Раздраженные мулы угрожающе заревели. Чего это вы, ублюдки, сердитесь? Еды хватит нам всем. Перестаньте есть всё сами! Теперь мы живем в эпоху коммунизма, когда всё моё – это твоё, и твоё – это моё. Да и зачем всё делить на моё и твоё?

Выбрав удобную минуту, я рванул к корзине и отхватил полный рот пищи. Мулы куснули меня, позвякивая удилами. Эй, вы, уроды, это я – мастак кусать, а вам в этом деле далеко до меня!

Я проглотил схваченную еду, широко раскрыл рот и откусил кусок уха старшего мула, стоявшего между оглоблями. Потом укусил в шею младшего урода, привязанного к телеге, и вырвал из него клок гривы. И тогда наступил хаос. Схватив зубами край корзины, я быстро отскочил с ней на несколько шагов назад. Привязанный молодой мул метнулся ко мне. Я же повернулся к нему задом и ударил обеими ногами. Одно копыто пролетело мимо, а второе попало ему в нос. От боли тот повалился на землю. Затем с закрытыми глазами встал и закрутился на месте, запутав ноги в упряжи. Не теряя времени, я приступил к еде.

Но добрый час не длится долго. С криком и длинным кнутом в руке, из дома на краю села, выбежал извозчик, обвязанный синим платком. А я все еще жадно хватал еду.

Он бежал ко мне, резко взмахивая кнутом, извивающимся в воздухе, словно гадюка. Мужчина был крепкого телосложения и кривоног, каким и должен быть опытный возница. Лихого удара его кнута нельзя было недооценивать. Я не боюсь палки, потому что от нее легко уклониться. А вот кнут страшно изменчив, из-под него трудно ускользнуть. Умелыми ударами кнута можно убить даже резвого коня. Я сам такое видел и до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю. Да, беда!

Кнут свистнул, и я отскочил в сторону. Но и оказавшись на безопасном расстоянии, я не отрывал взгляда от корзины с кормом. Извозчик побежал за мной – я бросился наутек. Перестал меня догонять – и я остановился, все время поглядывая на корзину. А когда возница заметил, что его мулы ранены, начал ругать меня и кричать, что если бы имел ружье, то убил бы меня первым же выстрелом.

Такие слова меня развеселили. «И-о, и-о...». Мне хотелось ответить: «Если бы у тебя не было в руках кнута, то я бросился бы на тебя и укусил  в голову».

И мужчина, судя по всему, понял мои намерения, потому как, наверное, знал, что я – тот пресловутый осел, который покусал немало людей. Он не решался ни отложить кнут, ни дальше напирать на меня. Мужчина оглядывался вокруг – видимо, искал подмогу, а я знал, что он и боится меня, и одновременно хочет поймать.

Издалека, окружая меня, подступали люди. Своим обонянием я чувствовал, что это были те же милиционеры, преследовавшие меня несколько дней назад. И хотя я и не наелся досыта тем вкусным кормом, что один глоточек которого был равнозначен десяти глоткам обычного, это прибавило мне силы и укрепило волю к борьбе. Эй, двуногие недоумки, вы не сможете взять меня в свои руки!

И именно тогда на грунтовой дороге показалось зеленое как трава, трясущееся, взметающее пыль, кубическое чудовище. Теперь-то я знаю, что это был джип советского производства. Кроме того, теперь я узнаю «Audi» и «Mercedes», «BMW» и «Toyota», и даже американские космические челноки и советские авианосцы. Но тогда я был ослом, ослом 1958 года. Это чудовище на резиновых колесах, двигаясь по ровной дороге, конечно же, было быстрей меня, а вот по ухабистому бездорожью по скорости передвижения оно не могло со мной тягаться. Опять повторю то, что говорил ранее Мо Янь – коза может залезть на дерево, а  осел  легко  поднимается  на гору.

Для удобства повествования скажем, что тогда я узнал джип советского производства. Я немного испугался его и одновременно заинтересовался. И пока я так колебался, милиционеры-преследователи окружили меня со всех сторон, а советский джип перекрыл мне дорогу для бегства. Когда автомобиль, заглушив мотор, остановился на расстоянии нескольких десятков метров от меня, из него выпрыгнуло трое мужчин. Старшим среди них оказался мой давний знакомый, когда то окружной, а теперь уже уездный председатель. За те три года, пока я его не видел, он почти не изменился, даже одежда на нём осталась такой же, как и прежде.

