– Так ведь замерзнет человек.
– Какой человек?
– В люке за отделением сидит. Провалился, наверно, – с жалостью в голосе добавляет Степан.
– Да уж не сам туда залез! Все один к одному! – досадует Альберт, – забыл я совсем про этот люк. Соков еще утром приказал позвонить в жилищную контору, чтобы его закрыли к чертовой матери и провал засыпали. Теперь еще и за этого долбанного мужика отвечай!!
– А что за мужик? – спрашиваю я, скорее из любопытства.
– Возвращаюсь я в отделение оружие сдать. Решил путь срезать, за отделением пройти. Слышу – внизу шебаршится кто-то. Я фонариком посветил, вижу, мужик в люке сидит. «Попался голубь», говорю ему. А он мне: «Все, сдаюсь, помоги выбраться». Стоит в грязище по самую грудь, только голова одна торчит. Давай веревку, Альберт. Замерзнет человек.
– Иваныч, быстро туда. Это он!
– Кто он? – Недоуменно басит Пинчук.
Я хватаю двухметровый кусок плинтуса, оставшийся после ремонта, и выскакиваю на улицу. Следом за мной, пыхтя как паровоз, переваливается Степан.
– Показывай, где?
– Да вот он, – Пинчук освещает фонариком метровый провал, из которого зловонно струится пар.
Склонившись над люком, замечаю в глубине светлое пятно.
– Разин, ты?
– А кто же еще! Устроили вокруг отделения топь непролазную. Ни фига за порядком не следите. Люки я закрывать должен? А если бы ноги поломал, тогда что? Чего смотришь, тащи наверх! До костей продрог.
«Да здравствует наше бездорожье и разгильдяйство!» – Хочется орать во весь голос.
– Ты еще недоволен, урод! Тогда сиди тихо! Тебя из тепла на мороз никто не гнал. А выступать будешь – крышку люка поставлю на место, как ты желал, и забуду.
– Не поставишь, свидетели есть.
– А он ничего не видел.
Степан отрицательно крутит головой.
– Вот так-то – злорадствую я, – теперь понял, чего стоишь?
– От вас дождешься чего хорошего, – ворчит Разин. – Ну, давайте, в натуре, вытаскивайте! Что изгаляетесь над человеком!
Общими усилиями извлекаем грязного и вонючего Макса на свежий воздух.
– Дайте хоть умыться и почиститься, – хмуро глядя на меня, просит он.
– А зачем? Как есть, в камеру общую поместим. Если мокрым сидеть не желаешь, можешь догола раздеться. Так еще прикольней будет. Публика у нас простая. Вначале, возможно, не врубятся, а потом, кто-нибудь обязательно пригреет.
– Кончай издеваться! Воды что ли жалко?
– А вдруг опять сорвешься? Зачем рисковать?
– Никуда я не сорвусь.
– Тогда пошли.
Вместе со Степаном заводим Разина в умывальник. Он в один момент освобождается от верхней одежды и бросает ее в угол. Долго плещется под краном, смывая грязь.
– Возьми, одень, – появившийся Альберт сует ему старую милицейскую форму.
– Ты за кого меня принимаешь? Да ни в жизнь!
– Тогда пошли как есть! – берет его под локоть Альберт.
Макс, скрипя зубами, морщась и тихо матерясь, натягивает милицейские брюки и китель.
– Слушай, а тебе идет! – от души смеясь, басит Пинчук. – Недаром говорится, что форма красит.
Сморщившийся от бессильной злобы Разин, вновь водворяется в камеру. У решетки я задерживаюсь.
– Послушай, Макс, хватит дурочку валять. Ведь никуда уже не соскочишь.
Через пару часов вся твоя компания здесь будет. Давай, поговорим.
– Не о чем мне говорить. Я уже сказал, что ничего не знаю. – Разин отворачивается к стенке, показывая, что разговор закончен.
– Ну и хрен с тобой! – равнодушно говорю я и защелкиваю решетку.
Пинчук на ходу застегивает пустую кобуру. Его смена закончилась и сейчас он свободен, как птица.
– Иваныч, заскочи ко мне, дело есть.
– Не дурак, понял, – Он разворачивается на сто восемьдесят градусов и резво топает за мной. У меня в кабинете, не суетясь, выпиваем по стаканчику коньяку. Иваныч громко крякает от удовольствия, – эх, хорошо пошло!
– А когда у тебя непроходимость была? – шучу я.
– Не скажи! Бывает, вообще ничего в горло не лезет.
– Тогда еще по одной! – Я наполняю одну рюмку.
– А себе? – удивляется Пинчук.
– Я потом, дежурю сегодня, мало ли что.
– Тогда вопросов больше не имеем, – Пинчук резко запрокидывает голову, после чего, аккуратно ставит стопочку на место.
