Черт, неужели не он? Ни хрена непонятно… Он выглядит, как упрямая шалава, которая напрашивается на неприятности, но не как питомец, который, по идее, должен выть от радости, почувствовав на себе ошейник. Да и шрам его… Шрам этот мог появится только от спайки металлопластика на живом теле. Значит, ошейник он носил, да почему же тогда он не сдается? Что с ним нужно сделать, чтобы он проявил себя?

Скай наклонился, прижимая крепче путы, прижался губами к заледеневшим полуоткрытым губам и с удивлением понял, что Арин отзывается на поцелуй, обхватывая губами его язык, скользя по нему, придавливая ощутимо, а в глазах его разгорается, гася ненависть, торжествующая, полубезумная дымка.

Я на верном пути, — понял Скай, прикусывая влажную, горячую плоть, не обращая внимания на то, как вздрагивает напряженное тело подростка, не обращая внимания на то, что тонкой алой паутиной обволокли его грудь и живот теплые струйки крови, бегущие из-под металлической застежки, сковавшей горло.

Но то, что он отвечает на поцелуй, ровным счетом ничего не значит — мало ли, что он готов вытерпеть за кеторазамин. Кроме шрама, пока нет никаких доказательств.

А самое хреновое, что я никогда таким не занимался, и по непонятным мне причинам возбудился сразу же, как только снял с него водолазку, а сейчас, прижимая его к себе, кусая его губы, проводя ладонями по влажной от крови груди, цепляя пальцами затвердевшие соски, чувствую, что еще немного, и не выдержу, кончу только от того, что трусь каменно-твердым членом о его спину.

Вот тогда мне будет не до экспериментов.

Твою мать, да что с ним надо сделать, чтобы он вспомнил, что он питомец?

Игрушка? Что-нибудь надо сделать и побыстрей.

Скай ослабил ремни на руках Арина, дернул с бешенством его на себя, заставив лечь на спину:

Расстегивай сам.

Арин облизнул окровавленные губы, приподнял опухшие запястья, тронул сначала густое месиво иссеченной кожи под тугой петлей на шее.

Я сказал — расстегивай, — проговорил Скай и невольно коснулся рукой собственной ширинки, увидев, как неловко, онемевшими пальцами, коснулся он язычка застежки на своих штанах, проведя сначала по тугой выпуклости под плотной тканью, а потом все-таки справился с молнией, и, приподняв бедра, потянул блестящую черную кожу вниз, обнажая крепкие бедра, пачкая их стекающей с кончиков пальцев кровью.

А потом он с трудом поднял голову, посмотрел насмешливо с немым торжеством в затуманенные досадой серые глаза Ская.

Этого Скай не выдержал, рывком поднял его, прикусил разодранное, опухшее запястье, ощутив соленый, металлический вкус крови и прохладный, неуловимо-мятный вкус кожи.

Значит, так тебя и трахнуть, — с расстановкой проговорил Скай, потеряв надежду на то, что этого пацана можно заставить смириться, — трахнуть и скинуть к черту с балкона. Потому что ты меня бесишь. Я потратил на тебя уйму денег и времени, но ты просто упрямая уличная шлюха. И никогда не был этим питомцем. Хрен бы тебя кто взял питомцем: от тебя никакого толку. Ты не понимаешь, что такое хозяин…

Он остановился, почувствовав, как дрогнули под его ладонями округлые плечи, помедлил, озаренный внезапно возникшей догадкой, наклонился к уху Арина:

Хозяин, мальчик. Кто твой хозяин?

Арин бессильно опустил голову, не заботясь о том, что его шею крепко удерживает широкий ремень, вывернулся неловко, стоя на коленях, обхватил руками ногу Ская, прижался губами к ткани его джинс.

Скай перевел дыхание. Вот оно как.

Что мы делаем для хозяина?

Сразу же, не медля, не остерегаясь более нажима петли на своей шее, Арин подтянулся выше, зубами аккуратно потянул молнию на штанах Ская, поднял голову, глядя вопросительно темными внимательными глазами.

Можно, — произнес Скай, пораженный увиденным, поняв смысл немого вопроса, — можно.

Осторожно стянув жесткую ткань с его бедер, Арин, закрыв глаза, коснулся еле ощутимо губами тугой влажной головки члена, помедлил, чуть наклонил голову, провел кончиком языка по чуткой впадинке под ней, еле дыша, тепло и нежно тронул тонкую уздечку. Потом, вздохнув, разомкнул губы и обхватил ими член, скользнув вниз, до самого основания, вызвав упоительное ощущение обволакивающей мучительно-сладкой влажности.

