– Я всем доволен, сеньора.
– Может, мало ценили тебя?
– Я ни на что не жалуюсь, сеньора.
– За кого же ты – за общину или за меня?
– Не вмешиваюсь я, сеньора.
– Сколько у тебя детей?
– Восемь человек, сеньора.
– И ты думаешь, будто жалкое это ничтожество, Агапито, может победить судью, который по своей воле отпирает и запирает двери темниц?
– Не думаю, сеньора.
– Так за кого же ты?
– Семья у меня большая, хозяйка. Я… я… не за общину я.
– И хорошо делаешь. Сиприано. Я помогу тебе. Одеяла дам, семена, шкуры овечьи. Сию же минуту дам. И земли прибавлю. Прямо сегодня возьму и припишу еще столько же. А лошадей у тебя сколько?
– Одна, хозяюшка.
– Считай, что три.
– Спасибо, хозяюшка.
– Но ты должен доказать, что ты верный слуга.
– А как доказать, хозяюшка?
– Убей Агапито Роб леса.
– Что ты сказала, хозяюшка?
– Тебе ничего не будет. Ничего, Сиприано.
– Не могу.
Донья Пепита переплела сверкающие пальцы. На стене за ее спиной висели изображения Пресвятой Девы, и словно потускнело их сияние – такой дьявольской силой дышало оливковое лицо доньи Пепиты. Сото дрожал. Блистали кольца на руках доньи Пепиты. Эти руки владели временем, переносили святые праздники, повелевали миром, вся власть, земная и небесная, сосредоточилась в этих руках.
– И прежде бывали в Уараутамбо мятежники. Не так ли?
– Я никогда никого не убивал, сеньора.
– Ты получишь восемь тысяч солей.
– Я не могу.
– Ты сможешь, Сиприано.
– Меня посадят в Тюрьму, сеньора.
– Только для вида. Судья вынесет решение – убит в драке. Тебя и отпустят. Земля у тебя будет, деньги.
– Я не могу.
– Мне не нужны трусы в моем поместье!
Донья Пепита отперла ящик комода, достала револьвер, разорвала картонную коробочку – посыпались на стол пули. Один такой кусочек свинца разорвет сердце Агапито Роблеса. Сиприано Сото понял: пусть охраняют выборного сколько угодно всадников – участь его решена. Нельзя безнаказанно выступать против господ. От его ли, Сиприано, руки умрет Агапито или нет, а только не сносить ему головы. Сотни лет поднимаются на борьбу угнетенные, а конец всегда один. И соблазнился тогда Сиприано, возмечтал о земле, о конях.
– Не умею я обращаться с оружием, – прошептал он, обливаясь потом.
– Это просто. Смотри, вот так заряжаешь.
Донья Пепита выбрала шесть пулек, вложила в барабан.
– Агапито умрет, и мир вернется на нашу землю. Никто и не вспомнит об этом несчастном. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Мы с судьей позаботимся о тебе.
Сото вышел, пошатываясь. Агапито Роблес тоже обещал дать пеонам землю. Да где ему? Никогда ничего не сумеет он сделать! Виднелись неподалеку костры. Сиприано Сото нахлобучил поглубже меховую шапку.
Сидел на берегу у костра Агапито Роблес, грыз баранью кость.
Его все равно убьют, не я, так солдаты, подумал Сото. Карательный отряд уже близко. Так было в Ранкасе, так было в Чинче, завтра на рассвете пламя охватит Уараутамбо.
– Нет, спасибо, Бернардо, – сказал Агапито и отвел руку Чакона с бутылкой.
Сото подошел ближе. Выборный грелся у костра.
Гуадалупе, Бернардо Чакон и Карвахаль ушли куда-то. Агапито сидел один, беззащитный, под лучами бесчисленных звезд. И тут появился Сатурнино Паласиос, самый старый в поместье человек. Много вечеров подряд подходил он к костру Агапито и все не решался заговорить.
– Выборный Роблес, – сказал Сатурнино Паласиос.
– Чего вам, дедушка?
Старик оперся на свой ивовый посох.
– Правда, что пришел конец нашим страданиям?
– Правда, дедушка.
– И я теперь свободный человек?
– Ты свободный человек.
– Я могу идти, куда хочу?
