Нина и Тоня схватили такси и помчались следом за милицейской машиной.
Я вернулся в ресторан. Подошел к нашему столику, а Жени нет. За столом уже располагаются какие‑то другие люди. Неужели ушел? Ошеломленный, я повернулся к официантке. Она сказала:
— Он расплатился и ушел. Расстроенный.
Я наверно слишком долго был на улице. Не заметил, как время пролетело. Женя подождал, подождал и ушел. Но куда он пойдет? Он же толком ни адреса не знает, ни как ехать к маме! Встревоженный не на шутку, я выскочил из ресторана, взял такси и поехал домой.
Жени дома не было.
Время позднее. Мама не спит. Ждет, беспокоится, ворчит. «Где вы пропадаете? Где Женя?» В глазах слезы.
Сказать по правде — я струхнул: куда в самом деле подевался Женя? Меня уже начинала утомлять эта постоянная угроза потерять его.
Я, как мог, успокоил мать. Где он теперь может быть? Женя человек сообразительный, наверно поехал на вокзал. И теперь сидит, ждет, когда я приду за ним. Вот и все. Сейчас я его привезу.
Я выскочил на улицу. Шофер в бешенстве рванул машину с места.
— Все, все, — успокоил я шофера. — Вот вам пять рублей (на счетчике было только два с копейками), — отвезете меня на вокзал, и свободен. Извини, что получилось так. Случай, видишь. С кем не бывает?
На вокзале я кинулся первым делом в зал ожидания.
Обошел, всматриваясь в дремлющих полусидя, полулежа людей. Их было довольно много. Вышел на перрон. Пусто. Обшарил все закоулки — нет Жени. Отчаявшись, забрался в беседку, что с краю привокзальной площади. Сидел потерянный, тупо созерцая залитую лунным светом пустынную привокзальную площадь.
Вдруг идет Женя. Словно из лунного света возник. Я глазам своим не верю. Откуда он взялся, не пойму. Я часто теперь вспоминаю этот момент. Думаю — как, откуда мы появляемся в судьбе друг друга и куда уходим потом? Откуда Женя взялся в моей судьбе? Почему она свела нас? Для чего? Неужели для того, чтоб однажды развести? И чтоб это не было неожиданностью, она делала так, что мы теряли друг друга сначала на время, потом потеряли надолго, а потом навсегда. Но только ли для этого? Нет. Встречаясь, люди одаривают друг друга общением. И в этом, наверно, главный смысл дружбы. Как главный смысл бытия в том, чтобы созидать.
Мы шли домой счастливые: снова нашли друг друга. Все обошлось хорошо.
— Где ты был? — спросил я у Жени.
— На лавочке возле багажного отделения лежал, в небо смотрел. На звезды. И знаешь о чем думал?
— О чем?
— Я спрашивал себя — зачем ты?
— Ну и зачем?
— Старик, об этом думают столько людей, сколько звезд на небе. Станешь думать ты, и в твою честь зажжется звезда.
Мама обрадовалась, когда мы пришли. Постель была уже готова. Мы с Женей тотчас легли и заснули.
Я проснулся утром и почувствовал, что Женя уже не спит.
— Доброе утро, старик, — поприветствовал он меня. — Ты знаешь, я сегодня уезжаю домой.
— Чего так вдруг?
— Работать хочется.
— Ну ты даешь! Пол — отпуска только прошло.
— Работать хочется.
— Ну хоть с недельку еще!
— Нет, старик, поеду. Руки чешутся.
— Ну хоть пару дней! /
— Честно говорю, старик, работать хочетс я.
— Ну хоть завтра, не сегодня. Коть соберемся как следует.
— Ну хорошо. Завг: ра.
Р>есь этот день он был молчалив и скучен. Я понял — отдых ему уже надоел он хочет работать.
На следующий денэ он ьстал рано. Сказал коротко:
— Поехали.
Без лишних слов, под вздохи моей мамы мы собрались и отправи/ись на автс зокзал. Би. этой на автобус уже не было, мы взяли такси и поехали ь Краснодар. Шофер попался лихой, домчал за два часа. Езда была похожа на гонки. Женя шепнул мне на ухо (мы с ним сидели на заднем сидении): «Гонки за судьбой». На поворотах колеса визжали от напряжения. В лобовое стекло светило встающее, яркое и пока не горячее солнце.
Я сбоку поглядывал на Женю, он спокойно и отсутствующе смотрел вперед, казалось, равнодушный к желтым нивам, бегущим сбоку дороги, к зеленым горам вда ли, заходящим с тыла, к ослепительному солнцу, встающему навстречу, к отчаянному визгу тормозов на поворотах. Он был уже в работе. Его захватила какая‑то мысль. Не знал я тогда, что он дерзнет со скромным билетом на балкон войти в зал, где великие умы человечества собрались поспорить «Зачем ты?»
