Она указала на бурлящую пучину водоворота.

– Ни один человек еще не вернулся оттуда. Не раз видела я в моем Зеркале Мира, как они плыли в потоке и их, уже мертвых, выносило на поверхность. Никогда я не видела, чтобы этим путем выплыл живой человек. То были только мертвецы, и они никогда не возвращались.

Все смотрели друг на друга, объятые ужасом при мысли о необходимости довериться ужасному потоку.

– Неужели нет другого пути? – спросил Генри, крепко прижимая к себе Леонсию.

Царица покачала головой. Вокруг них падали пылавшие пучки соломы с крыши, а в ушах стоял ужасающий рев – это Погибшие Души на берегу озера распевали свои кровожадные песни. Царица выпустила руку Фрэнсиса с явным намерением броситься в свою опочивальню, затем, передумав, вновь взяла его за руку и повела за собой. Он удивленно следил за тем, как она закрыла крышку сундука с драгоценностями и заперла его. Затем откинула лежавшую на полу циновку и подняла потайную дверцу, ведущую вниз, к воде. По ее указанию Фрэнсис подтащил к люку сундук и опустил его туда.

– Даже жрец Солнца не знает об этом тайнике, – шепнула царица, затем, взяв его за руку, вернулась вместе с ним на террасу.

– Пора покинуть это место, – объявила она. – Обними меня, Фрэнсис, милый мой муж, подними меня и прыгай вместе со мной. Мы прыгнем первые и укажем путь остальным.

И они бросились в кипящую пучину вод. В ту самую минуту, когда обрушилась крыша, увлекая за собой целый поток огня и пылающих стропил, Генри, схватив Леонсию в свои объятия, кинулся вместе с ней в водоворот, который уже поглотил Фрэнсиса и царицу.

Подобно Торресу, четверо беглецов избегли столкновения со скалами и были вынесены подземным потоком к отверстию, которое выходило на поверхность земли и которое затянула чудовищная паутина. Генри плыть было гораздо легче, так как и Леонсия была хорошим пловцом. К счастью для Фрэнсиса, его умение плавать позволило ему без труда поддерживать царицу. Она слепо следовала его указаниям, спокойно держась на воде и не пытаясь ни схватить его за руку, ни помешать ему плыть.

Достигнув выступа, все четверо вскарабкались на него и решили отдохнуть. Обе женщины принялись выжимать свои волосы, которые быстрое течение в беспорядке разметало по их плечам.

– Мне не впервые довелось побывать с вами обоими в недрах гор, – смеясь, сказала Генри и Фрэнсису Леонсия. Впрочем, слова ее предназначались не столько для них, сколько для царицы.

– А я первый раз нахожусь со своим мужем в недрах гор, – также со смехом возразила царица, и отравленное жало ее насмешки глубоко вонзилось в сердце Леонсии.

– Похоже на то, что твоя жена не особенно ладит с моей будущей женой, – заметил Генри с обычной, свойственной мужчинам резкостью, к которой они прибегают, чтобы скрыть смущение, вызванное бестактностью их жен.

Однако таким чисто мужским приемом Генри добился лишь еще более натянутого и напряженного молчания. Обеим женщинам это, казалось, доставляло какое-то странное злорадное удовольствие. Фрэнсис тщетно пытался придумать, как вывести всех из неловкого положения. Наконец Генри в отчаянии поднялся и заявил, что намерен осмотреться. Предложив царице его сопровождать, он подал ей руку, чтобы помочь встать на ноги. Фрэнсис и Леонсия сидели рядом, и оба упорно молчали. Он первый нарушил молчание.

– Я готов был бы поколотить вас, Леонсия.

– А что я такого сделала? – спросила она.

– Как будто не знаете? Вы отвратительно себя вели!

– Это вы себя отвратительно вели, – со слезами в голосе возразила она, несмотря на твердое решение воздержаться от такой чисто женской слабости. – Кто просил вас жениться на ней? Ведь не вы вытащили короткую соломинку! Кто же просил вас добровольно совать свой нос в это дело? Разве я просила вас? Мое сердце чуть не остановилось в груди, когда я услышала, как вы заявили Генри о своем намерении жениться на ней. Я чуть было не упала в обморок. Вы даже не посоветовались со мной, а ведь это по моему совету, чтобы спасти вас от царицы, вы все бросали жребий… Мне не стыдно признаться вам: я сделала это, надеясь, что вы останетесь со мной! Генри вовсе не любит меня так, как вы уверяли, будто любите меня! И я никогда не любила Генри так, как любила вас, как я люблю и сейчас, да простит меня Господь!

