Г. Арбатов. Знамя. 1990. № 9. С. 211.

При подготовке и проведении многочисленных зарубежных поездок Брежневу с 1961 года стал помогать А. М. Адександров-Агентов, которого позднее называли иногда в западной прессе «советским Киссинджером». Новый референт Брежнева работал раньше в аппарате ТАСС и МИД. Он был не только хорошим специалистом по германскому вопросу, но очень хорошо разбирался в международных проблемах, свободно владел немецким и английским языками.

Р. Медведев, с. 27 [13].

Андрей Михайлович Александров-Агентов. Был помощником у Брежнева, Андропова, Черненко и почти год — у Горбачева. Он вызывал уважение своей феноменальной работоспособностью и самоотдачей. Импонировала образованность, выделявшая его на фоне аппаратчиков из ВПШ. Запомнилась сцена в Завидове — это личное охотничье хозяйство Генерального секретаря. Там же, «на даче», готовились большие тексты, документы. Однажды, когда «отмечалось» окончание подготовки очередного доклада Брежневу, Андрей забрался на стол и стал декламировать «Фауста» по-немецки. Он был неприятен своим брезгливо-высокомерным, даже издевательским отношением к тем, с кем вместе ему поручали работать, нетерпимостью, переходящей в «интеллигентски» оформленное хамство…

А. Черняев, с. 7.

С Агентовым я познакомился незадолго до этого, работая над каким-то совместным документом. Он приятно удивил меня своей способностью быстро подхватывать на лету мысль и так же быстро готовить вставки или даже диктовать их. Только потом я понял, что он набил себе руку, работая длительное время над документами в МИДе. Он впервые появился в моем кабинете — щупленький, старенький, несмотря на то что ему было не больше сорока лет. Появился в странном костюмчике из некоего подобия твидового пиджачка и потертых брюк. Он гордился приверженностью к западному стилю жизни: чистил зубы после каждого приема пищи. Не знаю, что на меня произвело большее впечатление — его литературные способности или чувство юмора, но я назвал именно его фамилию в разговоре с Толкуновым. Агентов действительно стал помощником Брежнева и остался им до кончины последнего.

Он почему-то невзлюбил меня той особенной нелюбовью человека, который стремится преодолеть в себе чувство признательности за оказанную услугу. Но, быть может, он не прощал шуток, которые мне казались озорными, а ему могли показаться оскорбительными. Например, обыгрывание его фамилии. Мы часто шутили с другими консультантами на эту тему, что в конечном счете вынудило нашего коллегу сменить неблагозвучную фамилию Агентов на более благопристойную — Александров. Квалифицированный международник, он с одинаковым усердием редактировал и речь Брежнева на Совещании в Хельсинки в 1975 году, и материалы о вводе войск в Афганистан… На пенсию он ушел уже в горбачевское время со всем почетом под этой своей новой фамилией.

Ф. Бурлацкий, с. 260–261.

Личность эта весьма интересна, хотя с нелегкой, но острой руки Ф. Бурлацкого, Андрей Михайлович Александров-Агентов выглядел весьма комично и даже неприглядно. Мои отношения с ним закончились полным (и принципиальным) личным разрывом. Тем не менее должен сказать, что выведенный Бурлацким образ этого уникального помощника генсеков (побывал у всех четырех, сменивших Хрущева!) необъективен. Характер у него действительно был, мягко говоря, «не сахар». Однако по своим и интеллектуальным, и политическим качествам он был личностью незаурядной и (насколько я знаю, конечно) достаточно прогрессивной по тем временам.

В. Печенев, с. 51.

С А. М. Александровым у меня были довольно сложные отношения. Человек он был, безусловно, знающий, во внешней политике профессионал, принимал активное участие в очень многих делах, связанных с разрядкой. Вместе с тем, не говоря уже о некоторых личных качествах (он был нервный, вспыльчивый, не очень уживчивый), Александров, пожалуй, довольно ярко представлял то крыло наших политических работников, которые страдали от комплекса «революционной неполноценности». И это не раз у него проявлялось… Вместе с тем несправедливо не сказать, что при всем том Александров был одним из немногих, кто решался и в последние годы Брежнева открыто и достаточно однозначно выступать против него по каким-то конкретным вопросам и упорно спорить с ним.

Г. Арбатов. Знамя. 1990. № 9. С. 218.

