Донья Пепита приложила к губам обшитый серебром. край красной мантии святого Иоанна.
Капитан Реатеги, сержант Астокури, полицейские отводили глаза. Субпрефект Валерио прижал руки к груди, словно изнемогал от боли. Чакон, Арутинго, Атала стояли бледные, опустив головы.
– Сеньор Роблес, – пробормотал судья Монтенегро. Но поглядел в глаза Агапито и отвернулся. – Нет у меня детей, – обратился судья к своим арендаторам. – Не захотел господь. Наследников нету. Никогда не принадлежала эта земля Янакоче. Она – моя. Но я завещаю ее вам. Назначаю вас своими наследниками. Завтра же составлю завещание. Сегодня, если хотите… – Судья стоял перед ними старый, усталый. Куда девалась вся его важность? – Мы ссорились с вами, что ж тут особенного? Бывает, что соседи ссорятся. – Он прижал руку к груди. – Всем сердцем люблю я вас. Члены Совета Янакочи вас обманули. Не верьте им.
'Рыдания доньи Пепиты прервали его речь:
– Не гоните Меня! Дайте мне умереть здесь! Я буду жить тут как гостья, как служанка, если хотите, только не выгоняйте! Здесь – моя родина. Растут же на этой земле колючки, кактусы не трогаете вы их. Вот й меня не трогайте!
– Это верно, – пробормотал Иларио Роман. – Колючка, она тоже жить хочет.
– Я пристроюсь где-нибудь в уголке, буду ночевать на кухне. Позвольте мне кончить свои дни в Уараутамбо!
– Хозяюшка!
Прослезились крестьяне Уараутамбо, А судья Монтенегро продолжал:
– Агапито Роблес гонит меня отсюда, он выгонит и вас тоже. Агапито станет хозяином поместья. Но будет ли он так заботиться о вас» как заботился я? Что таит он в хитрой своей душе? Как поступит, когда сделается помещиком? – Судья вскинул голову. – Освобождаю всех!
– Доктор, – воскликнул в слезах Леандро, – родной вы наш!
– Этот человек лжет! – крикнул выборный Роблес.
– Я не лгу! Я сию минуту назначу вас наследниками. Сейчас же напишу завещание.
Крестьяне колебались.
– Мне немного осталось жить. Я Завещаю вам свою землю, дома, стада. Недолго останемся мы в поместье, недолго еще протянем.
– Нет! – закричал Агапито. – Мы не согласны. Зачем получать землю в подарок? Она – наша, мы берем ее обратно. Не верьте этому человеку, беспамятные люди! Он притворяется! Как только вы его простите, он вернется сюда с карателями. Решайте же! Остаемся или уходим?
– Не уйдем никогда!
– Земля или смерть!
– А если я прикажу вам уйти?
– Повесим тебя!
– Уйдете вы отсюда?
– Никогда не уйдем!
– Кто владелец «Уараутамбо»?
– Янакоча!
– Члены общины… – начал было судья Монтенегро. Смех Лисицы прервал его. Так громко захохотал он, что лошади шарахнулись. Судья побледнел. Дрогнула его душа, и заблестела, повисла на реснице слеза. Покатилась слеза по щеке, и резкий порыв ветра сорвал ее, понес к озеру. Первая за всю жизнь судьи Монтенегро слеза упала в озеро, и вздыбились волны.
– Смотрите! – крикнул Исаак Карвахаль.
Сонные воды озера Уараутамбо извивались, ходили ходуном, корчились, словно от боли. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее поднималась стоячая, неподвижная вода, бурлила в поисках прежнего русла. Будто слепой, внезапно обретший зрение, потопталась немного на месте река Уараутамбо, отступила и вдруг ринулась по старому своему руслу вниз к ущелью, по которому поднимался в это время конный эскадрон 21-го военного округа. Взбесившиеся волны смывали все на своем пути. Появились на горизонте три катера с карательными войсками – «Тапукский смельчак», «Пепита» и «Уаскар». Воды рвались из озера вниз, уже обнажилось местами дно, яростно обрушились волны на катера, закружили, подняли, опустили, опрокинули. «Пените» удалось кое-как добраться до берега возле горы Пукакака. Но никто не успел выскочить на берег. Семь застывших водопадов, что повисли, мертвые, над скалами, взревели, раскололись брызгами, ринулись с высоты на громадные камни, и в клочьях пены исчезли перепуганные солдаты. С каждой секундой река Уараутамбо разливалась все шире. Обезумевшие воды влекли деревья, обломки лодок, животных, трупы солдат. Через несколько дней по реке поплыли тела давным-давно утонувших в озере людей.
