Ювелир раболепно склонился перед Торресом и надтреснутым фальцетом произнес какое-то униженное приветствие. Торрес вынул из кармана наугад с десяток или больше камней, украденных из сундука царицы, выбрал самый маленький из них и, сунув остальные обратно в карман, протянул его, ни слова не говоря, старику ювелиру.

– Я бедный человек, – пробормотал тот, хотя Торрес не мог не заметить, с каким вниманием он изучал драгоценный камень.

Наконец Фернандес небрежно бросил его, словно не придавая ему никакого значения, на стекло витрины и вопросительно посмотрел на посетителя. Но Торрес продолжал молчать, зная, что его молчание скорее вызовет жадного и болтливого старика на разговор.

– Должен ли я понять это так, что многоуважаемый сеньор Торрес хочет узнать мое мнение относительно качества этого камня? – дрожащим голосом спросил старый ювелир.

Торрес молча кивнул головой.

– Камень натуральный. Небольшой. Как вы сами можете видеть, он далеко не безукоризненный. К тому же много отойдет при его шлифовке.

– Сколько он стоит? – грубо и нетерпеливо спросил Торрес.

– Я бедный человек, – вновь забормотал Фернандес.

– Да ведь я не предлагаю вам купить его, старый дурак! Но раз вы уже сами заговорили об этом, сколько бы вы дали мне за него?

– Как я уже вам сказал, нисколько не желая вас обидеть, благородный сеньор, как я уже имел честь вам сказать, – я человек бедный. Бывают дни, когда я не могу даже купить на десять центаво гнилой рыбы. Бывают дни, когда у меня нет ни гроша даже на дешевое красное вино, которое, как я узнал в дни моей молодости, когда был учеником в Италии, приносит столько пользы моему больному желудку. Я так беден, что не могу покупать драгоценные камни…

– Даже для того, чтобы перепродать их с большой выгодой? – прервал его Торрес.

– Только в том случае, если я уверен в выгоде, – проговорил старик. – Да, в таком случае я могу купить его, но только при моей бедности не смогу много за него заплатить.

Он опять взял в руки драгоценный камень и принялся долго и внимательно его изучать.

– Я дам за него, – начал он неуверенным голосом, – я дам за него… но, пожалуйста, благородный сеньор, помните, что я очень беден. Весь сегодняшний день я не имел ничего во рту, кроме ложки лукового супа да корочки хлеба за утренним кофе.

– Именем самого черта, старый дурак, сколько ты мне даешь за него? – загремел Торрес.

– Пятьсот долларов… но сомневаюсь, чтобы при этом мне осталась какая-то выгода.

– Золотом?

– Что вы! Мексиканской валютой, – последовал ответ.

Сумма, предложенная стариком, уменьшалась таким образом вдвое, и Торрес понял, что старик солгал.

– Конечно, мексиканскими долларами. Ведь все наши расчеты ведутся в этой валюте.

Несмотря на радость, которую он испытал, услыхав такую высокую оценку самого маленького из своих камней, Торрес нетерпеливо протянул руку, чтобы забрать камень обратно. Но старик быстро отдернул руку, в которой держал камень, не желая отказываться от выгодной сделки.

– Мы с вами старые друзья, – заговорил он своим пронзительным голосом. – Первый раз я увидел вас, когда вы еще мальчиком приехали в Сан-Антонио из Бокас-дель-Торо. И ради старой дружбы я готов уплатить вам эту сумму золотом.

Только теперь Торрес смутно понял огромную ценность сокровищ, которые Погибшие Души похитили в незапамятные времена из тайника в священной горе майя.

– Прекрасно, – сказал Торрес и быстрым уверенным движением отобрал у старика камень. – Камень этот принадлежит одному моему другу, который хотел занять у меня денег под его залог. Теперь благодаря вам я знаю, что могу дать за него пятьсот долларов золотом. В следующий раз, когда мы встретимся с вами в пулькерии, я с удовольствием угощу вас бокалом… да что там! Пусть это будет столько бокалов, сколько вы пожелаете, – дешевого красного, полезного вам вина.

Он вышел из лавки, не стараясь даже скрыть своего торжества и презрения к одураченному ювелиру. Торрес с радостью думал, что Фернандес, эта испанская лиса, несомненно, уменьшил стоимость камня вдвое.