– Можешь идти, куда хочешь.
– Слава господу богу нашему!
Вдруг (Роблес не успел помешать ему) старик схватил руку выборного и поцеловал. Агапито отступил, смущенный.
– Не надо, дедушка. Никогда и никому не целуй руки.
– Разрешите, дон Агапито?
– Что тебе, Сиприано?
– Хотел сказать вам словечко.
– Что тебе? – повторил Агапито и положил руку на горло. Повалился на колени Сиприано, зарыдал.
– Прости меня, дон Агапито!
– В чем дело, Сиприано?
– Прости! Сеньора Пепита наняла меня, убить я тебя хотел. Испугался я, согласился.
Сиприано бросил на траву револьвер.
– Сколько же она тебе обещала?
– Восемь тысяч солей за тебя и сорок тысяч за всех членов Совета. Скоро придет карательный отряд. Все сметут с лица земли. И ты умрешь, и все, кто пошел за тобой против судьи.
– Что ж ты не выстрелил?
– Увидел, как старый человек руку тебе целовал. Прости меня, батюшка!
– Где же мне сравниться с судьей?
– Прости, Агапито. Испугался я. Донья Пепита грозилась выгнать меня из поместья.
– У этой женщины нет больше поместья, Сиприано.
– Я сделаю, что велит община, Агапито.
– Покаешься при всех. Пусть община решает.
– Когда?
– Сейчас, сию минуту.
Агапито засвистел в свой свисток. С криками сбегались отовсюду люди. Встал на скалу Агапито Роблес. Часовые подняли факелы, неровный их свет пал на суровое лицо выборного.
– Жители Янакочи! Я остался живым, ибо Сиприано Сото покаялся передо мной. Сеньора Пепита уговаривала его убить меня, но он не соблазнился. Монтенегро задумали убить всех членов Совета общины. Говори, Сиприано. Подкупила тебя сеньора Пепита, велела убить меня?
– Да, велела. Грозилась выгнать из поместья, если я не соглашусь.
– Сколько она тебе обещала?
– Восемь тысяч солей и участок земли.
Поднялся шум.
– Покарать их!
– Сжечь поместье!
– Убить старуху!
– Хочу помочиться на ее гроб!
– Не надо никого убивать, не надо жечь. Мы сообщим властям. Ты согласен, Сиприано?
– Согласен.
– Засвидетельствуешь перед нотариусом?
– Да.
– За кого же ты, Сиприано? За общину или за господ?
– Хочу быть членом общины Янакочи.
– В общину принимаем тех, кто плясать умеет. Ну-ка, музыку!
Братья Уаман заиграли уайно.
Глава тридцать четвертая
О том, как Агапито Роблес пустился в пляс и как от пляски его ночь превратилась в день
Чужеземцы, что посещают в наши дни Янауанку, удивляются, глядя на ее дома, покосившиеся так, что городу Пизе вовсе нечем перед ней хвастаться – там всего лишь одна башня наклонная. А в Янауанку кто приедет, так и отшатывается то в одну сторону, то в другую, боится, что стены, того и гляди, на голову обрушатся. Местные лавочники со смеху прямо лопаются, на приезжих глядя. А только не всегда так было. Не так еще давно эти самые шутники дрожали от страха, сидели, затаившись, в своих домах (некоторые недоброжелатели уверяют, будто дома у нас не валятся только оттого, что даже на это сил у них не хватает). На площади все лавки, Полицейское управление, префектура, муниципалитет словно бы назад откинулись, к дворам. Жители Янауанки утверждают, будто благодаря стараниям Симеона Забывчивого дома их искривлены ревматизмом. Не хочется им признаваться, что от страха искривились дома в тот день, когда решила община Янакоча покарать судью Монтенегро. Ибо едва только стало рассветать и пьяный до бесчувствия Сото свалился на землю, начался у членов Совета общины жестокий спор:
– Сжечь надо поместье начисто. Монтенегро только землю пакостят. Покончить с ними, и все тут!
– Поджечь «Уараутамбо», а мосты поднять, чтоб карательный отряд не вошел.
– А по-моему, надо на них в суд подать.
– Не смеши меня.
– Сиприано Сото засвидетельствует перед нотариусом, что сеньора Монтенегро посылала его убить нас. В письменной форме.