— Кабарову что-то отдать надо будет.. за услугу?

— Отдадим базу или рынок. Одним рынком больше, одним меньше. Все равно они нам 50 про­центов прибыли несут. Какая разница, кто управ­ляет?

—          Молодец.. Только все равно надо этого Шеремеха убирать.

—Решаем вопрос. С «10 канала» его уберем в октябре. Это точно. Придется отвалить 1,5 милли­она хозяевам канала, но того стоит.

—И все-таки, ты ж и меня пойми! Ну, сколько можно терпеть этого чернушника?

—   До выборов, Аркадий Михайлович. Как минимум. До выборов губера. А потом, шеф, если наша бомба сработает, и Россиля выкинут на по­мойку, мы и займемся этим болтуном. У меня есть материалы на него, по крайней мере, на два уголов­ных дела. На ваших выборах о нем уже никто и не вспомнит! Только бы наша бомба сработала.

—   Вот именно... — задумчиво разглядывая что-то на тарелках, покрывавших весь накрытый белоснежной скатертью стол, буркнул Чирнецкий. Наконец он выбрал, подцепил вилкой ломтик чего-то розового, отправил это в рот, блаженно зажму­рился, прожевывая, и, глотнув, договорил:

—... если она еще сработает!

—Вот эту проблему нам и надо сейчас решить,

—           тактично напомнил Кунгусов, показывая глаза­ми на лежавшую на бетонном полу Нину.

— Вот и решай... — опять задумчиво обводя взглядом тарелки, разрешил мэр.

Помещение, в котором они все находилось, казалось приходившей в себя Нине все более странным. Серый бетонный потолок, такие же сте­ны и пол. Ни одного окна, весь свет от золоченых бра с нежно-розовыми стеклянными плафонами. И

—           шикарно сервированный ресторанный стол перед огромным серебристым телевизором. А еще запах. Какой-то смутно знакомый, никак не вяжущийся с едой, а почему-то вызывающий у нее ассоциации с клоунами. С цирком.

— ...Итак, от таких неусыпных и тяжких трудов, — забулькал из телевизора Шеремех, и Нина невольно присмотрелась, — самоотверженно возложенных на себя нашим мэром, не мудрено и занемочь. Вот наш самый уважаемый и самый головастый и занемог. Попал он в больницу. Ес­тественно, как все малоимущие в нашем городе, лечился наш мэр совершенно бесплатно. Я не знаю, занимал ли он, как все прочие, очередь в шесть вечера, чтобы утречком получить талончик на прием, но в больницу он, тем не менее, попал. Вот сюда, видите? Какая больничка? Что? Вы не верите, что это бесплатная больница? Тем не менее, этот пятикомнатный номер, не уступающий по своей роскоши люксам в пятизвездочном отеле, и есть

— бесплатная больница. Правда, не для всех. Но для мэра она есть. Так что, со здравоохранением мэра и его приближенных в нашем городе все в порядке, как видите. Признаться, я и сам гадал,

— пригорюнился Шеремех, — на кой ему пять ком­нат в больнице? А вот побывал тут — как мы сюда попали, это пусть останется тайной — и убедился: даже пяти комнат для мэра маловато будет. Ну, посудите сами: вот спальня, вот — кабинет, где он решает судьбоносные для нас с вами проблемы, вот

— процедурная, где ему делают укольчики и про­чие лечебные вещи, вот гостиная, где он принимает гостей, вот столовая, где вкушает блюда, мы уже знаем из какого ресторана. Вы спросите, а где же помещение для занятий спортом? Где комнаты для секретаря и охраны? Где, наконец, музыкальный салон, в котором сэр Чирнецкий мог бы послушать чего нового намузицыровал его дорогой сын, на плечах которого держится почти все строительс­тво в нашем городе? Нет. Нету для всего этого тут помещений. Вот видите, как экономит на себе наш благодетель? Ютится, бедняжка, в несчастных пяти комнатках, на каких-то задрипанных французских стульях, и давно немодного гарнитура а-ля Людо­вик Шишнадцатый. Да, чуть не забыл! А с каким диагнозом попал в больничку наш благодетель?

—  Выключи! — прорычал мэр, и Кунугсов начал лихорадочно искать среди тарелок дистанционник.

—  Нашему умнице и работяге, — глумился бестактный Шеремех, — тут ушивали желудок. Ведь наш благодетель, как вы смогли убедиться, вкалывает буквально не щадя живота своего!