Я чувствовал симпатию к уездному председателю Чэню – его давняя похвала все еще согревала мне душу. Кроме того, он мне нравился и как торговец ослами в прошлом. Одним словом, этому начальнику уезда, не безразличному к ослам, я верил и ждал его появления.

Одним взмахом руки он приказал своим людям остановиться, а вторым взмахом отослал назад милиционеров, которые непременно хотели поймать меня или убить, и за это получить вознаграждение. Сам он, посвистывая приятно и мелодично, медленно приближался ко мне. Когда он был на расстоянии нескольких метров от меня, я увидел в его руках пучок соевого жмыха и вдохнул его крепкий запах. Я слышал, как он насвистывал знакомую короткую мелодию, навевающую легкую грусть. Душевное напряжение моё спало, тугие мышцы расслабились, и я захотел отдаться ему в руки и почувствовать их ласковые поглаживания. И вот, наконец, он подошел ко мне, правой рукой обхватил мою шею, а левой поднес мне ко рту соевый жмых. Затем той же левой рукой погладил по морде у моего носа и сказал:

-Ты, Белоснежнокопытик – замечательный осел! Жаль только, что эти придурки, которые не разбираются в ослах, испортили тебя. Теперь все будет хорошо, пойдем со мной, я научу тебя, как стать знаменитым, послушным и отважным ослом, которого все будут любить.

Уездный председатель отпустил милиционеров, водителю советского джипа приказал вернуться в главный уездный город, а сам сел верхом на меня, неосёдланного. Хорошо привыкший к передвижению на осле, он сидел так, чтобы мне было удобно. Он был хорошим всадником, который понимает ослов. Похлопав меня по шее, он сказал:

– Ну что, мой друг, поехали!

Тот день стал днём, когда я стал верховым ослом уездного председателя Чэня – возил на себе этого худющого, но чрезвычайно страстного коммуниста по широким просторам уезда Гаоми. Раньше я передвигался только в пределах волости Северо-Восточная Гаоми, а теперь, в обществе уездного начальства, мы доходили на севере до песчаных берегов моря Бохай, на юге – до рудных копей в горах Улянь, на западе – до бурной реки Муджухе, а на востоке – до побережья Хуншитань, где отдавало резким запахом рыб Желтого моря.

Это время было самым ярким периодом в моей жизни. Тогда я не помнил о Симэнь Нао, о людях и делах, которые касались его, а также о Лань Ляне, с которым у меня была глубокая душевная связь. Позже, оглядываясь назад, я объяснял удовольствие от того времени тем, что у меня, прежде всего, было подсознательное ощущение «официального статуса», который ослы также очень уважают. То, что Чэнь – глава целого уезда, мне очень нравилось и никогда не забывалось. Он лично готовил мне еду и расчесывал шерсть. Он обвязал мою шею лентой, украсил ее пятью красными шариками из сукна, а к латунному колокольчику подвесил красную бархатную кисточку.

Когда он верхом на мне приезжал куда-то для инспекции, то везде люди принимали меня с высочайшим уважением. Они подкармливали меня наилучшим фуражом, поили чистой родниковой водой и чесали костяным гребнем. Потом отводили на ровную площадку с белым песочком, на которой я удовлетворенно качался и отдыхал. Все знали, что заботливый уход за ослом начальника уезда его чрезвычайно радовал. Поглаживание осла по спине воспринималось признаком уважения к самому председателю. А тот был умным человеком – предпочел автомобилю осла потому, что таким образом, во-первых, экономил бензин, и, во-вторых, без осла ему пришлось бы пешком инспектировать рудные разработки в горной местности. Но я, конечно, знал, что основной причиной этого выбора была его глубокая любовь к ослам, за которыми ухаживал, когда на протяжении долгих лет жизни торговал ими. Глаза некоторых мужчин внезапно поблескивают, когда видят миловидную женщину, а вот уездный председатель даже невольно потирал руки, встретив хорошего осла. Поэтому, его удовольствие от приобретения такого, как я, умного и красивого осла с четырьмя белоснежными копытами было вполне естественным.