– Не убивай! У меня тоже дети! – взмолился он.

– Прикончи его! – крикнула Эстефания Моралес.

Женщины похватали камни, окружили Куцего.

– Нет! – крикнул Лисица.

– Кому он нужен? Пусть подыхает!

– Не смейте его убивать! Слышишь, Эстефания Моралес? Куцый бился, как настоящий мужчина.

– А издохнет, как собака! – воскликнула старуха.

– Не трогайте его, – сказал Агапито Роблес.

Агапито подошел к лежавшему на земле Куцему. Пачо и всадники умчались, спрятались в господском доме. Кровь засыхала на лице Куцего, и потом снова лилась. Но он смеялся.

– Пачо готовит пулемет. Наступайте, если можете!

Агапито, Лисица и Сиприано Гуадалупе двинулись к площади. Остальные – с песнями – за ними. Пачо и его люди, подкрепившись водкой, явились опять, заняли улицы, ведущие к площади. Люди шли и пели. Росла, крепла победная гневная песнь, и у стрелков Пачо дрожали руки. Чуял Пачо – близка гибель, побьют его камнями.

– Я не виноват! Меня заставили! – закричал он и упал на колени. – Простите меня!

Стрелки побросали оружие и тоже встали на колени. Агапито Роблес прошел мимо, и песня прокатилась следом за ним. Много сменилось поколений, и никогда еще никто не входил в поместье «Уараутамбо» без разрешения господ. Песня лилась. Мимо школы, мимо церкви, мимо амбаров, лавок. Солнце играло на огромных замках, висевших на дверях школы и церкви. Агапито Роблес нагнулся, захватил горсть земли, стал тереть лицо. Вдруг он упал не землю, принялся кататься, закричал:

– Наша земля! Наша! Наша!

Песня ширилась, захватывала все вокруг: синее небо, далекие снежные вершины, равнодушное озеро, испуганные стада овец.

Агапито поднялся, крикнул:

– Община Янакочи по воле всего народа, во имя бога и справедливости объявляет Уараутамбо свободным и независимым.

Теми же словами Освободитель Сан-Мартин провозгласил в 1821 году свободу Перу. Через 142 года снова прозвучали эти слова в Уараутамбо.

Песня гремела, и каменные стены господского дома дрожали.

– Победа, победа!

– Конец «Уараутамбо»!

– Смерть судье!

– Победа, победа, победа!

Бернардо Чакон и другие арендаторы стояли в стороне, не решались приблизиться. Выборный подошел к ним. С колокольни несся звон – колокол починили. Федерико Фалькон поджег ракеты, длинной вереницей прочертили они небо.

– Сбить замки! – приказал выборный Роблес.

Лисица приблизился к дверям тюрьмы. Из поколения в поколение наполняли страхом сердца рассказы об этой легендарной тюрьме.

Лисица продел в петлю железный прут, замок отскочил.

– Победа, победа, победа!

Глава тридцать вторая

О том, как был положен конец разговорам, будто судья Монтенегро не может уме…

По тропе, вьющейся между развалин, заросших колючим кустарником, спускались на великолепных конях судья Монтенегро и донья Пепита. За ними – на лошадях похуже – субпрефект Валерио, Арутинго, Чакон, Атала, капитан Реатеги, сержант Астокури и двадцать полицейских. Они обогнули озеро, потом двинулись по полю, миновали ивы и через мост въехали на площадь Уараутамбо.

– Где они? – спросил сержант Астокури.

– В долине, – отвечал какой-то мальчик. Мальчик был в одних трусиках, весь мокрый, в тонкой руке держал он форель.

Когда-то долина шла до самых отрогов гор, теперь же озеро Уараутамбо поглотило долину.

Неподвижно застыли индейские отряды. Не колышутся знамена общин. Никто не шелохнется. Полицейские подъехали ближе. Капитан Реатеги трижды просвистел в свой свисток. Стал развертываться полицейский отряд. И тогда выступил вперед выборный Агапито Роблес.

– Ты кто такой? – спросил субпрефект Валерио.

Многим задавал субпрефект Валерио этот вопрос и привык – всякий раз люди пугались. Но не испугался Агапито Роблес, сказал просто:

– Ты хорошо меня знаешь, сеньор Валерио.

Субпрефект пришел в ярость – какой-то индеец смеет говорить ему «ты»! «Давно пора покончить с этим негодяем», – подумал он. Но взглянул на черную от сомбреро равнину и подавил свой гнев.

– Выделите десять человек вести переговоры.

– Не надо. Можешь говорить со мной.

Субпрефект снова затрясся от злобы.

– Роблес, ты меня знаешь. Тебе лучше других известно – я человек покладистый. Верно?

