Е. Чазов, с. 133–134.
Подгорный только на Пленуме ЦК узнал, что вносится предложение совместить посты (Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР. — Ред.). Он мне сам рассказывал: «Я сижу на Пленуме ЦК, Леня рядом, все хорошо, вдруг выступает из Донецка секретарь обкома Качура и вносит предложение: считаю, что целесообразно совместить посты Генсека и Председателя Президиума Верховного Совета. Я обалдел. Спрашиваю: «Леня, это что такое?» Он говорит: «Сам не пойму, но видать, народ хочет так, народ…»
И было еще вот что. Подгорный (уже на пенсии) как-то позвонил Брежневу. А тот трубку не берет, не хочет. Тогда соединяют, значит, Николая Викторовича с помощником, а тот и говорит: «Товарищ Брежнев просил передать, что у него нет к вам вопросов…» Тут Подгорный разъярился: «Ты скажи этому… (тут он плохо выразился), что у меня к нему есть вопросы, но я больше звонить не буду». И не звонил. А ведь он его Генсеком сделал.
П. Шелест, с. 150 [13].
Полянский к 60-летию Брежнева написал политическую оду, в которой сравнивал октябрьский Пленум с Октябрьской революцией, а Брежнева — с Лениным. Приписал Брежневу невероятные и несвойственные ему качества политического деятеля, организатора, вождя социалистического лагеря, болеющего за интересы народа и его благосостояние, хорошего товарища, сплотившего крепкий коллектив Политбюро. Много было других эпитетов.
П. Шелест, с. 225 [13].
Отношения Полянского с Брежневым, судя по рассказам Дмитрия Степановича, строились по принципу «Митя — Леня». Он принял активное участие в отстранении Хрущева и избрании Брежнева Первым секретарем ЦК в октябре 1964 года, и сначала ничто не омрачало их отношений. В декабре шестьдесят шестого торжественно отмечалось 60-летие Леонида Ильича, ознаменованное вручением ему первой Звезды Героя Советского Союза. Дмитрий Степанович так расчувствовался, по его собственному признанию, что написал стихи, точнее целую поэму по этому поводу.
Однако после того, как на одном из заседаний Политбюро Полянский выступил против решения Леонида Ильича организовать набор 93 тысяч сельских жителей для работы в строительных организациях, он вдруг заметил, что все вопросы, связанные с сельским хозяйством, стали решаться без него. Именно в это время он оказывался в командировках. Брежнев объяснил: «Извини, Митя, но решаю не я, а Политбюро». Так же легко Леонид Ильич «отбился» и от письма Полянского, ему адресованного и переданного через Черненко, где Дмитрий Степанович утверждал, что награждения различными орденами и знаками отличия становятся смешными и неприличными. Брежнев пригласил его к себе и опять произнес: «Митя, не я сам себя награждаю. Это решает Политбюро».
Отношения Полянского и Брежнева усложнились еще больше после письма, полученного от 92 коммунистов из Свердловска, где они утверждали, что Леонид Ильич окружил себя своими людьми, перестал прислушиваться к советам, возрождая новый культ, теперь уже своей личности. Опять через Черненко Дмитрий Степанович передал письмо Брежневу. Реакция его была своеобразной. Леонид Ильич позвонил и спросил: «Митя, а у тебя что, в Свердловске своя мафия?» Политическая карьера Полянского закончилась. Знал Брежнев, как лишить влияния и авторитета того или иного деятеля: в данном случае не было способа надежней, чем назначение Дмитрия Степановича министром неотвратимо развалившегося сельского хозяйства. В 1973 году Полянский приступил к новым для себя обязанностям.
А. Гаврилюк, с. 270–271 [13].
