— «Ваша дочь Янинка благополучно приехала. Точка. Сердечный привет и счастливого Нового года желают Трангоши», — диктовал отец дяде Врбику.

Яна все время хихикала. Но Вок был тронут. Какой у него, оказывается, замечательный отец! Не экономит на словах и заполняет телеграмму ненужными приветами. Уж если делать, так делать!

А наш замечательный отец был в восторге от самого себя и уже не мог прекратить добрые дела.

— Послушайте, дети, естественно, вы, старшие, — сказал он после ужина, — ступайте посидите в столовой с молодежью.

Я чуть не свалился со стула. В столовую, после ужина! После ужина мы туда даже нос сунуть не смеем! Нам можно заходить туда только днем, чтобы помогать, когда много народу. Да и то не всегда. Когда много народу, я обычно вытираю посуду, а Вок бегает в погреб. А присесть за стол — такое нам бы и в голову не пришло!

Я вскочил со стула: а вдруг отец раздумает! В столовой была куча знакомых ребят из Подбрезова, среди них и Юло Мравец. Я с ним еще и поговорить толком не успел. Я вскочил со стула слишком быстро, и в этом была моя ошибка. Габа заревела, она тоже рвалась пойти. Она просто не выносит, когда меня считают старшим. Все думает, что я ей ровня.

— Не спорь с ней, — шепнул мне отец, — потом незаметно исчезнешь. Ясно?

Это был уже третий по счету добрый поступок отца. А если считать Боя, то четвертый. А ведь еще не праздник.

Я с равнодушным видом уселся обратно, чтобы провести Габу. А Йожка с Яной ушли. Через окошко я видел, как подбрезовцы освобождают им место на скамейке у стены. Они, сгрудившись, сидели за одним столиком возле елки, чтобы не занимать места, предназначенные для городских лыжников, и не портить отцу коммерцию. Городские должны сидеть на хороших местах, чтобы тратить побольше денег. А у Юло Мравца и его друзей денег не густо. Им главное — побегать на лыжах, и у нас они заказывают только чай или малиновую воду. Отец, конечно, любит туристов с деньгами, но и безденежную молодежь всегда охотно приютит и оставит ночевать хотя бы и на соломенных тюфяках. Вот и теперь он усадил их за елкой. Велел Юло принести с веранды скамейку, потому что на четырех стульях всем им не усесться. Так за елкой образовался самый приятный и веселый уголок во всей столовой.

Яна сидела, крепко прижавшись к Йожо, а с другой стороны уселся Юло Мравец. Он то и дело вскакивал, чтобы принести какую-нибудь ерунду. Сначала Яна была не в своей тарелке и испуганно поглядывала на Вока, но вскоре начала громко смеяться вместе со всеми остальными. Громко, но сдержанно. А это не просто, когда Юло Мравец начинает откалывать свои штучки.

Прошло добрых полчаса, пока Габа перестала следить за мной, и я незаметно испарился.

Мне досталось место на самом кончике скамьи. Сейчас молодежный уголок притих: обсуждали завтрашний поход.

— Пожарники утверждают, — говорил Юло Мравец, — что на северных склонах снег лучше (пожарниками Юло Мравец называет работников горной службы). — А здесь, говорят, опасно.

— Воображают из себя, — сказал Лайо (фамилии не знаю), — нагоняют на людей страх, чтобы драть нос повыше. Лавины и заносы, страшные метели и туман — это по их части.

— И снег, говорят, тяжелый. Его называют «свернисебешею».

Все засмеялись.

— А он и правда тяжелый, как кирпич!

Ребята повернулись к Анче, сестре Юло, и, перебивая друг друга, начали рассказывать, как у нее после обеда под самым Дюмбером, когда она делала «елочку», слетела лыжа. Юло нашел эту лыжу в лесу — она торчала в снегу.

Лыжа глядела в небо, и ветер наигрывал на ней серенады горе-лыжникам.

Это, конечно, шуточки. Метель ночью утихла, и сегодня на дворе было тихо, как в комнате.

Яна слушала, а когда речь зашла об Анчиных «елочках», вся как-то сжалась и, усмехнувшись, взглянула на Вока. Вок похлопал ее по спине, и я не понял, умеет Яна делать «елочки» или нет, но бояться ей все равно нечего, Вок наверняка все устроит. Это, конечно, была жестокая ошибка. Вок, конечно, может устроить все, но «елочки» вместо Яны делать не может. Что нет, то нет.

