Однажды вечером возвращался Агапито с отцовского участка. В темноте улицы Эстрелья возник вдруг перед ним Сиприано Гуадалупе. Робко попросил разрешения поговорить. Проговорили они до рассвета. Через три дня Агапито ночью собрал у себя бывших товарищей по заключению. Разговор шел о братьях Карвахаль.

В конце марталя или, может быть, в начале майября (а в каком году, вряд ли кто мог бы сказать точно) Сиприано Гуадалупе заявил:

– Надоело мне жить, словно кролик. Исаак сидит в тюрьме. Раньше он от меня прятался. Теперь, когда его выпустят, мне придется прятаться от него.

– Что ты предлагаешь, Сиприано?

– Что ты скажешь, то и сделаю!

– Пора собраться, позвать Криспина, Теодосио Рекиса и братьев Минайя.

– Не придут.

– А ты позови под каким-нибудь другим предлогом.

Вечером Сиприано Гуадалупе постучал в двери дома Минайи.

– Что случилось, Сиприано?

– Жулика поймали. Ты главный стражник, надо его наказать. – А где жулик-то?

– В Совете.

Минайя накинул пончо, взял плеть. Отправились. Совет был погружен в темноту.

– Где же жулик?

– Тут, – ответил Агапито Роблес и звонко рассмеялся.

– Что такое, дон Агапито?

– Никакого жулика нет. Это мы для того, чтоб тебя вызвать.

– Почему же вы не сказали как есть?

– А ты бы пришел?

Когда глаза привыкли к темноте, Минайя разглядел Теодосио Рекиса, Фелисио де ла Бегу, учителя Николаса Сото, Макарио Валье, Крисостомо Криспина и Гильермо Риверу. Агапито Роблес начал говорить. Ни тени упрека не было в его словах, и словно в самом голосе звучал призыв забыть о прошлом:

– Те, кто осмеливается выйти за пределы нашей провинции знают: во всем мире реки текут, облака плывут по небу, идут дожди и время движется вперед. В нашей провинции остановилось все, и виной тому – наша трусость. Время болеет с тех пор, как мы приняли приказ судьи Монтенегро укоротить месяцы, чтобы приблизить праздники. Судья изменил по своей прихоти календарь, и время сошло с ума. Весь этот ужас кончится только тогда, когда мы свергнем тиранию Монтенегро. Надо захватить Уараутамбо силой. И этот великий подвиг свершит Янакоча. Кто хочет уйти, пусть уходит. Те, кто останется, войдут в Комитет борьбы за возврат земель.

Никто не двинулся с места.

– Может быть, прежде чем действовать, нам следует посоветоваться с жителями Янакочи? – спросил учитель Сото.

– Нет.

– Почему же?

– Если люди узнают, какое грандиозное дело мы задумали, они испугаются. Мы убедим их мало-помалу. В каждом селении есть хотя бы один человек, способный понять, что, только когда мы излечимся от страха, время снова начнет двигаться и земля снова станет нашей. Надо постепенно открывать людям глаза. Я объеду все наши селения, в каждом организую Комитет борьбы за возврат земель. Согласны?

Молчание, запах пота.

– Думайте! Пути назад не будет. Я не стану упрекать в трусости того, кто уйдет, но кто останется, должен поставить свою подпись в Книге актов общины, где записано, что «в трезвом уме и твердой памяти» мы принимаем решение бороться против судьи. Кто согласен?

– Я согласен, – торжественно заявил Гуадалупе.

– Согласен, – хрипло выдавил Рекис.

– Я с вами, сеньор выборный, – воскликнул Нейра.

– Наконец-то, – пробормотал Николас Сото. Он был уроженцем Янакочи, но преподавал в Мичивилке.

– Становитесь на колени! Повторяйте за мной: клянусь, никогда не выдам того, что мне известно как члену Комитета борьбы за возврат земли селения Сан-Хуан-де-Янакоча. А если на позор детям моим я стану предателем, то пусть власти общины селения Янакочи умертвят меня.

Они встали на колени, произнесли клятву.

– Судья приказал наложить арест на все мое имущество, но его помощники забыли коня с белыми ногами. Он так и зовется: Белоногий. Как рассветет, я его оседлаю.