На одном из заседаний Политбюро, в начале 1973 года, Брежнев вынул из кармана какую-то записку и сказал: «Товарищи, нам надо решить еще один вопрос — о министре сельского хозяйства. Был у меня на приеме В. В. Мацкевич, он просит освободить его от обязанностей министра сельского хозяйства, думаю, что его просьбу надо удовлетворить». Решили Мацкевича освободить от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу. Встал вопрос о министре, Брежнев назвал кандидатуру Полянского и обратился к нему с вопросом: «Как вы, Дмитрий Степанович, смотрите на такое предложение?» Полянский встал, бледный, дрожащий: «Со мной об этом никто не говорил». Брежнев отпарировал: «Вот сейчас и поговорим». Полянский, обращаясь к Брежневу, сказал: «Леонид Ильич, не надо этого делать, я по состоянию здоровья этот объем работы не потяну». Брежнев на это ответил: «А первым заместителем Председателя Совмина вы, товарищ Полянский, можете работать?» Полянский замолчал. Так его утвердили министром сельского хозяйства СССР, освободили от обязанностей зампредсовмина, но пока оставили членом Политбюро. За три года работы министром сельского хозяйства Полянский так ни разу и не попал на прием к Брежневу, несмотря на то, что он якобы туда был послан на «укрепление», но никто ни разу его отчет о работе не выслушал. Зато вокруг него сгущались «черные тучи» — его начали открыто в печати критиковать за недостатки в сельском хозяйстве. По прямой указке Брежнева с подачи Кулакова на XXV съезде КПСС в марте 1976 года он также подвергся «острой критике». При выборах в члены ЦК против него было подано много голосов, и в результате он «выпал» из состава членов Политбюро. Затем его освободили от обязанностей министра сельского хозяйства, а чтобы убрать из Советского Союза — направили в Японию послом.
П. Шелест, с. 226 [13].
Лично я с ним знаком не был (Геннадии Иванович Воронов), сужу о нем по выступлениям на пленумах и Секретариатах ЦК, по тому, как в свое время вел он заседания Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Воронов производил на меня впечатление сугубо делового и очень принципиального руководителя. По его собственному признанию, приход Брежнева к власти явился для него неожиданностью и встречен был им, судя по всему, отрицательно. Занимая пост главы правительства РСФСР, а затем Председателя Комитета народного контроля СССР и являясь членом Политбюро ЦК КПСС, Воронов всегда имел мужество высказывать и отстаивать свою собственную точку зрения по таким, в частности, вопросам, как строительство КамАЗа, Чебоксарской ГЭС, назначение того же Щелокова на пост министра внутренних дел. Знаю о том, что к решению о вводе наших войск в Чехословакию в августе 1968 года он отнесся отрицательно, о чем сужу по факту его выступления в Новосибирске перед членами бюро обкома, где он прямо и недвусмысленно расценил этот шаг руководства как глубоко ошибочный, дав понять, что подобную точку зрения высказал и на Политбюро. Занять такую позицию в тех условиях мог лишь человек большого личного мужества, и не случайно в конечном итоге стал он неугоден Брежневу…
П. Родионов. Знамя. 1989. № 8. С. 195.
Неприязненные отношения, бывшие таковыми практически с самого начала нашей совместной работы, в конце концов вылились в ряд столкновений, сначала мелких, а потом и по принципиальным вопросам.
В 1971 году я был перемещен с поста Председателя Совета Министров РСФСР на должность Председателя Комитета народного контроля СССР. Работа эта представлялась мне чрезвычайно важной и нужной. Все зависело от того, насколько считают ее таковой руководители партии и государства, и в частности Генеральный секретарь ЦК КПСС.
Увы, никакого понимания у Л. И. Брежнева я не встретил, и более того — выяснилось, что народный контроль как таковой ему представляется вовсе ненужным. «Никакой пользы от народного контроля я не вижу, — сказал он как-то. — Вот был Мехлис — его все боялись». Одно упоминание о Л. З. Мехлисе, бывшем в послевоенные годы министром Госконтроля СССР и прославившемся своей грубостью и жестокостью, сразу ставило точки над «I» — народный контроль как институт демократический не вписывался в рамки бюрократической системы, столь милой сердцу Л. И. Брежнева. Все мои попытки убедить его, включая ссылки на работы В. И. Ленина «Лучше меньше, да лучше» и «Как нам реорганизовать Рабкрин», оставались тщетными…