– Класс!! Молодец Андрюха. А что ему будет? Дед, как ты думаешь?

Похоже, Леша так и не врубился, о чем был спектакль.

– Учись студент! Как говорится: сам погибай, а товарища выручай. – Наставительно вещает Ермолин.

– Классика жанра, – приступая к прерванному появлением Сокова занятию, вставляет Воробей.

– Нет, правда, а что Андрею будет?

– Премию выпишет, – вступает в разговор до этого сохранявший олимпийское спокойствие Петя. – А ты тоже хорош! Два пузыря упаковать без звона не можешь. Закусь хоть принес?

– Вот, – Краснов достает из кармана пальто бумажный сверток, – полкило колбасы здесь, порезанной. Как раз сдачи хватило. А зачем?

– Ты что совсем идиот или прикидываешься? – вскипает Бритвин. – Водку чем закусывать собираешься?

– Какую… – Леха окончательно сбит с толку.

Из своего угла громко хмыкает Воробей и вертит пальцем у виска.

– Оп – ля! На пороге, как из-под земли, вырастает Брагин, потрясая в воздухе рукой с зажатыми в ней тремя червонцами.

– Ну что, развел шефа? – насмешливо говорит дед. – Смотри, рассечет – в жизни не простит.

– Алеха, быстро шпарь в магазин, пока Макаровна не ушла, – пропуская мимо ушей сказанное, оглядываясь и приглушая голос, командует Брагин.

– Подожди! – обрывает Андрея Ермолин. – Здесь не будем, хватит на одно место приключений искать. Давай с выходом. Никуда Макаровна не денется. Она раньше девяти никогда из магазина не уходит. Через полчасика и сорвемся по-тихому. Мало ли Соков кого лично лицезреть пожелает.

Надрывно звонит телефон. Воробей вынужден отложить в сторону почти готовый аэроплан, и, чертыхаясь, взять телефонную трубку.

– Что, трубу поднять кроме меня некому? – ворчит он.

– Птицын… Весь во внимании… Здесь… Передам. – Толя поворачивается ко мне. – Иди в дежурку, там твой заявитель ураганит.

– Как ураганит?

– А я почем знаю. Иди, выясняй.

Глава 10

– Где он? – оглядываю пустую дежурку.

– В камере отдыхает, – невозмутимо заявляет Поляков

– Как в камере? Ты что, офонарел? Мы же договорились. А ну, быстро отпусти!

– Он у тебя не того, – прикоснувшись к виску, говорит Альберт, – в смысле, с головой дружит?

– Семенов что ли? Не могу на все сто ручаться, хотя первое впечатление, что без видимой патологии. Впрочем, все может быть. По головушке ведь конкретно огреб. Мозжечки какие-то друг за друга зацепились и… привет. А почему спрашиваешь?

Альберт поглаживает мочку уха.

– Неприглядная ситуация образовалась, буду принимать меры.

– Какие меры? Конкретнее можешь?

– Куда уж конкретнее. Крыша у твоего Семенова напрочь съехала. Вначале мне китель чуть не распустил, а он, – Альберт указывает на помощника, – до сих пор страдает.

У окна на табуретке, скрестив руки между колен, с кислым выражением покачивается сержант милиции Моисеев.

– За что же это так его…?

– Да я и сам ни как в толк взять не могу, не понимаю, поэтому и спросил. Пришел мужик, как мужик. Я ему стульчик поставил, как договаривались, в уголке. А тут понятой понадобился. Я его прошу протокол подписать. Согласился безо всяких. Даю ручку, а он вдруг застыл, потом вместе с ручкой в коридор. Я его за рукав хватаю, он вырываться. Помощник подскочил, так он его ногой, в этот самый пах. Вдвоем навалились, еле в камеру запихнули. Какие там у тебя с ним дела – не знаю, а я рапорт напишу.

– Это ты сделаешь обязательно, только чуть позже. Мне с ним поговорить надо.

– Добро. Как говориться, получайте тепленького. И за причиненный моральный вред, сам понимаешь… Вот, еще его пакет прихвати.

– Как переговорю – позвоню. Будь на месте.

Предлагаю Семенову присесть на уже знакомое ему место.

– Здесь ваша куртка, – поднимая с пола пакет, говорит он. – Большое спасибо, что выручили.