Скай вздрогнул, согнулся, перевел дыхание, оперся руками о спину Арина, чувствуя как прижимается головка его члена к небу подростка, как ласково посасывает он тугую кожу головки.

Черт, все, это предел. Предел. Твою мать… Что теперь делать-то?

Скай собрался с силами, оттолкнул Арина, успев заметить, как блеснула на его губах узкая ниточка смазки:

Все с тобой ясно, парень. Хватит… Да что с тобой сделали-то…

Арин, словно не слыша его, кинулся обратно, прижался щекой к его обнаженному бедру, забормотал севшим голосом:

Не надо уходить. Не бросай меня. Я все сделаю. Все сделаю для хозяина. Я сделал плохо? Накажи меня, пожалуйста. Я люблю, когда ты меня наказываешь. Я все люблю, что хозяин делает.

Хватит! — повысил голос Скай, — Очнись, пацан! Слышишь меня? Очнись!

Можно попросить? Отдай меня кому-нибудь и посмотри, как меня накажут, я что-то сделал не так, мне больно, меня нужно наказать, — глядя умоляющими, полными слез глазами, повторял Арин.

Скай не выдержал, перешагнул через него, дотянулся до полки, вытащил полную бутылку виски, резким движением открутил пробку, вернулся, перевернул дрожащее, исчерченное кровавыми полосками тело, сжав зубы, дернул опять за ремень, заставив Арина, задохнувшись, приоткрыть рот, и перевернул бутылку, держа крепко его руки, приподняв рукой его голову, следя, чтобы он не захлебнулся.

Обжигающая жидкость полилась по побледневшему лицу, размыла свежую кровь, потекла из уголков его губ, залила растрепанные яркие пряди волос.

Он не сопротивлялся, с трудом сглатывая спиртное, давясь, дыша через раз, прерывисто, но, в конце концов, расслабился, прикрыл глаза.

Скай подождал еще несколько минут, осторожно расстегнул замок на ремне, освободил его шею, посмотрел на свою окровавленную ладонь, поднялся, осмотрелся, ища глазами какой-нибудь стакан, не нашел, и плюнув на формальности, не дыша, допил остатки виски из горлышка.

Подошел к столу, дрожащими руками вытащил из пачки сигарету, закурил, пытаясь успокоиться.

В квартире теперь было совершенно темно, мутные сумерки пролезли всюду и укрыли все кругом мерзким, мглистым покрывалом.

Скай долго стоял у стола, выкуривая сигарету одну за одной, потом обернулся, посмотрел на неподвижную, слабо белеющую во тьме, фигуру, лежащую на полу.

Подошел ближе, подвел руки под теплое окровавленное тело, приподнял, выругавшись про себя, когда прижалась к его плечу лохматая голова, развернулся и осторожно положил его на кровать, а сам, прихватив еще бутылку виски и пачку сигарет, вышел на балкон и остался там, глядя на спящий город, плавающий в сине-зеленых мутных огнях реклам.

Часть 4

Ближе к утру, когда уже начал вновь расползаться удушливым дымным облаком рассеявшийся было ночью смог, скрывший грязным волокнистым брюхом гудящую пропасть под окнами небоскреба, Скай докурил последнюю сигарету.

За проведенные на балконе часы он замерз, заледенела и потеряла чувствительность гладкая кожа, но внутри успокаивающе млело тепло от выпитого виски. Голова отяжелела и, казалось, в венах сейчас плавал только никотин, крепко настоянный на спирту. Но Скаю было не впервой проводить так ночи — он и раньше часто отодвигал пластиковые прозрачные двери, оставляя их открытыми нараспашку, а сам подолгу стоял, пытаясь найти в жирном комковатом небе с червивыми трещинами купола звезду. Как-то, очень давно, наверное, в прошлой жизни — в той, где еще была жива Дея, он однажды увидел звезду: на мгновение разошлись тугие серые пластины смога, и прохладной искоркой, свежей, лимонно-спелой, показалась она ему, тогда еще ребенку.

Скай уже забыл, когда это было, и не помнил толком, как ему удалось ее рассмотреть, но теперь часто смотрел на небо — по привычке.