Печальный эпилог
Я написал эту повесть и засобирался в Москву, чтобы показать ее Жене. Послал ему письмо Правда, по старому адресу, я не знал, что они переехали на новую квартиру. Женя не ответил. Наверно письмо не дошло. А может в то время ему было не до меня. У него, как я узнал потом, были большие неприятности по работе. Устроили ему эти неприятности те, кому он больше всех помогал, кого поддерживал. Сработал закон подлости: ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Я закончил повесть в октябре 1985 года, а в декабре
Женя уже не работал в «Крокодиле». Ему поручили организовать и возглавить Клуб сатириков в СССР. Хотя Женя и говорил своим близким, что принял уход из «Крокодила» спокойно и что‑де он давно думал перейти на профессиональное положение, однако переживал и тяготился дома. Он был из тех людей, которые привыкли жить под большим напряжением. Его неотступно мучил все тот же вопрос, который мучил героя его повести «Билет на балкон» Глорского — «Зачем ты?» Зачем ты, если ты не у дел? Работа дома за письменным столом, безвылазно, в неполных пятьдесят лет, видно, не устраивала его. И это понятно: человек он огромных возможностей, необыкновенной работоспособности! Как потом мне рассказывала Людмила Максимовна, его жена, он обрадовался предложению возглавить Клуб сатириков. И со всей энергией взялся за работу. В тот день, 15 июня, ему позвонил домой Сергей Владимирович Михалков и сказал, что вопрос об организации Клуба сатириков окончательно решен в ЦК и он, Женя утвержден его председателем. Все будет хорошо. Это было в первой половине дня. А во второй половине, к вечеру, ему стало плохо. Вызвали «скорую». Его забрали в клинику в реанимацию. Принятые меры не помогали: инфаркт углублялся. Людмиле Максимовне уже нельзя было находиться в палате. Перед тем, как уехать домой, она вошла к нему. Он попросил пить. Потом она уехала. А вскоре ей позвонили — Женя скончался.
Смерть — штука страшная. А такая вот, когда человек еще сравнительно молод и практически здоров, — просто нелепа. Месяц Женя не дожил до своего пятидесятилетия, Он ушел из жизни в расцвете творческих сил. Он ушел, когда больше всего мог бы сделать. Когда о негативных явлениях в нашей жизни заговорили в полный голос. Он ушел в то самое время, которое приближал неустанно всеми силами души, своим замечательным талантом.
Только что я закончил читать его повесть «Курортное приключение». Она вышла в 1980 году. В его повести рассказано с обычным дубровинским смешком о жуткой судьбе человека. Холин — это образ общества, а точнее, лучшей некоторой части нашего общества, пораженной страшным недугом — пьянством. Физический недуг Холина, его болезнь, воспринимается вторым планом. Зато психический! Это комшарное смешение сна и реальности. За ним маячит зловещая тень социального недуга — разбщенность людей, одиночество, душевный дискомфорт и пьянство на этой почве. Стремление уйти от реалий жизни, уйти в некий мир, где хоть кажущийся душевный комфорт. Та социальная среда, в которой Холин жил, и в которой он получил смертельное проникающее ранение, вытолкнула его. Вежливо, даже заботливо — снабдив путевкой в «наркомовский» санаторий. Однако с надеждой, что он оттуда уже не вернется. Он это понимает и почти сознательно ищет смерти. Как ищет смерти герой на бранном поле, отторгнутый обществом, любимой женщиной, осужденный молвой. Ужасна судьба отторгнутого Холина. Но не менее ужасна и судьба общества, отторгнувшего его. Общества, погрязшего в зависти, нечестивости и бездушии. Женя органически не переваривал в людях пошлость, самодовольство и ханжество. Он едко высмеивал карьеристов, интриганов и тупоголовых столоначальников; он хотел, чтоб люди быстрей научились уважать и беречь друг друга. Сатира и юмор во все времена, у всех народов были самым тяжким и рискованным занятием. Нелегким хлебом сатира кормится и у нас. А были времена, когда ей просто затыкали рот. И все‑таки она жива! Жива не смотря ни на что! Жива, потому что она живуча, жива и потому, что у нас пока хватает ума терпеть ее. А когда мы научимся еще и уважать, тогда мы увидим себя во всей красе. Римские императоры в колыбельные времена человечества, и те уважали сатиру. Они держали при себе штатных хулителей, дабы не зарываться в быту и делах. Смех выравнивает человека, выжигает плесень в темных закоулках души. Смех — оружие острое. Смех — это скальпель, с помощью которого оперируют самый тонкий, самый важный, самый сложный и самый необходимый человеку «орган» — душу. И не всякому доверяется этот скальпель, Природа вкладывает его в руки самым умным из людей, самым чутким, самым добрым, самым прозорливым. Обладая этим исключительным оружием, сами эти люди подчас бывают беззащитными, легкоранимыми и даже наивными против интриг. Беззубыми в грызне человеческой. Десять лет Женя был главным редактором «Крокодила»! Десять лет в пекле человеческих страстей! Ведь «Крокодил» — это не «Огонек», где большей частью цветные картинки из нашей жизни. (По крайней мере, было так.) «Крокодил» призван высмеивать, бичевать, выкорчевывать все то, что мешает нашему обществу развиваться и процветать. Являясь центром сатиры многонациональной России, этот журнал обязан высвечивать уродство «и