раскрыть тайну своего местопребывания слуге, он подробно посвятил в нее самое хозяйку, после чего с церемонным поклоном удалился.

Не успел он выйти, как важные господа, не обращавшие на него никакого внимания в его присутствии, тотчас занялись исключительно им. Но если читатель уже разрешил нам не пересказывать более блестящей части их разговора, то он, вероятно, охотно избавит нас от повторения того, что можно назвать пошлым злословием. Пожалуй, впрочем, существенно для нашей истории передать одно замечание леди Белластон, которая, поднявшись через несколько минут по уходе Джонса, сказала на прощанье миссис Фитцпатрик:

— Теперь я спокойна насчет моей родственницы: этот человек ей нисколько не опасен.

Мы последуем примеру леди Белластон и простимся с оставшимся у миссис Фитцпатрик обществом, которое уменьшилось теперь до двух человек; так как между ними не произошло ничего, имеющего хотя бы малейшее касательство к нам или к читателю, то мы не будем на этом задерживаться, отвлекаясь от вещей, гораздо более существенных для всякою, кто сколько-нибудь интересуется делами нашего героя.

На следующий день, так рано, как только позволяли приличия, Джонс явился к миссис Фитцпатрик, но ему сказали, что леди нет дома, — ответ, поразивший его тем более, что он с самого рассвета расхаживал взад и вперед по улице и не мог бы не видеть, если бы она уехала.