Среди подбрезовцев были две девчонки, и, судя по разговору, тоже не олимпийские чемпионки. Никто не рождается завзятым лыжником, а столько мастеров уж как-нибудь справятся с тремя необученными. Анчу Мравец я не считаю. А может, и Яна не новичок, ведь я о ней ничего не знаю!

— Подъем в восемь, Йожо, — начал организационную работу Юло Мравец. — Я знаю одно местечко — два часа ходу!

— Что же ты имеешь в виду? — хотел уточнить Вок.

— Сюрприз. Это на северном склоне.

— А почему на северном? И ты сдался пожарникам? — спросил Лайо.

Почему он так не любит горную службу?

— Просто вы не хотите топать на другую сторону Дюмбера, — ворчала Анча.

— Кто говорит — на другую? У нашей долины тоже есть северный склон. Если хотите знать, это у Козьего хребта. И мы там будем одни. Обкатаем его и будем ездить дотемна.

— И загорать, — сказала Яна.

— На костре, — смеялись парни.

— Что в этом году за зима? Счастье еще, что столько снега выпало. Не дай бог, если подморозит.

— Если б не календарь, можно подумать, что сейчас март.

— Пожарники наверняка в него не смотрят, — не унимался Лайо. — Воображают, что весна, и пугают своими лавинами.

— Ой, а мне хочется поглядеть на лавину! — пискнула какая-то девчонка.

— А мне — нет, — сказал Юло Мравец. Сразу видно, что он настоящий лыжник, а не любопытный дурак.

— Ладно, подъем, — сказал Вок Яне. — Надо смазать лыжи. Я дам тебе тюленьи ремни, чтобы было легче идти. Хорошо?

Яна улыбалась счастливой улыбкой. И я был рад, что ей у нас нравится. Очень, очень рад.

— Эхе-хе, охо-хо! Пошли, а уж завтра вечером погуляем вовсю, — вскочил неожиданно Юло Мравец. — А я попляшу с ружомберокской городничихой!

Мы чуть не лопнули от смеха. Больше всех смеялась Яна, ружомберокская городничиха!

— А в полночь я пробегусь на лыжах в одних, пардон, подштанниках, — повернулся Юло к Яне, — чтобы не мять брюки.

И мы начали придумывать маскарадные костюмы к новогоднему походу. Каждый новый год в двенадцать часов, с последним ударом, мы встаем за домом на лыжи и спускаемся вниз с горы, одетые кто во что горазд. Отец зажигает на углу лампу в пятьсот свечей, туристы глазеют на нас из окна, а мы свистим, играем на разных инструментах, и каждый стремится закончить спуск смешным коленцем. Лучше всех это удается Юло Мравцу. Он съезжает на одной лыже, согнувшись в три погибели, и валится в снег, как девчонка-неумеха. Остается только удивляться, как он мог так переплести ноги. Домой мы возвращаемся все мокрые и еле живые от смеха.

— А теперь, ребята, спать, — подошел к нам отец.

— Еще ра-а-аа-но, — ныли мы, но все напрасно.

— Очистить позиции, — скомандовал он, — и на боковую!

— Есть! — вскочил Юло Мравец.

Я видел, что все остальные нам завидуют, как дружно мы маршируем из столовой, нам весело и никому это веселье не стоило ни кроны.

Как я жду завтрашнего дня! Яна поднялась наверх, а Вок остался внизу. Остальные устроились в общежитии. Я поджидал Вока, а он все стоял и смотрел наверх. Я немедленно пошел прочь. А Вок все стоял, не двигаясь с места.

— Ну, Янка, иди, — сказал он тихо. — Доброй ночи! Пусть тебе приснятся хорошие сны.

— Доброй ночи, Йожка… Как тут у вас чудесно! — вздохнула Яна.

Лестница заскрипела, и Вок двинулся вслед за мной.

— Ты мировой парень, — толкнул меня Йожка.

Ага, мировой, мне одно только не ясно: Йожка еще мой брат или стал полной собственностью Яны?

Смешно, а не разберешься!

Я насыпал соль в солонку и резал перец, когда кто-то вдруг принялся колотить палкой в кухонное окно.

— Ты что, обалдела?! — крикнул я, уверенный, что это Габа: она отправилась с мамой к поросятам. Или Юля: она тоже была на дворе.

Но за окном стоял незнакомый лыжник.

— Где отец? — закричал он. — Говори скорей!