– Что за мазурик, никак важный?
– Да так, мелочь. Просто, «понтов» у него выше крыши.
– Может, помочь чем? Давай останусь!
– Не надо, Иваныч. Все нормально. Лучше домой топай. Скоро двенадцать.
– Дело, конечно, твое, как знаешь.
Степан на «ход ноги» выпивает еще и уходит.
Опять берусь за журнал, но никак не могу сосредоточиться. Из головы не выпадают ребята. Как там у них? Хоть бы отзвонился кто. Возникает вопрос – откуда? Пересаживаюсь в кресло, закрываю глаза и незаметно отключаюсь. Тишину кабинета в который раз разрушает бешенная трель местного телефона.
– Алле! Альберт? Какого… тебе еще надо! Опять убег кто-то?
– Нет. Разин с тобой говорить желает.
Глава 12
Дед, аккуратно подогнув полы пальто, с удобством развалился на переднем сиденье, предварительно отодвинув его до упора. Не обращая внимания на кряхтящего Петра, пытающегося позади него втиснуться в машину, с удовольствием закурил неизменную «Лайку». Салон сразу наполнился едким дымом.
Ермолин оглянулся. – Ну что, все на месте? Тогда поехали. С Богом. Толя, знаешь куда ехать?
– Лучше твоего, – недобро огрызнулся Воробей, – окно открой, провонял своей дрянью всю машину.
– Это ты зря, – невозмутимо покуривая, добродушно проворковал дед, – хорошие сигареты, привык я к ним.
– Ну и кури дома.
– Хватит трепаться, заводи. Только не гони, чай не дрова везешь. – На всякий случай предупредил Ермолин, прекрасно осознавая, что всякие мольбы и призывы к спокойной, размеренной езде или хотя бы элементарному соблюдению правил дорожного движения, бессмысленны.
Как дикий конь, просевшая почти до днища «копейка», рванула в карьер и, разбрызгивая колесами грязное снежное месиво, выскочила на проезжую часть.
– Осторожней ты, камикадзе! – Дед вжался в сиденье и судорожно схватился правой рукой за ручку над дверью. – Угробишь всех!
– Не боись, старый, доставлю на место в целости и сохранности, – весело прокричал Птицын и прибавил газу.
– Вот чума! – Ермолин неодобрительно покачал головой. – Ладно, слушайте все сюда. Тебя, Игорь, непосредственно касается, будь внимателен. Так вот, останавливаемся за углом. Высаживаем Мухина и Андрея. – Дед вытащил из кармана пальто помятую пачку сигарет, внимательно посмотрел на изображение увековеченного на этикетке пса-космонавта и, усмехнувшись, убрал. Воробей и Брагин украдкой переглянулись.
– Первым в ресторан пойдешь ты, Игорь, – продолжил инструктаж Ермолин. – Андрей будет с тобой, на всякий случай. Там отыскиваешь эту барышню – Маргариту, обозначаешься, как вы с ней договаривались, и бегом сюда. Андрей остается у ресторана наблюдать. Теперь Петр. Зайдешь в ресторан – оглядись, сориентируйся на месте и действуй. Как только более или менее плотно войдешь с ней в контакт, под благовидным предлогом выйди в холл или на крыльцо. Это чтобы мы тебя увидели, и сразу возвращайся в ресторан. Потом все по плану. Топаешь с ней, куда скажет, а мы следом. В подъезде будь осторожен. Если что – сразу падай.
– Что это я падать буду? Заеду этому Сене в торец и весь разговор.
– Не храбрись! Делай что сказано. Короче, действуй по обстановке и помни – мы рядом. Вопросы есть?
– Дед, а не слишком мы все усложняем, – вдруг подал голос Воробей, до этого молча крутивший баранку. – Ну, снимет она кого другого. Проводим до адреса. Тем более знаем, где это. И возьмем спокойно, без шума. Или еще лучше – прямо в ресторане прихватить. Зачем Петьке подставляться?
Ермолин выщелкнул окурок в окно и повернулся к Толику.
– А если не снимет? Где потом искать станешь? Подругу ее, Гену, Сеню? Полагаешь, что мигом расколется и всю правду скажет? Знаю я этих баб, сталкивался. Молчать будет, как рыба. А представь ситуацию. Уводит она кого-то. Отрываются они от нас. Что тогда? Можешь дать гарантию, что без трупа обойдется? А раньше времени задержим, скажет, что в подъезде ей захотелось, а Сеня по нужде туда заскочил – приперло. Никакого Мухина они не знают и в глаза не видели. Нет, если брать, то с поличным и всех скопом. Потом проблем со следствием меньше будет. Ты их знаешь. Пока все на блюдечке не преподнесешь, никто пальцем не пошевелит. Так что, грех моментом не воспользоваться. Петруха парень опытный, не подведет.