К сожалению, наши тренировки не лучшим образом сказались на здоровье Боба.

Он хорошо приспособился к пребыванию под водой, но стал заметно терять в весе. На очередном медицинском осмотре перед Рождеством на это обратил внимание лейтенант Сэксон.

– По-моему, ты был в числе курсантов, которые не сдали последний норматив? – подозрительно глядя на Боба, спросил врач.

– Да, сэр.

– А теперь ты решил загнать себя в могилу? Посмотри в свою медицинскую карту, парень, – за месяц ты сбросил восемь килограммов! Ты держишься только за счет адреналина. Что ты сделал с собой?

– Ничего, сэр, – упрямо ответил Боб. – Я прекрасно себя чувствую.

– Мне об этом лучше судить! – возмущенно возразил Сэксон и все же, поворчав, разрешил Бобу идти.

С Сэксоном трудно было не согласиться. Боб довел себя до ручки. Но ведь ни в каком уставе не сказано, что курсант должен быть неженкой. Изнурительные тренировки продолжались. Вскоре в дополнение к нашим субботним заплывам Боб стал исчезать куда-то и в другие дни недели – после воскресной проповеди или во время «часа посещений». В общем, в любой подходящий момент. Я знал, что над ним висит дамоклов меч, и не спрашивал, где он проводит время. Я думал, что место его тренировок – гимнастический зал или стадион. И, конечно, ошибался.

Прошло еще несколько месяцев. Наступила весна.

Мы почти не вспоминали про Дэвида Крэкена, этого странноватого тихого парня из морских глубин. За апрелем прошел май, а с ним и день марафонского заплыва.

Пообедав, мы вновь взошли на борт тренировочного судна. После исчезновения Дэвида мы с Бобом впервые попали на старую баржу. Я заметил, что Боб то и дело посматривает на то место, откуда мы втроем любовались на береговую линию и предрассветное небо. Наши глаза встретились, и Эсков грустно улыбнулся.

– Бедняга Дэвид! – только и сказал он.

Он вспоминал только Дэвида. А я, глядя на стальные прутья релингов, видел и кое-что другое – что-то вроде исполинской рептилии, чья огромная черная голова поднялась однажды из морской пучины. Я не раз видел эту голову во сне. Но, может быть, и в тот злополучный день мне приснилось нечто нереальное?

Над этой загадкой можно было поломать голову, но не сейчас. Как только за горизонтом скрылась линия берега, курсант-капитан Фэрфэйн скомандовал строиться, и лейтенант Блаймэн провел инструктаж. Мы опять стояли на палубе баржи, которую толкали по морской глади тупоносые подводные буксиры. Инструктаж продолжался пятнадцать минут, после него был объявлен десятиминутный отдых.

Потом нам приказали собраться в трюме. Все люки были задраены, судно приготовлено к погружению. Капитан просигналил на буксиры, мы опустились на глубину двадцать метров и продолжили плаванье. Нам предстояло пройти десять морских миль. При скорости девять узлов [4] на это требовалось чуть больше часа. Морская миля равна одному и восьми десятым километра. Значит, мы должны были уйти в открытое море на восемнадцать километров.

Обратный путь – те же восемнадцать километров – каждый из нас должен был проделать самостоятельно на десятиметровой глубине.

Нам приказали надеть водолазное снаряжение – ласты, маску, акваланг и гидрокостюм. Гидрокостюм сильно замедлял скорость пловца, но без него нам было не обойтись. На двадцатиметровой глубине нашим главным противником был холод. Да, холод! Нормальная температура человеческого тела – тридцать шесть с половиной градусов Цельсия, температура воды близ Бермудского архипелага весной – пятнадцать градусов. Если в такую воду опустить стальной брусок, масса и температура которого близки к температуре и массе человеческого тела, он за считанные минуты остынет до температуры воды. Конечно, между стальной чушкой и человеком есть разница. Но главная разница заключается именно в том, что такое охлаждение нисколько не повредит металлу и будет губительным для человека.

