Да, он не ошибся. Поравнявшись с таинственным экипажем — занавески плотно задернуты, пускай, кто за ними, его не интересует, у него есть дела поважнее, — Джакомо снова увидел в конце улочки знакомые фигурки. Теперь им не уйти. Бросился было бегом, но внезапно распахнувшаяся дверца кареты больно ударила его по плечу. Черт, еще кто-то нарывается на неприятности? Уж не та ли это карета, на которую он обратил внимание раньше, возле базарной площади? А если?

— Осторожнее, дорогой, сегодня ужасно скользко.

Боже, да ведь это… Нисколько не удивленная, пламенно улыбающаяся. Впрочем… сколь горячо это пламя, ему чересчур хорошо известно. Любезничать он не станет, не видит оснований. Эти стервецы сейчас убегут.

— Чего надо?

Катай ответила не сразу — возможно ошеломленная его грубостью. А может быть… Никогда не известно, почему она поступает так или иначе. Да ему и не интересно, надоело ломать голову, разгадывая сложную натуру этой шлюхи. Карликов уже не догнать. Минуточку… да это же она их подослала, велела таким странным образом заманить его в западню. Опять что-то замышляет. Зря теряет время, даже талера из него не вытянет.

— Залезай. Холодно.

Джакомо нагнулся, прислонил дубину к подножке кареты. Если она задумала очередную пакость, пусть знает, что он не безоружен. И не намерен исполнять ее желания. Хотя еще минуту назад как ошалелый гонялся за карликами — ради ее прихоти, оказывается. Нет уж, конец. Schlup. The end.

— Больно было? Очень?

Он почувствовал ее руки на голове, шляпа плавно опустилась на пол кареты. Ох! Длинные тонкие пальцы гладили его как никогда нежно. И дрожали — да, да, дрожали. Все-таки ее проняло. Совесть заговорила. Раз так, пожалуйста, он ей ответит. Покажет, что получил вместо ее ласк. Решительно сорвав парик, наклонил голову, чтобы она увидела темный шрам над ухом. Прошу. Достаточно? Поглядела и хватит.

— Боже!

Поразительно: в ее голосе непритворное сострадание. Что за перемена? Играет новую роль или действительно что-то случилось? Этот черный наряд, черная карета…

— Есть раны, которые болят сильнее, чем разбитый череп, — сказал Джакомо, натягивая парик и шляпу. Он почувствовал, что готов снова наделать глупостей, но эти пальчики, эти слезы в голосе… С хрустом расправил плечи. Пускай пальчики найдут себе другое занятие, а голос застрянет в глотке. Или пусть быстро выкладывает, что ей нужно. Ведь что-то наверняка нужно.

— Произошло недоразумение, Джакомо, поверь, роковое недоразумение…

Да уж: рок в образе большеногого чурбана. Нет, он не желает слушать этот вздор.

— Подожди.

Привстала, чтобы его удержать. Сейчас бы сорвать с нее эти меха и тяжелые ткани: в такой позе — подавшаяся вперед, смиренно склонившая голову и выпятившая задницу, — она вполне могла бы принять в себя соблазнителя. Или даже двоих.

— Я… Я хотела попросить тебя сохранить эту историю в тайне.

Кажется, он не ослышался… пожалуй, стоит задержаться.

— Для меня это очень важно. Прошу тебя, Джакомо.

— В монастырь собралась?

Она громко рассмеялась, уже уверенная, что своего добилась. Теперь надо было бы уйти, да мешало любопытство. Кого боится эта тигрица, готовая издеваться надо всем на свете? Один черт знает, кто еще пользуется ее прелестями.

— Мы останемся друзьями, верно?

Это только ничего не значащее вступление. Джакомо поставил ногу на подножку.

— То есть?

— Мне очень важно, чтобы ты не проговорился.

— Ты меня оскорбляешь.

А в душе расхохотался. Он бы с превеликим удовольствием раструбил об этом на всех углах, если б не боялся сам показаться смешным.

— И важно сохранить с тобой дружбу.

— Сколь важно?

Начался торг; оба это поняли. Катай не отводила взгляда.

— Я сделаю все, что ты захочешь, Джакомо.

