В глубокой балке слева, поросшей кустарником и высокой травой, пели невидимые птицы, призрачно звучала какая‑то здешняя жизнь. А за нами, внизу, глухо рокоча, лежал город. Дальше — море. Небо над ним хмурилось, надвигалась большая темная туча. Потом солнце зашло, повеяло прохладой.

Женя окинул небо взглядом и неуверенно попросил:

— Может, вернемся, Витя? Не нравится мне эта туча.

Я и сам уже подумывал об этом, но мне очень хотелось

показать Жене город с высоты; дорогу, перевал, исхоженные в детстве. Каждый кустик здесь, каждый камешек, каждая тропинка были для меня по — особому дороги. И мне хотелось, чтобы Женя проникся моим волнением, моими чувствами. Я с вечера прожужжал ему уши о том, как здесь, на перевале, хорошо, как мило, как дорого мне. И он, деликатная душа, упорно карабкался за мной, не смотря ни на ранний час, ни на хмурое небо. Прислушивался вместе со мной к пению птиц, к возне в балке, нюхал

воздух, любовался городом, погрузившимся в тень, свинцовым блеском моря вдали. Наслаждался вместе со мной, сопереживал.

Постепенно повеселел. Свежий горный воздух, вдыхаемый часто, разбудил его окончательно, наполнил радостью и силой. Он раскраснелся, взмок, разошелся.

Перед самым перевалом дорога особенно крутая. Мы останавливались через каждые тридцать — сорок шагов, несмотря на то, что в спину нам дул ветер с моря. «Моряк», как здесь говорят.

Быть дождю. Я это чувствую и знаю, что на перевале в дождь хорошего мало, но почему‑то думаю, что мы успеем с Женей подняться и спуститься. И еще какое‑то упорство владело мной. Необъяснимое. Может захотелось взять реванш у гор за то, не/давшееся, окончание похода? lie знаю. Но помню хорошо, что мысль «вернуться» — не раз мелькала в голове. И все‑таки я тащил Женю на перевал.

Последние метры мы с ним преодолевали уже почти в тумане. Вернее, туча опустилась так низко, что задевала перевал.

Только мы взошли на перевал, не успели полюбоваться видом внизу сквозь разрывы тучи, как хлынул дождь. У меня был с собой плащ. Мы накрылись с Женей, присели под деревом, чтоб ноги спрятать от дождя и стали наблюдать, как по склону напротив нас косыми навесными шторами со стороны моря шел дождь. И ветер. Он трепал деревья и кустарник, рвал косые шторы дождя в клочья и бросал их на склоны гор. Он врывался к нам под плащ, толкался, как бы прогонял прочь. И тогда Женя сказал:

— Горы не принимают нас.

Я мысленно проклинал себя, что вовремя не повернул назад, что затащил сюда Женю. Все вдруг усложнилось: шквальный ветер, ливень косыми струями, потоки воды, мокрая дорога, скользкие камни, крутой спуск. Как мы будем выбираться?

Чуть стихло, и я потащил его вниз. Мы пустились не по дороге, а по боковой тропинке, срезающей угол. Очень крутой тропинке. Я шел впереди, Женя за мной. У меня сноровка с детства ходить по горам, поэтому я быстро преодолел зту крутую тропу. А Женя осторожно ступал с камня на камень, от напряжения у него подкашивались ноги. Я стоял на дороге и подбадривал его: «Смелей. Боком, боком иди…»

На последних десяти метрах у него отказали «тормо

за» — ноги не держали в коленках. Не в силах уже продвигаться мелкими шажками, он махнул на все рукой и отдался судьбе. Разбежался так, что если б я его не поймал на дороге, он проскочил бы ее и загремел вниз. А там костей бы не собрал.

Дождь с ветром хлестал нам в лицо. Мы мигом промокли до нитки.

Промокшие, уставшие, подавленные появились дома. Вид у нас был, наверно, неважный. Мама переполошилась. Нагрела воды, заставила нас обмыться горячей водой и попарить ноги. Дала нам водки, уложила в постель и накрыла одеялами. И вот мы лежим с Женей — он на диване, я на кровати, — вспоминаем подробности вылазки и хохочем. С нами смеется и мама.

К вечеру распогодилось, и мы с Женей отправились гулять в город. Намеревались просто походить по набережной и вернуться домой. Но приключения преследовали нас. Женя вспомнил мое обещание — если он не попросит на перевале валидол, то может делать что захочет — он абсолютно здоров.

