ГАСПАРЯН: Когда впервые прозвучала мысль — ну, наверное, все-таки это на уровне руководства страны — о том, что необходимо начинать широкомасштабную партизанскую войну?
ЖУКОВ: В первые же дни после немецкого вторжения вышла совместная директива СНК и ВКП(б) «Партийным и советским органам на прифронтовых территориях», суть которой, если говорить кратко, заключалась в выражении: «Гори все ярким пламенем!». Предусматривалась тактика выжженной земли, чтобы земля горела под ногами фашистских оккупантов. От населения требовалось уничтожать мосты, склады, ликвидировать коммуникации, то есть, грубо говоря, если бы эта директива была досконально выполнена, пострадало бы само местное население.
КОВТУН: В принципе тогда уже и началась партизанская борьба. Первый официально зарегистрированный бой советских партизан относится к 28 июня 1941 года. Произошел он в районе Полесья. Отряд был сформирован Коржом, а он был как раз участником войны в Испании, чудом не репрессированный, оставшийся в живых. Он и возглавил группу преданных людей, и они совершили налет на немецкую колонну, который оказался удачным.
ГАСПАРЯН: Вот эти первые партизанские отряды, кто в них входил? Потому что раньше было вроде как понятно: это народные мстители и, наверное, солдаты, которые выходили из окружения. В последнее время я обратил внимание, что вектор диаметрально поменялся: уже не стало ни народных мстителей, не стало ни каких-то несчастных окруженцев, а сплошь — спецподразделения Народного комиссариата внутренних дел.
ЖУКОВ: Надо сказать сразу же, что действительно во главе партизанского движения с первых дней войны был Лаврентий Павлович Берия и возглавляемое им ведомство. Это дело было поручено ему и 4-му управлению НКВД СССР во главе с Судоплатовым. Была создана Особая группа, потом войска Особой группы. Именно чекисты все это дело в самом начале войны и возглавили. То есть, безусловно, нельзя говорить о стихийном движении с первых дней войны: этого не было, объективно говоря. Окруженцы могли наносить какие-то удары, но, скажем так, это собственно к партизанскому движению, о котором мы привыкли слышать на протяжении десятков лет, не имеет никакого отношения.
КОВТУН: Они к тому же оказались малоэффективными, потому что немцы фактически сразу же подавили все эти тенденции.
ЖУКОВ: Зачастую они даже не создавали ничего: у них цель была просто выжить, скрыться, выжить, кто не хотел сдаваться в плен.
КОВТУН: На территории Белоруссии немцы подавили все первые очаги партизанского и повстанческого движения. К примеру, во время операции в Припятских болотах, которая проводилась с 28 июня до начала сентября 1941 года.
ЖУКОВ: Вообще, статистические данные насчет разгрома партизанского движения в первый год войны просто поражают. На Украине уцелело примерно десять % из числа партизанских сил, действовавших в 1941 году. Ну, это были опять же не стихийные силы, а специально заброшенные отряды.
ГАСПАРЯН: А как Москва вообще узнавала о том, что в тылу врага действуют партизанские отряды? Сами вот эти партизаны, они старались каким-то образом наладить связь с «Большой землей» или они были по аналогии с гражданской войной в некоем таком автономном плавании, откуда, собственно, и появился потом термин-то этот знаменитый — «партизанщина»?
ЖУКОВ: Ну, термин раньше появился… Ведь было по-разному: партизаны далеко не все были коммунистами. Были «зеленые». И таких независимых отрядов тоже было немало.
ГАСПАРЯН: Они против всех тогда были, получается так?
ЖУКОВ: Ну, получается, да, сами за себя. Цель была выжить.
ГАСПАРЯН: Население на первом этапе войны, ну, скажем, до конца 1941 года, как относилось к появившемуся партизанскому движению?
ЖУКОВ: В основном, резко негативно. Причем, это касается не только территорий, недавно присоединенных к Советскому Союзу, таких как Прибалтика. Там партизанского движения, собственно говоря, вообще не было. То есть, оно было, но это не были коммунистические партизаны, а «лесные братья».
