В моём случае главную роль сыграло то, что я оказался в гуще событий, связанных с аварией на ЧАЭС. А не случить глобальной катастрофы – когда бы, интересно, я перебрался из общаги «под крышу дома своего»?

В горфинотдел пришёл я в феврале 86-го. Переход из «родной потребкооперации» в другую систему – Минфин – изменил отношение государства ко мне как претенденту на жильё. Ведь до финотдела я считался «молодым специалистом». Достоинства такого статуса следующие:

– молодой человек получает гарантированное место работы на три года;

– никто не может уволить его/её в течение трёх лет. Вернее, может, но для этого нужны ТАКИЕ основания – что не дай вам бог;

– по приезде ему/ей платят «подъёмные» в размере месячного оклада. Это просто так, ни за что, лишь бы мог купить самое необходимое: вилки, ложки, сковородку, простыни и т. п.;

– постановка на квартучёт в льготном порядке, т. е. «вне очереди»;

Других преимуществ уж не припомню, да и не в них дело.

Недостатки распределения часто являлись обратной стороной достоинств, а именно:

– невозможность уволиться в течение трёх лет (!!!),

– полная зависимость от руководства в вопросе получения жилья (!!!), что на практике могло обернуться смещением в очереди на более поздний период – и притом всё делалось законно, так что и не придерёшься.

Очень мало кто дожидался жилья, так называемой «отдельной квартиры», и, отработав положенные три года по направлению вуза, многие уезжали в другие места. Особенно из глухих районов.Перейдя в другую систему, я утратил статус молодого специалиста и связанные с ним льготы. Особенно жалел о квартучёте. Ведь теперь предстояло отрабатывать три года, чтобы меня только поставили на очередь! И не в льготном, а в общем порядке! Правда, в Чернобыле нового строительства я не наблюдал, так что квартирная перспектива мне одинаково не улыбалась ни там, ни в Припяти. Одно только нравилось: Припять – сказочно красивый город… Увы, был.

В первые дни новоселья встретился с другом детства. Не терпелось за пивом поведать хорошую новость. А он – нет, чтоб поздравить – без обиняков, заметил, что квартиру я получил благодаря аварии на ЧАЭС.

– Ну да… – ответил я, понизив голос и опустив глаза.

Спорить с обывательской логикой нелегко. Да и верно говорят: не рассказывайте друзьям о своих радостях, поберегите их нервы.

А если серьёзно, то припятчане, до аварии жившие в квартирах, почти ничего не «выиграли». А кто-то и проиграл, из-за чего поговорка «кому война, а кому и мать родна» получила новое хождение.Повезло (?) тем, кто из общаг – со смутными видами на жильё – въехали в отдельные апартаменты. Но можно ли в самом деле считать это выигрышем? Не лучше ли – частичной компенсацией за пережитые стрессы и утраченное здоровье? Оставляю риторику на суд читателей.

В ликвидации последствий аварии на ЧАЭС решающую роль сыграла государственная система с жёстко централизованным управлением. Порой ностальгирующие по «совку» рассуждают, что случись нечто подобное в нынешнее время, последствия оказались бы намного ужасней, в том числе и для переселенцев.

Что им ответить? Пожалуй, любая система способна мобилизоваться и самоорганизоваться, если ей грозит большая беда.Я не вижу смысла гадать, справились бы нынешние, пропитанные либеральными идеями, власти с такими вызовами, к счастью, гипотетическими. Могу лишь пожелать всем нам, чтобы такая «база сравнения» никогда не появилась.

Глава 17. Когда кончается война. Эвакуированные, ликвидаторы и лже-ликвидаторы. Заложники мирного атома

Ликвидация последствий аварии на ЧАЭС – понятие более широкое, чем остановка реактора, возведение саркофага, дезактивация грунтов. Утраченный кров, оставленное имущество, подорванное здоровье – чем не последствия? И разве не подлежат они… ликвидации? Я не касаюсь политической подоплёки трагедии, престижа страны и репутации атомной энергии как самой безопасной. Не моя компетенция. За скобки вывожу и вопрос об эрозии доверия органам власти, о дискредитации «руководящей и направляющей» [28] (не случайно катастрофа на ЧАЭС фигурирует среди основных причин развала СССР).