Ветер сорвал шляпу с судьи Монтенегро. Никто никогда не видел его без шляпы. Ошеломленные, глядели люди на судью. Он был сед. Значит, время все-таки идет, время не остановилось! Реки текут, и судья Монтенегро стареет.
– Радость! Радость! – вскричал Агапито Роблес.
И снова пустился в пляс.
– Стой! Стрелять буду! – крикнул капитан Реатеги.
– Радость, радость! – взревел Молчун и затопотал изо всех сил, выделывая уайно, а за ним сотни, тысячи людей закружились, будто громадный разноцветный волчок. Они плясали, ибо сумели победить свой страх. Никому больше не Запугать их и не обмануть!
– Спятили они, что ли, – воскликнул капитан Реатеги, изменившись в лице.
Толпа с пляской двинулась туда, на земли, что недавно еще скрыты были водами озера. Судья Монтенегро поглядел ей вслед и съежился в своем седле. Дернул поводья, галопом помчался прочь. За ним Чакон, Арутинго и Анхель Монтенегро.
– Жители Янакочи! – крикнул капитан Реатеги. – Если не уйдете из поместья, прикажу открыть огонь!
Эстефания Моралес нагнулась и подняла камень.
– Умрем, а не стронемся с места! – отвечала она.
Глава тридцать третья
О том, где и когда хотели вероломно убить Агапито Роблеса
Сиприано Сото поглаживал лиловую шишку за ухом. Он был высок, робок, заикался.
– Пойду, что ли?
– Дай тебе бог прийти раньше, чем каратели.
Сиприано Сото оживился.
– А куда мне идти-то?
– Ступай прямо в спальню сеньоры.
Мир перевернулся! И во сне не снилось Сиприано Сото такое: община захватила «Уараутамбо». Стоят по берегу реки домики, выстроенные общиной, – целая деревня. Мало того: община строит здесь по обету святому Иоанну, покровителю Янакочи, часовню. Поднимается часовенка всего лишь в пятистах метрах от господского дома, скрипят в бессильной злобе зубами судья и донья Пепита. Уже крышу начали крыть. Одно плохо: каждый день пируют победители, пляшут, едят жареную баранину, а откуда она берется – никто и не спрашивает. Лисица первый завел такую моду – отнимает у желтяков да у трусов овец и режет. Да вдобавок еще штраф наложил на тех, кто в день возврата земли не явился на зов общины. Всякий, кто оказался в тот день нерешительным, слабым или недоверчивым, плати штраф. А старый Магно Валье, кум судьи Монтенегро, и вовсе в горы удрал. «Я, – говорит, – не за этих и не за тех». Наказали его плетьми на площади Янакочи. И еще десятерых в Уараутамбо наказали. И у каждого приказал Лисица отобрать по овце. Зарезали овец и начали пировать. Если кто в карауле задремал – тоже давай овцу. Так и пируют день за днем.
– В спальню? – спросил изумленный Сото. За сорок лет жизни не слыхал он еще, чтобы пеон вошел в господские комнаты.
– У тебя что, шишки вместо ушей-то, не слышишь? – Засмеялся Куцый.
Сиприано Сото пересек двор, вошел в господский дом. Пачо Ильдефонсо повел его по длинному коридору. Донья Пепита сидела в кресле, величественная, вся в черном, в горячем, яростном свете солнца сверкали золотые и серебряные кольца на жирных ее пальцах.
– Входи, Сиприано. Садись.
– Я тут постою, сеньора.
– Садись, я тебе говорю.
Она не плакала больше, не умоляла. Стало снова надменным смуглое ее лицо. Поглядела донья Пепита в глаза Сиприано Сото.
– Ты родился в Уараутамбо, Сиприано. Отцы и деды твои верно служили нам. Ни в чем не могу упрекнуть я семью Сото.
– Спасибо, сеньора.
Донья Пепита засмеялась.
– Сукин сын этот Роблес, затеял заваруху, думает, получится у него. Ладно, пускай потешится, недолго осталось. Карательный: отряд уже близко, не беспокойся. Скоро плясать буду в лужах его крови, кишки топтать. Псы неблагодарные! Руку кусают, которая кормит их!
Сиприано Сото зажмурился – сверкали кольца, слепили глаза.
– У доктора Монтенегро есть недостаток – слишком уж он добрый. Я не такая, нет. Лопнуло мое терпение. Эти негодяи из Янакочи вывели меня из себя. Карательный отряд уничтожит всех, всех до последнего, даже на племя ни одного не оставим. Но я не хочу губить верных своих слуг. Ты всегда был предан нам, Сиприано. Может, не хватает тебе чего?