Ко времени, когда мы с ним встретились, Бовин успел защитить две кандидатские диссертации — по юридическим и философским наукам, но он по лености так и не стал доктором наук в отличие от Шахназарова, который получил звание члена-корреспондента Академии наук.

Писал он материалы мелким, четким бисерным почерком, был мастер сочинять удивительно логичные абзацы и страницы текста с законченной мыслью. Его стиль анализа, возможно, был навеян глубоким изучением гегелевской философии: тезис, антитезис, синтез. Он любил делить любое политическое действие на плюсы и минусы, калькулировать итог и делать ясное умозаключение.

…До сих пор не могу понять, что произвело на меня впечатление, когда я встретился с этим человеком. Какая-то раскованность кратких, но четких суждений и, несомненно, ум. Я пригласил его в группу консультантов, и он прошел без всяких трудностей, поскольку никаких хвостов за ним не числилось: в политическом плане он был более осторожен, чем Шахназаров.

Бовин оказался наиболее трудным человеком в нашей группе. Как выяснилось, он не терпел сопоставления мнений, а тем более — даже самых деликатных замечаний. В перспективе ему предстояло столкнуться с Шахназаровым, взять над ним верх в брежневскую эпоху и полностью проиграть в новое время перестройки.

Ф. Бурлацкий, с. 252.

…Мой соавтор по разделу Лукьянов (сам он писал кусок, связанный с политической системой советского общества в свете новой «брежневской» Конституции СССР, к которой имел, конечно, большее отношение, чем Брежнев!) в перерыве во время XXVI съезда КПСС подошел ко мне и с гордостью сообщил: «Вадим! Ты видел, во время чтения нашего небольшого раздела съезд аплодировал больше всего — 21 раз, хотя духоподъемных «бовинизмов» у нас почти не было!».

Имеются в виду формулировки А. Бовина, автора наиболее ярких лозунгов брежневского времени: «Экономика должна быть экономной!», «Мы встали на этот путь и с него не свернем!» и т. д. и т. п. Во всяком случае, находясь в минуты отдыха в веселом, бодром состоянии духа и своего мощного тела, Саша любил говорить, показывая на зеленое, многотомное собрание сочинений Л. И. Брежнева: «Это — не его, а мои лозунги читает по вечерам советский народ на сверкающих огнем рекламах наших городов!» Это, правда, не мешало ему же позднее, во времена перестройки и гласности, упрекать Брежнева (!) в том, что тот в последние годы жизни склонен был к сооружению себе пьедесталов и т. п. Побойся Бога, Александр Евгеньевич, ведь мы с тобой знаем, кто и как их сооружал!?

В. Печенев, с. 59–61.

Со смертью Брежнева институт помощников Генерального секретаря претерпел значительные изменения. Пропал этакий ореол таинственности и недоступности, но в «корпусе» царила необычайная пестрота и неразбериха.

Период от Брежнева — через Андропова — к Черненко составляет два с небольшим года. В это время исчезают со сцены «брежневцы»: А. Блатов — послом в Нидерланды, Г. Цуканов — в отдел работы с загранкадрами, В. Голиков — на пенсию, Е. Самотейкин — послом в Новую Зеландию.

Дольше всех продержался и «дожил» до Черненко Александров-Агентов.

В. Прибытков, с. 53.

Глава 9

МЕДИЦИНА И ПОЛИТИКА

Болезни. Смерть. Преемники

Разговор продолжался около двух часов. Брежнев вспоминал, как перенес во время работы в Кишиневе тяжелый инфаркт миокарда, как в 1957 году, накануне Пленума ЦК КПСС, на котором были разгромлены Маленков, Молотов, Каганович, он попал в больницу с микроинфарктом и все же пошел на Пленум спасать Н. С. Хрущева. Причем, когда он вышел на трибуну, бывшая тогда министром здравоохранения М. Ковригина встала и заявила, что Л. И. Брежнев серьезно болен и ему надо запретить выступать. Кстати, это стоило ей в дальнейшем, после снятия Маленкова и Молотова, кресла министра. И как бы в ответ на этот выпад Брежнев ответил, что большевики за свои принципы борются до конца, даже если это ставит под угрозу их жизнь. Во время разговора он много шутил, вспоминал смешные истории. Создавалось впечатление, что он хочет понравиться. Он не спрашивал меня о моих политических симпатиях или убеждениях, о моем отношении к Политбюро, к активно проводимой в то время перестройке систем, созданных Н. С. Хрущевым. В разговоре было больше медицинских и житейских проблем.