Кровь ударила Казанове в голову. Ого! Что ж, тогда проверим, правду она говорит или надумала в очередной раз его провести. Все так все. Но — прямо сейчас, сию же минуту. Зачем откладывать жертвоприношение на алтарь дружбы? Алтарь, конечно, твердоват, но бывает и хуже. Да и у них обоих немалый опыт — только что не совместный. Пусть наконец эта шлюха и ему покажет, на что способна. Он не будет ломаться, облегчит ей задачу. Дружба так дружба. Оттолкнувшись от подножки, Казанова пулей влетел в полутьму кареты. Захлопнул дверцу — в конце концов, действительно холодно, тут она не соврала, — и, незаметно проверив, не затаился ли под диванчиком полк горбунов с палицами, с размаху по плечо засунул руку под платье. Дружба осла со змеей не может быть ни дешевой, ни банальной. О, братья-мстители! Его рука ощутила нечто влажное и теплое, жесткое и мягкое одновременно — нечто отнюдь не банальное. И уж никак не дешевое, в чем, впрочем, он имел возможность убедиться.

Она не противилась, но и не помогала. Ладно, пускай. И такое блюдо по-своему вкусно… только не терять головы! А насчет дружбы, дуреха, лучше бы помолчала. Она об этом понятия не имеет. Как и о многих других, по-настоящему тонких материях. Взять хотя бы ее духи — резкие, как дыхание ада или чад подгоревшей капусты. Провинциальная интриганка, гусыня, которую только на вертел насадить, ледышка, снежная баба с глазами-камушками и руками из прутиков. Зато главного из него слишком быстро не вытрясет. Пускай будет ледяная.

Однако, искусно изображая возбуждение, ураган страстей, подогреваемый злобой и жаждой мести, он по-настоящему распалился и вскоре убедился, что и она оттаивает. Засопела — тихо, потом громче; ноги, дивные ноги взметнулись, аж посыпались искры и предостерегающе зазвенели стекла в дверце. Однако большего ему не дано было добиться. Едва он уткнулся лицом в ложбинку между обнаженными грудями, а рука потянулась к ощутимо твердеющей печатке, готовой скрепить договор о том, что Катай именовала дружбой, как она крепко обхватила его голову и пробормотала что-то невнятное.

— Что?

— Все, что захочешь, Казанова. Но только один раз. Не жаль упускать случай? Приходи вечером, после спектакля.

Он еще мог сдержаться. Так, значит, она повернула. Продолжение комедии?

— А потом?

— Потом мы обо всем забудем.

В ее голосе не было иронии, но и желания исполнить обещанное не чувствовалось. Боится, явно боится за свою шкуру. Кто-то ей угрожает — кто-то, гораздо более могущественный, чем случайный любовник, которым он даже не успел стать. Кто? Уж наверно, не жалкое подобие короля, пародия на настоящего мужчину, гора мяса, неспособная жить собственной жизнью.

— Это еще почему?

— Потому что я тебя об этом попрошу.

А если она боится самого короля? Государю могут быть небезразличны похождения его двойника. А возможно, и собственной любовницы. Один черт и даже не черт, а сам сатана знает правду. Комедия ошибок, как у почтенного Гольдони[33]. Только для него, Джакомо Казановы, не нашлось подходящей роли. Шут с петлей на шее? Притом с петлей, которая с каждой минутой затягивается все туже. Нет, в этой пьесе нету таких ролей. Комедия ошибок. Минуточку… Боже, да это же блестящая идея, наилучший выход, путь к спасению. Как он раньше не сообразил. Чтобы избежать печальной участи шута или висельника, нужно разыграть комедию ошибок. О святой Разум, о великий Карло! Спасибо вам, мои спасители. Теперь ему ясно не только, что надо делать, но и как.

Холод кольнул в грудь, и Джакомо на мгновенье оцепенел, но тут же расправил плечи, привел себя в порядок, набросил на Катай шубу. Сейчас он снова салонный дамский угодник, лучший в мире любовник, король жизни, думающий только об удовольствиях. Слегка усмехнувшись, поглядел Катай прямо в лицо, увидел, как тревога в ее глазах сменяется удивлением, а затем и радостной готовностью, и проговорил быстро и почти весело:

— Хорошо. Но и я ставлю условие. На этот раз под кроватью будет он.

Прутиком, отломанным на ближайшем сквере, Джакомо соскреб грязь с башмаков и вернулся на главную улицу. Катай предлагала его подвезти, но он предпочел не рисковать. Хватит с него неслучайных случайностей. А уж эта последняя… Однако — вот потеха! — спасет его та, что хотела погубить. Это будет его местью, его триумфом. Возможно, через несколько дней все будет вспоминаться как кошмарный сон. Где? В Кракове, Гданьске, во Вроцлаве? От Кракова рукой подать до Вены, но в Вене его последнее время не слишком жаловали. Уж лучше Вроцлав, при дрезденском дворе есть друзья. А Гданьск? Морем можно добраться куда угодно. И до границы оттуда всего ближе. Надо это хорошенько обдумать. Еще немного времени у него есть. До вечера.