— Но зачем скрывать прекрасные места за каким-то куском материи?! — возмутилась Бланш. — Их надо держать открытыми. Они достойны того! Ну, Янош! Каков старик!

— Он просто на мне пробует новую моду. Вот и все, — выкрутилась Элиза.

— Услышав слово «мода», глаза Бланш заблестели нездоровым блеском потому что это социальное явление возникло именно в те времена, и ее победоносное шествие по Европе сводило с ума всех аристократок.

— А мне дашь поносить? — лукаво улыбнулась Бланш.

— Конечно, Ваше Величество. Я подарю вам целый комплект, и Элиза вытащила из своей спортивной сумки свой комплект красного шелкового белья. Бланш движением рыси выхватила из рук Элизы изящные, невесомые вещицы и тут же надела их на себя, правда, изрядно помучавшись с застежкой лифчика, который оказался ей очень и очень мал.

— Нет, даже под прозрачным бельем я не буду скрывать свою грудь от Карла. — И Бланш легко сняв лифчик, отдала его Элизе.

— Вы правы, Ваше Величество, сказала Элиза, с восхищением рассматривая высокую белую грудь королевы. — Ваша грудь — это произведение природы, которое не нужно приукрашивать, подтягивать, собирать и поднимать вверх.

— А вот т-р-у-с-ы я оставлю себе. Спасибо, Элиза.

— Не за что, Ваше Величество, — робко ответила Элиза. — Вам помочь одеться? — робко спросила Элиза.

— Нет, — засмеялась Бланш. — Я — родовита, но не богата, и с детства мы с сестрой привыкли все делать сами. Ты лучше сама поторопись, а то Карл не любит, когда опаздывают.

Бланш вытащила из сундука тончайшую, словно вытканную из паутины, рубашку-котт и быстро проскользнула в нее. Сверху она надела так называемое королевское французское сюрко, представляющее собой удлиненный лиф ярко-красного цвета. Глубокий вырез лифа был закрыт еле заметным паутинным кружевом и окантован мелкими бриллиантами, на фоне которых живописно вырисовывалась длинная молочно-белая шея королевы. Потом Бланш расчесала свои белокурые волосы, уложила их в косы, а поверх надела золоченую сетку. Ножки свои она украсила серебряными атласными башмачками. Элиза заметила, что сзади, к спинке сюрко была прикреплена отороченная горностаем, малиновая мантия, которая пышными складками спускалась до самого пола.

Элиза не заставила себя долго ждать. Старое, из тяжелого кремового шелка платье было простейшего покроя (если современный крой вообще существовал во времена бабушки Бланш), с длиннющими рукавами прорезными рукавами. Элиза без труда надела на себя это произведение поздней готики и сразу почувствовала, что она тоже принадлежит к королевскому сословию. Видимо, бабушка Бланш была высокого роста, потому что это платье оказалось как будто бы сшитым специально для Элизы, хотя ему было уже почти 700 лет. Несмотря на древность, это платье показывало достоинства женской фигуры и вместе с тем фантастически скрывало существующие недостатки. Весь кант лифа был приподнят и щедро украшен малиновыми искусственными цветами, что создавало иллюзию высокой груди. Вдобавок, к платью прилагались несколько потертые золотистые туфельки без каблуков.

— Ну, прямо как Золушка! — воскликнула Элиза, которая никак не могла насмотреться на свое отражение в огромной бронзовом зеркале.

— Все, уже пора, — сказала Бланш. — Вот только воздам молитву Мадонне.

С этими словами она встала на колени у статуи Мадонны и страстно стала шептать слова молитвы на непонятном Элизе языке. Недолго думая, Элиза тоже последовала ее примеру.

Прочитав молитву, Бланш встала и сказал Элизе:

— Я сейчас должна идти к Карлу. Ведь мы с ним вместе должны появиться на Рождественском пиру. А тебя проводит наш слуга — Вацлав.

— Хорошо, — сказала Элиза, подхватывая свою коричневую сумку.

— А это тебе зачем? — удивленно спросила Бланш.

— А-в… Янош приказал мне не расставаться с ней, — на ходу солгала Элиза.

— Тогда понятно, — ответила Бланш и позвонила в колокольчик.