ГАСПАРЯН: Ну, это другая история…
ЖУКОВ: Да, это уже совершенно другая тема. То же самое имело место в Западной Украине, в Западной Белоруссии… Даже в центральных и южных областях России население иногда с некоторым недоверием относилось к партизанам, и требования соответствующих директив и документов выполнялись, ну, скажем так, очень по-разному. Известен случай, когда на территории одного из районов Курской области по директиве партии был сформирован партизанский отряд, создана база, партизанский актив ушел в леса, но через некоторое время пришли колхозники окрестных деревень и просто поставили ультиматум: «Если вы не разойдетесь по домам, мы вас выдадим немцам». Такие случаи были.
ГАСПАРЯН: А и чем закончилась эта трагичная история?
КОВТУН: Разошлись…
ГАСПАРЯН: Репрессий не было потом против них?
ЖУКОВ: Это было самое начало войны. Конечно, несколько позже начал проявляться уже и стихийный характер. Но это началось где-то в 1942 году.
ГАСПАРЯН: Вот, если говорить про 1941 год, основные цели партизанского движения это, как я понимаю, выжженная земля после наступления немцев.
КОВТУН: Формально, как это требовали документы, да.
ГАСПАРЯН: Это соблюдалось на практике?
ЖУКОВ: Если бы это соблюдалось, тогда ничего хорошего из этого бы не вышло. Кто бы пострадал в первую очередь? Немцы могли подтянуть продовольствие, боеприпасы и все прочее, могли наладить систему коммуникаций. Но кормить местное население у них цели не было. То есть, если партизаны уничтожили бы все склады с продовольствием, все запасы, то все население, да и они сами, просто вымерли бы.
КОВТУН: С другой стороны, есть случаи, когда действительно уничтожались такие склады. Например, в Полоцке, в Белоруссии. Под Полоцком находились огромные склады с продовольствием. По-моему, там даже и вооружение находилось. Все это буквально взлетело на воздух при подходе немецких танковых войск. Немцы даже не входили в сам город, потому что он был весь охвачен огнем. Они просто проследовали мимо и пошли дальше — на Смоленск.
ГАСПАРЯН: Вот эти первые советские партизаны Великой Отечественной войны… Заканчивается 1941 год, наступает, как принято говорить в историографии, некий перелом. Немцы получают первое серьезное поражение в боях под Москвой. Как-нибудь это сказалось на деятельности партизанских отрядов?
ЖУКОВ: В общем, конечно.
ГАСПАРЯН: Ну, кроме психологического положительного аспекта.
ЖУКОВ: Психологический фактор тут играл решающую роль. Ведь до ноября, даже до декабря 1941 года, чего уж греха таить, даже советское руководство, видимо, недалеко держало мысль о том, что советскому строю приходит конец. А что уж говорить про рядовых бойцов, про простых граждан, в том числе — партизан, пусть даже истинно верующих, так сказать, в торжество идей коммунизма. И первая реальная победа в результате контрнаступления под Москвой сыграла в этом смысле решающую роль. И партизанское движение обрело, наконец, ту моральную силу, которая позволила уже дальше разворачиваться на оккупированной территории.
КОВТУН: Хотя на тот момент партизанского движения еще в полном смысле слова не существовало.
ЖУКОВ: Ну, потому что опыта просто не было.
ГАСПАРЯН: Известие о том, что несокрушимые войска вермахта потерпели тяжелое поражение под Москвой, как передавалось партизанским отрядам? Они слушали радио или была организована доставка газет и листовок? Этот момент как-то не освещен до сих пор нормально.
ЖУКОВ: Во-первых, партизаны старались поддерживать связь с подпольщиками. Одной из основных задач подполья, помимо совершения диверсий, была как раз работа по распространению сводок Совинформбюро. Забрасывались за линию фронта и листовки, и советские газеты. Наконец, во многих партизанских формированиях со временем был налажен выпуск собственной печатной продукции: периодических изданий и листовок.
ГАСПАРЯН: А где добывались типографские станки и краска?
ЖУКОВ: Обычно использовалась база районных газет. Это изначально предусматривалось при формировании партизанских отрядов. То есть, уже с 1941 года на партизанские базы вывозились шрифты, гарт, станки и все прочее. Иногда не успевали, и тогда уже в ходе оккупации предпринимались какие-то действия для того, чтобы добыть соответствующие материалы и наладить производство.