—  Выключи, блядь! — заорал мэр так, что из его рта полетели непрожеванные кусочки.

Кунгусов бросился к телевизору, перепрыгнув по пути через Нину.

— Народ эту болезнь называет обжорством, а врачи...

Щелчок, экран погас.

— Ну, тварь! Если будут просить два лимона зелени, чтоб его убрать с «10 канала» отдай! Не жадничай! — мэр отшвырнул вилку.

Нина машинально проследила за ней взгля­дом, и только тогда увидела другой угол комнаты. Там была дверь, а возле нее стояла большая клет­ка. Из нее на Нину — именно на нее! — смотрела большая обезьяна. Самец. Он ухмылялся и задум­чиво почесывал то место, которое у людей принято скрывать.

Вот только тогда Нина поняла, что за стран­ный запах вокруг.

Это был запах зоопарка.

ГЛАВА XL ТИПИЧНОЕ СКОТСТВО Не ждали...

Представительный Семеныч ругался нехоро­шо. В смысле: мало того, что грязными нецензур­ными словами, так еще и с пошлой однообразной скудностью оборотов. Весь он был, как диктатура пролетариата: глаза выпучены, изо рта от бешенс­тва слюна летит, спеленутое тело дрыгается от безумной ненависти, как припадочное. Спеленут Семеныч был простыней и пододеяльником очень качественно: даже единожды невменяемый, кто ж тебе поверит — кроме других таких же? Василий и Влад к подобным не принадлежали, по крайней мере пока, а посему решили грубо пресечь всякую инициативу мнимого пенсионера.

Кроме звуковой — заткнуть рот Илларионову они побоялись. Еще возьмет, да и задохнется им назло. И тот теперь сипел, надорвав голос:

— Эх, кухонным надо было, кухонным! Он меня никогда не подводил!

— Ну, спасибо тебе, Влад, - с максимальной искренностью обнял парня Василий. — Если б не ты...

— Да я что? Вы бы с ним и сами...

— Да нет, я про то: если б ты ошибся, и трость оказалась не китайская... Хреново мне бы при­шлось! — он повернулся к Илларионову и печально покачал головой:

— А все ж таки, спец ты, Семеныч, хреновый! В политике местной, может, и академик, но как убивец — так себе. Любой нормальный мужик сра­зу бы увидел: это же не сталь, а — железо. Которое от всякого чиха гнется!

Мать-перемать-вашу-тудыть-растудыть! —              пошло аргументировал Семеныч. — Мало мы вас, гадов, в революцию давили! Мало я вас резал! Но еще увидите... Вы еще нахлебаетесь дерьма и кровушки!

—           Так что ж теперь с дисками будем делать? напомнил Влад. — Ведь в этом псих, похоже, прав. Не верится мне, что Россиль при всех его закидонах, способен такую фальшивку задумать. Если подумать, то и все словесные закидоны губера - от простодушия. Что думает, то и брякает. Прям не фриц будто, а ванька какой-то.

 — Ну, начнем с того, что не сам Россиль все решает. Эту поганку могли замутить даже без его ведома, сами подручные. Политика, знаешь, это непрекращающаяся драка. А в ней часто не до реверансов.

— Нет, вы знаете... Вот не верится мне, что это Россиль. А вот, что Чирнецкий, или его Кунгусов такое замутили — верится.

—           Ладно, чего нам с тобой попусту гадать? Сейчас нам с тобой все объяснят, — успокоил жур­налиста Быков и поднял руки, как бы сдаваясь в плен.

— Кто объяснит? — удивился Влад. — Зачем вы...

И в этот же миг многострадальная дверь квартиры с треском вылетела и грохнулась, подняв облако пыли. Одновременно мигом исчезла полови­на остекления балкона. В квартиру, грохоча и оря нечто неразборчивое, но грозное, ворвались жуткие образины в масках, камуфляже и с автоматами, изготовленными для стрельбы.

Журналист тут же последовал примеру стар­шего товарища и вздел руки к потолку. Но ни тому, ни другому это не помогло. Не для того эти существа каждый день тренируются и прячутся под масками, чтобы упустить случай изувечить кого-нибудь безнаказанно.

Закон природы: чем вороватее начальство, тем беспощаднее милиция к законопослушным граж­данам, и тем вольготней настоящим бандюкам.