Хорошо известны слова Александра Суворова: война заканчивается тогда, когда похоронен последний солдат. Как мы помним, отрезок времени от 26 апреля и далее назывался послевоенным. Даже с высоких (и не очень) трибун эта аллегория нет-нет да и проскальзывала. И хотя в классическом смысле аварию на ЧАЭС никак не назвать войной, её последствия – сродни военным. Их постепенно ликвидировали. Пострадавшие получали то, из-за потери чего их и называли пострадавшими. Людям предоставлялось жильё, облучённым – лечение, пересадка костного мозга по методике доктора Гейла. [29] Тем, кто собирал осколки графита, обеззараживал территорию, – ликвидаторам то есть, – назначались досрочные пенсии, выдавались путёвки в санатории, прочие блага.

Вот о ликвидаторах и следует сказать особо. Как показали события двухлетней давности, – забастовки «чернобыльцев» в Украине, вызванные урезанием льгот, – их проблемы решены не до конца. А значит, если вернуться к суворовской максиме, война не окончена.

На устранение последствий аварии направлялись не только призванные военкоматом, но и добровольцы. Им без проблем присваивали статус ликвидатора на основе командировочного удостоверения. С нами же, служащими горадминистрации, дела обстояли хуже. Не составляло труда доказать чиновникам, что мы – эвакуированные: вот паспорт с пропиской, справка об эвакуации. Но убедить, что и нам доводилось посещать город-призрак, оказалось невозможным.

Прежде я упоминал, что мы ездили в Припять за рабочими документами, входили в состав комиссий по оценке утраченного имущества – то есть в устранении последствий аварии участвовали (так нам объясняло руководство, хотя за язык его никто не тянул). Конечно, не рядиться нам с атомщиками, огнеборцами и вертолётчиками, засыпавшими энергоблок песком. Но мы тоже работали в «запретной зоне» и подвергались облучению. Вот только удостоверений командировочных нам никто не выписывал. Считалось, что мы едем к себе на работу, а не в командировку.

Беда в том, что обещания начальства не отразились на бумаге. Я не видел документов, гарантировавших нам словесно обещанный статус. Когда же обратился за «корочкой», с меня потребовали… командировочное удостоверение.

– А раз его нет, – говорили мне в любой инстанции, – значит, никуда вы не ездили и никакого ликвидатора вам не полагается.

Так мне отвечали в конце 80-х при Совке, а затем и в 90-х при Незалежной. Отсюда претензии к обоим государствам. С первого, ясно, как с гуся вода. А второе кивнуло на первое и тоже не шевельнулось. Вот и остался я (да разве я один?) со статусом обычного эвакуированного. Его-то, надеюсь, никто не отымет. Хотя… разве есть что-то невозможное для государства?

Поначалу не сдавался. В архиве взял копии ведомостей о пятикратной зарплате за дни пребывания в Припяти, ещё какую-то справку. Не хватало приказа с подписью руководителя и главбуха по месту работы. А его и быть не могло! Да и где оно, место работы? Горфинотдел давно не существовал. Облфин отказался от функций правопреемника. Архив таковым не является по определению. В результате я впервые споткнулся о канцелярскую формулу «дайте справку, подтверждающую вашу справку». Прежде считал её утрированной, чем-то вроде анекдота.

Вскоре появились и псевдо-ликвидаторы. Ведут себя тише воды, льготами пользуются, вздрагивая каждый раз от слухов об очередной проверке. Да и чего распространяться? Иногда, правда, вешают лапшу на уши непосвящённым, но не подозревают, что разоблачение может выплыть самым неожиданным образом. Простейший пример:

– Я вот на днях ликвидатора получил.

– Какого ликвидатора?

– Чернобыльского. Я ж месяц там отпахал.

– В самом Чернобыле? На атомной? – крадётся вопрос-ловушка.

– Ну да, в самом Чернобыле, на атомной, – искренне удивлённый лже-ликвидатор и не ждёт подвоха.