Как по волшебству в покоях появился юноша с удивительно добрыми зелеными глазами. Одет он был в зеленоватый упелянд, белые шоссы и неизменные для того времени остроносые башмаки. Манеры юноши были изысканы, как, впрочем, и подобает верному пажу ее величества.

«А может, и не только пажу»? — подумала Элиза.

— Вацлав! — сказала королева. — Это моя сестра, Элиза. Она приехала издалека. Отведи ее на бал и смотри, чтобы там с ней хорошо обращались.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — ответил Вацлав, с обожанием глядя на королеву. — Позвольте предложить Вам руку, мадам, — обратился Вацлав к Элизе и та, неуклюже взяв Вацлава под руку, сделала несколько поспешных шагов, но вежливый и терпеливый Вацлав сразу же подсказал ей, как правильно надо ходить с кавалером, и они вместе, не спеша, покинули королевские покои.

Покинув спальню королевы, они стали спускаться по широкой белой мраморной лестнице.

— Позвольте, я понесу Вашу сумку, — предложил услужливый Вацлав.

— Нет!!! — завопила Элиза так, что зеленоглазый красавец вздрогнул и чуть сам не лишился чувств. Однако юноша быстро взял в себя в руки.

— Простите мою дерзость, миледи, но идти осталось совсем недолго, поэтому, надеюсь, вы не откажетесь снова принять мою руку?

— Приму, — как-то глупо ответила Элиза и неумело вцепилась в твердый локоть Вацлава.

Буквально через несколько пролетов Вацлав остановился у огромной деревянной двери, по бокам которой стояли одетые во все белое, два мальчика-пажа.

— Вот мы и пришли, — сказал Вацлав. — Входите, входите, не смущайтесь!

И смущенная, совершенно сбитая с толку Элиза, прижимая к груди коричневую спортивную сумку, вошла в бальную залу, где давал пир Великий Карл IV, император Священной Римской Империи.

12

Живопись увековечила многие пиры. Пировали полководцы, короли и просто чревоугодники. Эпоха, о которой я пишу, запечатлена лишь в манускриптах и древних бесценных книгах, которые от руки переписывали просвещенные монахи. Но как разглядеть в плоских, невыразительных изображениях лиц живых людей, которые, так же как и мы, были наделены чувствами, желаниями, разумом и волей. Я никак не могла увидеть этот бал, но вот, наконец, видение посетило меня.

В сопровождении зеленоглазого и услужливого Вацлава Элиза вошла в большой, просторный зал, где обычно устраивались пиры. Как и все современные люди, перешагнувшие рубеж 20-ого века, она представляла себе подобные мероприятия по картинкам и по плоским изображениям людей в древних рукописях.

Но в действительности все было сосем не так. Во-первых, в помещении стоял довольно неприятный запах, исходящий от стоящих на столах закусок, к которому примешивался естественный запах человеческих тел, иногда сдобренных резким ароматом средневековых духов или привезенных с Востока благовоний. Сотни сальных свечей стоящие на специальных подстольях, неистово чадили, добавляя свою струю в общую смесь запахов. Сама зала не представляла собой изящное и изысканное творение архитектуры, как это было в более поздние века. Скорее все — начиная от деревянной мебели и заканчивая последним гвоздем, было довольно грубым, но прочным, как и сам средневековый замок. В архитектурном отношении зал не представлял собой особого интереса: те же каменные стены и полы; уходящие ввысь стрельчатые окна, украшенные цветными витражами. Полы были застелены резаным камышом, так как все объедки бросали прямо на пол, а на стенах висели бесценные гобелены, изображающие битвы крестоносцев с мусульманами. На гобеленах отчетливо прослеживалась геральдика рыцарских орденов, принимавших участие в этом грустном и трагическом мероприятии под названием крестовые походы.

По трем сторонам периметра зала стояли длинные дубовые столы, покрытые красноватой холщовой скатертью.

Но не подумайте, что все было так уж грубо, некрасиво и невесело! Люди были одеты в яркие костюмы красных, коричневых и голубовато-синих тонов, щедро украшенные тяжелыми драгоценностями, которые создавали необыкновенные переливы красок, сливаясь с томным светом, исходящим от сотен свечей. К тому же оживленные лица людей и непринужденная обстановка приятно расслабляли и создавали радостное ощущение праздника.