Изменить стиль страницы

Не дожидаясь ответа, он кинулся за дверь, и она громко захлопнулась за ним. Памела не пошевелилась, она стояла с раскрытым ртом и смотрела на дверь. Потом перевела взгляд на меня, и наши глаза встретились. Наверно, выражение лица у меня было глупее некуда, потому что она густо покраснела и бросилась вон из класса.

Итак, все стало ясно. Где-то в глубине души я подозревал это с самого начала, но не хотел признаваться себе — несмотря на сформировавшуюся фигуру, на «взрослое» поведение, она была для меня ребенком, за судьбу которого я к тому же нес личную ответственность. Я понимал, что, хоть ей всего пятнадцать лет, душевные треволнения могут значить для нее очень много — бывает, девушка в таком возрасте обручена или даже замужем, — но что я мог поделать? Да, она нравилась мне, я восхищался ею, и все же для меня она была просто ученицей моего класса, я относился к ней с тем же отцовским чувством, что и ко всем остальным. Если фраза Денэма отражала общее мнение, моему положению не позавидуешь, но Денэм скорее всего выстрелил наугад, в темноту. Надо обязательно с кем-то посоветоваться. Только не с Джиллиан, тогда выяснится, что ее предсказание сбылось, а мне не хотелось слышать от нее: «Я же говорила». Пожалуй, Грейс. Да, Грейс, она сама выросла в тех же условиях, что и эти девчонки, и хорошо знает, чем они живут.

После обеденного перерыва я отвел Грейс в сторону и шепнул ей, что хочу поговорить по личному делу, и мы пошли в ее класс. Она внимательно, не перебивая, выслушала меня. Потом сказала:

 — И что же, Рик, вы удивлены?

 — Прошу вас, Грейс, мне совсем не до шуток. Мне нужен совет, потому что на этот счет личного опыта у меня нет.

 — Я не шучу, Рик. Такое случается постоянно в любом заведении, где есть учителя-мужчины и ученицы-девочки: в детском саду, школе и университете. Садитесь, я введу вас в курс дела.

Мы устроились поудобнее, и она продолжала:

 — В нашей школе уже бог знает сколько лет не было хорошего учителя-мужчины — не считая, конечно, директора. Мужчины-то были, но такие экземпляры! Их и видели эти девчонки: неопрятных, нечесанных, забывающих чистить не только обувь, но и зубы, в мешковатых костюмах. Представьте себе, эти прощелыги каким-то образом влезали в колледж, умудрялись получить диплом, право на преподавание, а потом заявлялись в класс в таком виде, что смотреть тошно!

В порыве красноречия она поднялась и принялась ходить взад-вперед, скрестив руки на груди. Потом остановилась передо мной.

 — И вдруг появляется мистер Рик Брейтуэйт. Он одет в хорошо сшитый и отглаженный костюм. На нем вычищенные туфли, он гладко выбрит, зубы сверкают белизной, галстук и носовой платок одной расцветки — картинка, и все тут! Он высок, строен и красив. Господи, милый вы мой, чего же еще ждать от бедных девчонок? Ведь вы так не похожи на их отцов, братьев и соседей. Мало того, вы обращаетесь с ними как со взрослыми, разумными людьми, это для них совсем в новинку. И вы им нравитесь. Когда они приходят ко мне учиться стряпать или вязать, я только и слышу: «Учитель то, учитель это, учитель сказал, учитель говорил», они мне этим «учителем» все уши прожужжали!

Грейс «завелась». Кажется, в таком возбуждении я ее раньше не видел.

 — Я, Рик, — продолжала она, — знаю эту публику давно, слава богу, преподаю здесь уже двадцать лет. Многих помню с пеленок, и, конечно, знаю о них все, и всех их люблю, этих маленьких задиристых мерзавцев. Могу оказать, Рик, что у вас дело идет здорово. Только вчера мне вас нахваливал Старик. Вы добры с ними, вежливы, столько им даете. Будьте терпеливы с Памелой. В ней пробуждается женщина, и вы, наверно, первый настоящий мужчина, который ей встретился. Побольше такта, уверена, скоро у нее это пройдет.

Я поднялся. На такой исчерпывающий ответ я и не рассчитывал, даже смутился, но был очень ей благодарен.