Прямо скажу – его спокойствие вызывает недоумение. Принимая во внимание последние события и маячащую перспективу быть строго наказанным, он не трясется и не просит отпущения грехов. Передо мной с невозмутимым видом сидит не тот самый Семенов, который несколькими часами раньше, грязный и растерянный, ерзал по стулу, неуверенно что-то мямлил, не зная, куда спрятать нервно дрожащие руки. Но что меня поражает более всего, так это выражение его лица.

Глаза слегка прищурены, на губах застыла ироничная улыбочка.

Вот так дела. Что с ним произошло? И, потом, этот выпендреж в дежурной части… Непонятно, однако. Явно что-то выжидает, а я молчу, как идиот. Ситуация начинает меня раздражать своей нелепостью. Совсем сбил с толку своим поведением. Ничего. Сейчас выясню, чему радуешься, а там посмотрим. Товарищи из дежурки так и пышут жаждой мести. Внутренне собираюсь и…

– Как день прошел, Виктор Николаевич, как на работе? – глупее вопроса задать просто невозможно.

– День прошел нормально, на работе тоже все в порядке, – в тон мне отвечает Семенов и, зевнув, добавляет, – спать хочется.

«Вот наглетура – выпендривается!»

– Что в дежурке произошло?

– Захотел уйти. Я же не задержанный.

– Я что-то не совсем понимаю, сначала приходите, затем уходить собираетесь. И не просто, а с шумом. Зачем тогда вообще было появляться? Не вижу логики в ваших поступках.

– Я и сам не пойму, какого черта еще раз сюда пришел, – говорит Семенов, делая ударение на предпоследнем слове. – Видимо по простоте души рассчитывал на помощь. Выходит, напрасно.

Мне все это перестает нравиться – сплошные загадки.

– Отчего же напрасно? Сейчас приму у Вас заявление (почему бы не принять на всякий случай), потом по ночному городу покатаемся.

– Зачем?

– Не понял! Как зачем? На Вас напали, искать же надо!

– Кого искать-то? – откровенно насмехаясь, переспрашивает Семенов.

От такой наглости я мгновенно закипаю.

– Вот что гражданин хороший, кончай паясничать и отвечай по существу. Либо говорим нормально или…

– Посадите, – влет угадывает продолжение Семенов. – Как тот невысокий, не знаю, кем он работает, недавно пообещал?

Зависает пауза. Замкнулся мужик, в лоб не пробьешь. Почему? Потихоньку остываю. Встаю, закуриваю и делаю по кабинету круг.

– И все же, давайте поговорим без эмоций. Честно признаюсь, что отказываюсь Вас понимать. Это Ваше неуместное кривляние и ужимки… Ведете себя, как…Не хотите заявление писать – ваше право. Тогда нечего время зря терять. Будете – к чему весь этот цирк!

Вижу, что мои слова не прошли мимо. Семенов хмурится и напряженно что-то обдумывает. Я его не тороплю. И так ситуация складывается довольно дурацкая.

– Не помешаю? – в кабинет заходит Ермолин.

Семенов подозрительно косится.

– Все нормально, – успокаиваю его, – можете говорить абсолютно откровенно.

Наконец, Виктор Николаевич собирается с мыслями. От былого позерства не остается и следа.

– Хорошо, я постараюсь все объяснить. Вам почему-то верю. Да и не убьете ведь, если что.

Вот это переход!!! Начало просто чудненькое! Посмотрим, что дальше!

– Не хочу ни в чем подозревать Вас лично. Вы выполняете свою работу, как умеете, и мне кажется, что вы человек порядочный. Вчера меня доставили в милицию вовсе не как преступника. Так надо мной всю ночь милиционеры потешались. Дело прошлое – сам, отчасти, виноват. Но не в этом дело. Я обратился за помощью… – Семенов достает носовой платок и вытирает вспотевший лоб. Потом отпускает узел галстука и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки.

– На то, что преступников разыщите, особо не рассчитывал. Честно говоря, вечером пришел, чтобы куртку вернуть. Когда же я увидел свои вещи, то сразу все понял. И насмешки эти и оскорбления, и угрозы! Все!!! Вы говорили тут про логику? О какой логике можно рассуждать, если те, кто должен защищать, те и грабят! Поэтому, ездить и искать никого не надо – они здесь, рядом, у вас под боком.

Я ошалело пялюсь на Семенова. Собирающийся закурить Ермолин застыл с горящей спичкой. В голову закрадывается мысль о необходимости вызова психиатра. Судя по всему, диагноз товарища Полякова подтверждается полностью.