Фрэнсис потерял всякое самообладание. Он схватил ее в объятия и крепко прижал к груди.

– И это в самый день вашей свадьбы? – прошептала она с упреком.

Он мгновенно отпустил ее.

– И все это я должен выслушивать от вас, Леонсия, да еще в такую минуту, – с грустью произнес он.

– А почему бы и нет? – вспыхнула она. – Вы любили меня, вы сами признались мне с таким жаром, что нельзя было бы не поверить, и вдруг сегодня добровольно, с самым веселым и радостным видом вы женитесь на первой встречной, первой хорошенькой женщине!

– В вас просто говорит ревность, – упрекнул он ее, и сердце его радостно забилось, когда она утвердительно кивнула головой. – Да, я допускаю, что вы ревнуете, но в то же время вы лжете со свойственной всему вашему женскому полу лживостью. То, что я сделал, я сделал вовсе не с радостным и веселым видом. Сделал я это ради вас и ради себя, а вернее всего, ради Генри. Слава Богу, во мне еще не умерло чувство чести.

– Мужского чувства чести не всегда достаточно для женщин, – возразила Леонсия.

– А разве вы предпочли бы, чтобы я был бесчестным? – быстро парировал он.

– Я ведь только женщина с любящим сердцем, – молящим голосом произнесла она.

– Вы настоящая злая, жалящая оса в образе женщины, – гневно возразил он. – И вы несправедливы ко мне.

– Да разве женщина бывает когда-либо справедливой, когда любит? – откровенно признала Леонсия. – Мужчины следуют правилам чести, которые сами же и изобретают, но знайте – как женщина, я открыто признаюсь в этом, – знайте, что женщина следует в жизни только законам любви, которые диктует ей ее любящее сердце.

– Быть может, вы и правы. Правила морали, как и правила арифметики, определяются разумом и логикой. Судя же по вашим словам, у женщины нет никакой морали, а только…

– Только капризы, – закончила за него Леонсия.

Раздавшиеся возгласы Генри и царицы положили конец этому разговору, и Леонсия с Фрэнсисом, присоединившись к ним, стали разглядывать чудовищную паутину.

– Видели ли вы когда-нибудь такую огромную паутину?! – воскликнула Леонсия.

– А мне бы хотелось посмотреть на чудовище, которое ее соткало, – заявил Генри.

– Наше счастье, что нам не нужно идти этим путем, – сказала царица.

Все вопросительно взглянули на нее, и она указала вниз, на поток, бурлящий у их ног.

– Вот наш путь, – сказала она. – Я хорошо его знаю. Часто я видела его в моем Зеркале Мира. Когда моя мать умерла и была похоронена в водовороте, я проследила за ее телом в Зеркале Мира и увидела, как оно приплыло к этому месту и затем понеслось дальше, вниз по потоку.

– Да ведь она же была мертва! – быстро возразила Леонсия. Дух соперничества вновь разгорелся в ней.

– Один из моих копьеносцев, – спокойно продолжала царица, – прекрасный юноша, осмелился меня полюбить. И его бросили живым в поток. Я также следила за ним в Зеркале Мира. Когда его принесло к этому выступу, он выбрался на берег. Я видела, как он прополз между нитями паутины к дневному свету, но быстро вернулся назад и бросился в поток.

– Еще один мертвец, – мрачно заметил Генри.

– Нет, ибо я все время следила за ним в Зеркале Мира, и, хотя на некоторое время все погрузилось во мрак и я ничего не могла видеть, он вскоре выплыл на поверхность большой реки, среди яркого солнечного сияния, подплыл к берегу и вскарабкался на него – я прекрасно помню, что это был левый берег, – а вскоре исчез за большими деревьями, которых я никогда не видела в Долине Погибших Душ.

Однако, как и Торреса, всех их ужаснула мысль броситься в мрачную пучину вод, исчезавших под скалой.

– Все это кости животных и людей, – предостерегла своих спутников царица, – которые побоялись довериться реке и попытались выйти на поверхность земли через это отверстие. Поглядите: вон лежат люди, вернее, все, что осталось от них, – кости, пока их тоже не поглотило небытие.