 — Спасибо, Грейс, вы мне очень помогли.

 — Приходите к тетушке Грейс, и она избавит вас от всех хлопот, — засмеялась она.

Я уже почти вышел, когда Грейс, словно вспомнив о чем-то, сказала:

 — Мисс Бланшар мне нравится. А вам?

Ничего не ответив, я закрыл за собой дверь.

Грейс оказалась права. Эмоциональная вспышка, должно быть, действительно сняла тяжесть с души Памелы — настроение у нее вскоре улучшилось, она перестала быть замкнутой и зажила общей жизнью со всеми — в классе, на танцах. Иногда, правда, я замечал какое-то озабоченное выражение на ее лице, но особых причин для этого не видел и считал, что скоро она совсем перестанет хандрить.

В последнее время мистер Флориан стал частенько заглядывать к нам на урок и участвовать в беседах. Естественно, уроки только выиграли — это был человек с богатым опытом и широким кругом интересов. Он втискивался за один из столов и сидел там возвышаясь, сцепив руки на коленях. Глаза его радостно сияли, когда он разговаривал или спорил с учениками. Он то поддразнивал их, то хвалил, стараясь, чтобы они откровенно и без оглядки высказывали свое мнение. Он был похож на любимого, приехавшего в гости дядюшку с пригоршней сюрпризов в кармане. Я подозревал, что многие мои ученики были готовы броситься и расцеловать его — такое в их глазах читалось обожание.

Иногда он делил класс на две группы, и начиналось подробное обсуждение какого-нибудь вопроса, который либо интересовал их сейчас, либо мог коснуться в будущем. Во главе одной группы становился сам мистер Флориан, во главе другой — я. Такие споры проходили живо, весело, приносили много пользы. Эти девчонки и мальчишки не поступили в специальную школу или даже в обычную районную школу, где уровень якобы выше, и кто-то, наверно, считал их отсталыми, не умеющими самостоятельно мыслить. Но в этих спорах они показывали отличную способность к анализу, и, несмотря на пробелы в знании грамматики и синтаксиса родного языка, доведись им схлестнуться с детьми из продвинутых школ, еще неизвестно, кто кого заткнул бы за пояс. Тут-то и чувствовалось, что убеждения нашего директора верны, взгляды на воспитание обоснованны. Мои ученики не носили школьной формы, но у них вырабатывался характер, уверенность в себе и умение отстаивать свою точку зрения. Они не умели спрягать латинские или греческие глаголы, но были готовы или почти готовы к встрече с суровой реальностью, до которой оставалось несколько коротких месяцев.

Глава 15

Как-то в октябре меня с утра вызвал к себе директор. Еще с порога я увидел, что он чем-то расстроен и огорчен. Оказалось, вчера вечером моего ученика Патрика Фернмана арестовали: в потасовке он нанес другому мальчику ножевую рану. Раненым оказался задиристый новичок из класса мисс Филлипс, его отвезли в больницу в тяжелом состоянии, и операцию пришлось делать немедленно.

Фернмана взяли под стражу до понедельника, до заседания суда по делам несовершеннолетних. Был только вторник. Директор предложил мне написать характеристику и отразить в ней посещаемость занятий, поведение, способности и интересы мальчика.

 — Это серьезно, сэр?

 — Да, Брейтуэйт, гораздо серьезнее, чем вы думаете. Рана мальчика очень опасна, к тому же оба — учащиеся нашей школы, а в магистрате о ней не слишком высокого мнения. Наше отношение к наказанию там критикуют при любом удобном случае и даже позволяют себе заявлять, что наша школа является благодатной почвой для роста преступности. И любое появление перед ними нашего ученика будет для них лишним козырем.

 — А кто-нибудь из них бывал у нас в школе?

— О да, один их работник даже закреплен за нами. Не поймите меня превратно — я вовсе не хочу сказать, что взгляды магистрата на дела в нашей школе приведут к предвзятости при выявлении истины. Но было бы значительно легче, если б в официальных кругах к нашим усилиям относились с большим пониманием. Наши дети легко могут превратиться в преступников, потому мы и отдаем им всю душу. Жаль, что в магистрате этого не понимают.

 — Я что-нибудь еще должен сделать?

 — Нет, по крайней мере не сейчас.