На рассвете Агапито отправился в Сантьяго Помайярос. На повороте дороги остановился, поглядел на крыши Янакочи, что блестели от росы, будто новые, вспомнил тюрьму в Уануко, лицо Эктора Чакона, как он сказал: «Ты не допустишь, Агапито, чтоб втоптали в грязь наши имена», и снова поклялся – не возвращаться в Янакочу до тех пор, пока не поднимет всех, до последнего пеона. Он надеялся возвратиться через шесть «месяцев».

Много урожаев сняли с полей до той поры, как воротился Агапито Роблес в родное селение.

Г лава четырнадцатая,

в которой действует сержант Астокури, неизвестно по каким причинам заинтересованный в правильном проведении неких выборов

Сначала полиция терпела бесконечные разъезды Агапито, якобы закупающего скот, потом его стали разыскивать, и ему пришлось всякий раз переодеваться. Так или иначе, но Агапито не пропустил ни одной самой жалкой лачуги, добрался до самых высоких вершин, где живут одни только пастухи, отупевшие от одиночества, почти разучившиеся говорить, не знающие женщин. На много лиг отстояло зачастую одно жилище от другого, но Агапито не колебался. Он передвигался по ночам, чтоб не заметили кумовья судьи. Ночевал в пещерах, в заброшенных хижинах. В селения входил редко. Прошло несколько месяцев, и Агапито вызвали в Полицейское управление. Тогда он исчез. Словно призрак, являлся он то в одном, то в другом селении (в общине Янакочи их четырнадцать), говорил о правах общины, читал Грамоту, объяснял: Грамота поможет, только если применить силу! Только силой мы сможем вернуть свои земли!.

Работы было по горло. На одно только чтение Грамоты уходили часы, а чего стоило растолковать людям, что писать жалобы по начальству бесполезно. В неверном свете костров, в пещерах, в далеких ущельях твердил Агапито обманутым людям: судья Монтенегро отнял у общины законные права, и вернуть их можно только силой.

– Силой?

– Да, силой.

Но преследования все росли, и Агапито снова исчез. Одни говорили, будто он живет в Помайярос, другие – что скрывается на ледяных вершинах Хупайкочи. Иногда какой-нибудь путник пробираясь по горным тропам, вдруг видел, как вспыхивало вдалеке пламя – желтое, синее или огненно-красное – то развевалось пончо Агапито, любителя ярких одежд. Ходили слухи, будто он живет в сельве, будто дон Анхель де лос Анхелес, тот, у которого две тени, выучил его колдовству. Есть ведь такие травы, что делают человека невидимым, есть соки растений, что дают способность летать. А иначе почему же полицейские никак не могут поймать Агапито? Много времени прошло, а об Агапито ничего не слыхать. Совсем заглохла борьба против Уараутамбо, и сержант Астокури начал толстеть. Во время сиесты во сне видел он, будто исхитрился изловить Агапито. Да не тут-то было!

Прошло еще несколько месяцев, и кончился срок полномочий выборного. Магно Валье и Хувеналь Ловатон потребовали переизбрать Агапито. Никто не смел спорить, ибо не только эти двое были заинтересованы в проведении выборов – полиция ожидала их с нетерпением. Сержант Астокури понимал: у Агапито нет другой возможности. Либо он явится на выборы, как всякий кандидат, и тогда его схватят, либо не явится и, следовательно, потеряет свой пост. Уверенные в успехе Магно Валье и Хувеналь Ловатон ходили из дома в дом и проповедовали: где это слыхано, чтобы выборного никто -никогда не видел? Прямо призрак какой-то! Настал день перевыборов. Незабываемый день! Полицейские явились еще на рассвете. Собрались члены общины, все до одного. В десять часов после мессы руководители общины вышли на площадь. Сиприано Гуадалупе, исполнявший обязанности выборного, вышел на середину. Есть ли у членов общины какие жалобы на руководителей? Пусть скажут при всех. Толпа молчала. Прошло четыре «года» с тех пор, как избран Агапито Роблес Бронкано, сказал Сиприано. Настало время перевыборов. Полицейские стояли на балконах, готовые в любую минуту стрелять. Сержант Астокури приказал расставить караулы на всех углах – все ждал какого-нибудь подвоха.

– Уважаемые кандидаты, прошу выступить вперед, – провозгласил Сиприано Гуадалупе.

Такой уж у нас обычай: кандидаты становятся в центре площади, сторонники каждого выстраиваются позади своего кандидата. За кем цепочка длиннее – тот и победил, вот и все. Магно Валье и Хувеналь Ловатон выступили на середину – там стояла фигура в ярком разноцветном пончо.