Никто не ответил.

– Я говорю сейчас с вами не как глава провинции, а как ваш друг. Послушайтесь-ка моего совета – уходите подобру-поздорову, Поместье есть частная: собственность, а захват чужих земель – преступление, за которое положено пять лет тюрьмы. Я-то понимаю, нищета толкает вас на такой поступок. Даю тебе честное слово – я все забуду. Ты, Агапито, из тюрьмы бежал, но и ты останешься на свободе, если только вы уйдете отсюда. Не рискуй, Агапито. Не бери на себя вину за кровь и смерть.

– Я здесь не главный, господин субпрефект.

– Кто же главный?

– У нас главного нет. Мы, члены Совета, поступаем так, как велит община. Янакоча решила отобрать землю. Я выполняю ее решение. Мы не чужую землю берем, мы свою возвращаем. Эта земля – наша с тысяча семьсот пятого года. Скажу я своим – уходите, и больше я не выборный.

– Я дело говорю, Роблес. Двадцать лет я служу. Не рискуйте. Начнут стрелять – поздно будет. Чего добились жители Чинче своим упрямством? Тоже так, не хотели слушать, когда их предупреждали. Штурмовой отряд стер селение с лица земли, камня на камне не осталось. Даю вам возможность уладить все Мирно. С полицейскими разговор будет другой. Ну, что скажешь?

– Спроси народ, сеньор.

Субпрефект Валерио крикнул:

– Уходите! Иначе члены Совета вашей общины ответят за все. За каждый день, что останетесь вы здесь, на захваченной земле, прибавится им по году тюрьмы. Подумайте!

– Если члены Совета столкуются с вами, мы их перевешаем всех! – крикнул Лисица.

– Тебя как зовут? – спросил субпрефект.

– Это Примитиво Родригес, – сказал Ильдефонсо Куцый.

Агапито вскочил.на лошадь, встал ногами на седло, крикнул:

– Остаемся или уходим?

– Остаемся! – взревела толпа.

– Пусть они уходят!

– Долой «Уараутамбо»!

– Смерть Монтенегро!

– Захватчики! Кровопийцы!

– Лучше умереть, чем отдать землю!

И тут Агапито Роблес словно обезумел. Соскочил с лошади, достал разноцветный платок и пустился в пляс. Щелкали маузеры, а Агапито подпрыгивал в бурном уайно. И тогда хрипло вскрикнул Сиприано Гуадалупе и тоже пошел плясать, за ним – Эстефания Моралес. Через несколько секунд танцевали все. Кричал субпрефект, ругались, грозились полицейские – все напрасно! Община плясала уайно.

– Хватит, не то открою огонь! – крикнул капитан Реатеги.

Пляска разгоралась. Танцоры делились на пары, меняли ритм, снова сходились. Густым облаком поднялась пыль из-под ног, заволокла все вокруг, не стало видно ни овец, ни далеких снежных вершил.

И тут странное случилось дело, никто бы такого не подумал: громко вдруг зарыдала донья Пепита Монтенегро. Сперва она словно бы смеялась тихонько, потом стала всхлипывать, громче, громче, и, наконец, все увидели – плачет донья Пепита, высоко поднимается ее грудь, катятся по постаревшему лицу слезы. Часа еще не прошло, как въезжала она на мост, такая надменная, гордая, а теперь льются по ее лицу слезы, задыхается от рыданий донья Пепита, бормочет что-то, слова непонятные, может быть, на другом языке, на языке господ, хриплом и колючем. Долго рыдала донья Пепита, а потом закричала странным каким-то голосом:

– Нехорошие вы, жители Янакочи. Пришли сюда, хотите отнять у меня землю. А я родилась здесь и умереть здесь хочу. Я возделывала эту землю, я любила ее. – Донья Пепита повернулась к пеонам. – А вы, неблагодарные! Как мать, я об вас пеклась.

Кое-кто из стариков начал всхлипывать. Полидоро Леандро снял шляпу. Бернардо Чакон и Себастьян Альбино – тоже.

– Если я что не так сделала, простите. Никогда больше не обижу вас. Ни одной жалобы не услышите вы на владелицу «Уараутамбо». Оставьте мне мою землю. Простите меня. Обливается кровью мое сердце. Не хочу уезжать отсюда. Куда я денусь? Есть на свете теплые страны, прекрасные, где расцветают цветы и плоды наливаются соком. Только не могу я жить без снега, без ветра. Неужто проснусь я утром и не услышу песенки сичи? Буду пить чужую воду и есть чужой картофель? Горькими покажутся они мне! Не гоните меня. Все теперь по-другому пойдет. Клянусь святым Иоанном, покровителем Янакочи!