Вы спросите: как же пловцы остаются в живых? Они выживают благодаря теплу, которое производит их собственный организм. Организм заботится о поддержании теплового баланса и вырабатывает новую энергию взамен затраченной. Но если к калориям, израсходованным на борьбу с холодной водой, добавить калории, затраченные на мышечные усилия при плавании, сумма этих затрат на дистанции в десять морских миль приблизится к роковому пределу.

В прежние времена пловцы-надводники пытались бороться с холодом, нанося на свое тело толстый слой жира. Так делали первые покорители Ла-Манша. Но это было более чем бессмысленно! На самом деле жир только способствовал утечке тепла. Конечно, многие из пловцов добивались своей цели. Но сколько других не совладало с холодом!

На подводной барже плыл сто шестьдесят один курсант. По давней традиции академии, все до единого должны были сдать норматив.

Спускаясь по трапу в переходный шлюз, я крепко сжал руку Боба.

– Не беспокойся, ты доплывешь! – прошептал я.

– Я должен! – откликнулся он.

Мы опять оказались в камере шлюза. Створки люка раздвинулись. На палубу замершей на двадцатиметровой глубине баржи команда за командой выходили аквалангисты.

В полной тишине, освещаемые рассеянным зеленоватым светом солнечных лучей, все мы делали упражнения разогревающей гимнастики. Из динамика раздался искаженный, скрежещущий голос лейтенанта Блаймэна:

– Внимание, старшие команд! По сигналу командам уходить на дистанцию!

С десятисекундным интервалом раздавался высокий, пронзительный гудок.

Марафон начался!

Мы с Бобом стартовали в последней команде, ее вел Роджер Фэрфэйн. Я поставил для себя цель не бросать Боба одного. Наша команда почти сразу же рассеялась. Оглянувшись по сторонам, я увидел тридцать бледно-зеленых, похожих на привидения силуэтов. Заученными движениями курсанты преодолевали первые метры дистанции. Отыскав среди них Боба, я подплыл поближе к нему: я хотел постоянно держать его в поле зрения.

Он увидел меня и улыбнулся – а может быть, мне это только показалось, ведь маска и загубник мешали как следует разглядеть лицо. Мы полностью сосредоточились на заплыве.

Первая миля… К нам приблизился Фэрфэйн и стал энергично махать рукой. Мы уже сильно отстали от сокурсников, и теперь он требовал, чтобы мы сократили разрыв. Я отрицательно покачал головой и указал на Боба. Фэрфэйн дернулся и уплыл вперед, но потом снова притормозил. С этого момента он все время держался рядом с нами. Это входило в его обязанности – как командир, он должен был подгонять отстающих, а мы плелись в самом хвосте.

Вторая миля. Боб держался молодцом. Мы не могли похвастаться высоким темпом, но и не сбавляли скорость.

Третья миля. Нас начал пробирать холод. Чувствовалась усталость, мышцы сводило судорогой. Все курсанты ушли далеко вперед и скрылись из виду. Боб на секунду прервал свои медленные, размеренные гребки и, перевернувшись на спину, расправил руки…

Потом он медленно сделал под водой сальто.

Мы с Роджером с беспокойством следили за его поведением. Боб снова выпрямился, задорно улыбнулся (на этот раз я не мог ошибиться!) и показал разведенными пальцами знак «V» – «победа». После этого я наконец-то поверил, что несколько месяцев тренировок не прошли напрасно и Боб справится с марафонской дистанцией.

Собрав остаток сил, мы преодолели последние метры и всплыли на мелководье примерно в полутора километрах от пляжа академии. Уже смеркалось; все остальные курсанты давно закончили заплыв.

Несмотря на усталость, мы с Бобом радостно пожали друг другу руки. Неодобрительно посматривавший на нас Фэрфэйн не удержался и начал брюзжать, но мы его не слушали. Главное, что Боб добился своей цели!

Фэрфэйн достал из водонепроницаемой сумки у себя на поясе ракетницу, поднял ее вверх и выстрелил. Это был сигнал для дежурного офицера. Увидев ракету, он должен был понять, что мы все успешно закончили марафон и спасательная команда может идти отдыхать.