Тем временем, спускаясь на челне вниз по течению реки Гуалаки, Леонсия, царица и оба Моргана возвращались домой быстрее, чем шедший пешком Торрес. Но прежде чем они прибыли на гасиенду Солано, там произошло некое событие, которое в ту минуту не получило должной оценки. По извилистой тропинке, ведущей к гасиенде, медленно поднимался в гору самый странный посетитель, когда-либо виданный в этих местах. Рядом с ним ковыляла дряхлая старушонка. Голова ее была покрыта черной шалью, не скрывавшей изможденного и сморщенного лица. Впрочем, на этом лице еще сохранились следы былого огня.

Посетитель этот был толстый китаец средних лет. Его широкое лунообразное лицо выражало добродушие, свойственное обычно всем толстым людям. Звали его И-Пун (Дикое Яблоко), и его сладкие приторные манеры вполне соответствовали этому имени. С древней старушонкой, которая еле брела, тяжело опираясь на его руку, он обращался с самой изысканной предупредительностью и заботливостью. Когда она спотыкалась от слабости и усталости, он останавливался и терпеливо ждал, пока она отдохнет и наберется сил. Трижды во время подъема к гасиенде он вливал ей в рот ложечку французского коньяка из своей карманной фляги.

Усадив старушку в укромном тенистом уголке двора гасиенды, И-Пун храбро постучал во входную дверь. Обычно, приходя куда-нибудь по делам подобного рода, он довольствовался задним входом, но его опытность и природный ум подсказали ему, что в некоторых случаях необходимо являться с парадного крыльца.

Прислуга-индианка, появившаяся на его стук, доложила о нем в гостиной, где сидел среди своих сыновей безутешный Энрико Солано. Они оплакивали гибель Леонсии в недрах священной горы; о ней рассказал им вернувшийся из экспедиции Рикардо. Индианка вернулась на парадное крыльцо и сообщила, что сеньор Солано нездоров и никого не принимает. Ответ этот она передала с изысканной вежливостью, несмотря на то что посетителем был китаец.

– Гм… – произнес И-Пун и хвастливо заговорил, пытаясь убедить девушку взять на себя вторичное поручение: – Моя не простая кули. Моя умный китаец. Моя ходила школа. Моя говорит испански. Моя говорит английски. Моя пишет испански. Моя пишет английски. Гляди, моя пишет сейчас испански сеньору Солано. Твоя не может писать и твоя не может читать, что моя написал. Моя писал, что я И-Пун из Колона. Моя приехал сюда повидать сеньор Солано. Есть важная дела. Большой секрет. Моя написал на бумажке, твоя не может читать.

Однако он не сказал служанке, что на бумаге было написано:

«Моя знала большой секрет о сеньорита Солано».

Записка его, очевидно, попала к Алессандро, старшему из сыновей Солано, так как он немедленно прибежал к входной двери, оставив далеко позади индианку.

– Говори, какое у тебя дело! – почти закричал он на толстого китайца. – В чем дело? Говори скорее!

– Очень хороший дело, – последовал ответ. И-Пун с чувством удовлетворения отметил возбуждение, охватившее его собеседника. – Моя зарабатывает много денег. Моя покупает секрет. Моя продает секрет. Очень хороший дело.

– Что ты знаешь о сеньорите Солано? – вскричал Алессандро, тряся его за плечо.

– Все. Моя знает очень важный сведения.

Но Алессандро уже не мог владеть собой. Он почти втолкнул китайца в дом и затем потащил его за собой в гостиную, где сидел Энрико.

– Он принес вести о Леонсии! – вскричал Алессандро.

– Где она? – хором воскликнули Энрико и его сыновья.

«Ага!..» – мелькнуло в голове И-Пуна. Возбуждение, предвещавшее столь благоприятный исход его дела, невольно овладело и им.

Ошибочно приняв его размышления за испуг, Энрико жестом приказал сыновьям молчать и обратился к китайцу.

– Где она?

«Ага! – вновь подумал И-Пун. – Сеньорита пропала». Это новый секрет. Быть может, в один прекрасный день секрет этот будет дорого стоить. Воспитанная девушка из знатной семьи Солано, пропавшая неизвестно куда, – все это сведения, которые полезно запомнить. Когда-нибудь она может выйти замуж – он даже слыхал кое-что об этом в Колоне – и когда-нибудь у нее могут возникнуть нелады с мужем, и тогда она или ее муж – для И-Пуна было безразлично, кто именно, – может дорого заплатить за этот секрет.