— Старик, ты железный человек: ты всегда держишь слово. Где тут у вас лучший ресторан?

И мы очутились в ресторане «Хижина лесника».

При входе там стоит на задних лапах чучело огромного медведя. Женя остановился возле него и долго рассматривал. Потом спросил меня:

— Такие медведи водятся в вашем лесу?

— Да.

— Что же ты мне раньше не сказал, старик. Я бы ни за что не пошел через горы…

В зале было тихо и малолюдно. За стилизованными под столешницы дощатыми столами, опаленными паяльной лампой, сидели парочки, пили кофе и смотрели друг на друга влюбленными глазами.

Мы с Женей присмотрели стол под стеной, недалеко от оркестровой сценки. В те времена ресторан процветал, в нем хорошо кормили и неплохо обслуживали. На предзастолье нам подали без нашего заказа хлеб, две очищенные луковицы и квас в запотевших кружках. Женя пришел в восторг.

— Старик, это как раз то, что надо!..

Мы попили квасу и погрызли луковицу с хлебом.

Женя посидел, помолчал, наслаждаясь комфортом и интимной обстановкой. Потом посмотрел на меня.

— Давай, Витя, выпьем и пойдем бороться с медведем… — В нем уже поднималась лирическая волна. — Или ты не согласен со мной?

— Не бороться бы, а поесть. — Возразил я. — Или ты луковицей сыт?

— Ты, как всегда, прав, старик.

Мы подозвали официантку и заказали обильный ужин.

Повалила публика. В основном молодежь и моряки дальнего плавания с подружками. Заиграл оркестр, зажгли, а потом притушили свет. Стало совсем уютно и тепло.

Женю утащила какая‑то девица танцевать. После танца он пришел слегка сконфуженный.

— Ты, Витя, больше не пускай меня танцевать.

— Почему?

— После твоего перевала ноги подкашиваются.

— А что я должен говорить, если подойдут?

— Ты ничего не должен говорить. Я буду говорить. Я скажу, что ты мой старший брат и не разрешаешь танцевать мне с девушками.

Напрасно мы волновались, нас больше не тревожили, а сами мы никого не приглашали.

Мы поужинали хорошо и собрались было уходить, когда в ресторан вошли наши знакомые — сияющие Нина и Тоня. С мужьями. Те самые Нина и Тоня, с которыми мы познакомились в поезде «Краснодар — Новороссийск».

Пути господни неисповедимы! Женя достал из кармана два пятака, которые Нина и Тоня дали ему сдачи.

— Я же говорил, что это к встрече.

У меня заныла душа, будто предчувствовала неприятность.

Женя подозвал официантку и заказал шампанского и конфет. Одну бутылку велел отнести на стол, за который сели Нина, Тоня с мужьями. Они все еще не видят нас.

Официантка отнесла им шампанское и в ответ на их удивление показала глазами в нашу сторону.

Нина и Тоня дружно закивали нам приветственно. Тонин муж, коренастый, в разрисованной футболке, подошел к нам и пожал руки. Прикинул вслух: «Может как-нибудь сядем за один стол?» Но за нашим столом и за ихним все места были заняты. К тому же мы покушали, отдохнули и намерены отчаливать. Вот только допьем на десерт шампанское.

Парень ушел.

Потом Тоня пыталась пригласить Женю на танец. Но музыка вдруг оборвалась, и ведущий объявил, что моряк дальнего плавания такой‑то заказал лезгинку.

Мы потягивали шампанское, закусывали конфетами и рассматривали публику.

Вдруг у выхода из зала произошло какое‑то движение, маленький переполох. И мы увидели, как встали из‑за стола и стремительно направились к выходу Нина и Тоня. Мужей с ними не было.

Я пошел посмотреть, что там за переполох. Неподалеку от ресторана, на стоянке под фонарем, в милицейскую машину заталкивали мужей Нины и Тони. Что‑то они натворили. Нина крутилась возле, пыталась, видно, отговорить милиционеров, чтоб они отпустили ребят. Но те были непреклонны. Я попробовал вмешаться, помочь, но мне сказали:

— Молодой человек, отойдите, если не хотите поехать, как они, с нами.

С ними ехать мне никак не хотелось. В ресторане ждал меня Женя.