— Один-единственный день? Ты даешь им один-единственный день для празднования самого великого христианского праздника? Неудивительно, что они так неохотно идут на богослужение и больше практикуют верования обеа! А у домашних рабов вообще не было выходного!
Элиас, однако, остался неумолим. Рассада, как заявил он, должна быть обязательно высажена в землю. Как будто бы сохранение плантации зависело от того, что растения, которым для созревания все равно нужно расти целых два года, будут высажены в землю именно в этот день.
Дуг воспринял это, задыхаясь от возмущения, а Нора просто сдалась. Она все равно не верила в успех этого вмешательства, однако ее заинтересовало упоминание слова «обеа», которое она впервые услышала из уст белого человека. А вообще в ее присутствии это слово в первый раз было произнесено на плантации и, если ее не подводила память, в связи с медицинской помощью. С тех пор как она взяла на себя уход за больными рабами, ей показалось, что Маану и другие слуги очень тщательно следили за тем, чтобы не упоминать словосочетание «человек-обеа». Нора не знала почему, но до сих пор у нее не было подходящей возможности спросить об этом. И с Дугласом она не говорила на эту тему, как вообще старалась не говорить с ним о рабстве. А поскольку вряд ли можно было говорить о чем-то, что происходит на Ямайке, не упоминая свободных или порабощенных чернокожих, то их разговоры с Дугом — по крайней мере, поначалу — оставались довольно поверхностными.
Но наблюдать за пасынком Норе никто не запрещал, и вскоре ей стало, почти жаль его. Было заметно, что юноше очень трудно снова привыкнуть к плантации. Казалось, для молодого хозяина тут нет подходящего занятия. При этом Дуг был готов взять на себя любое задание, лишь бы Элиас доверил ему его. Однако в настоящее время не было никакого спроса на знания Дуга в области торгового права. Сахарный тростник был срублен, сварен и продан, и лишь в следующем году предстояло ведение новых переговоров с купцами и владельцами кораблей. А для того, чтобы быть полезным на самой плантации, у Дугласа не хватало практического опыта. Нора снова и снова удивлялась, как много фактов относительно выращивания сахарного тростника и его переработки сохранил в памяти этот молодой мужчина, несмотря на многолетнее отсутствие. Но на практике ему было трудно правильно определить время для начала рубки тростника на одном или другом поле или принять решение о том, нужно ли менять парусину на крыльях ветряной мельницы сейчас или позже.
Однако Элиас даже не пытался помочь ему, а, наоборот, открыто насмехался над сыном по поводу его общей неприспособленности.
— Слишком ленив для учебы и слишком глуп для того, чтобы стать плантатором! Наверное, нам все же придется купить тебе место в парламенте, чтобы с тебя была хоть какая-то польза!
Дуг переносил эти насмешки на удивление спокойно. Он послушно следовал за отцом во время его повседневных объездов плантации — поначалу, конечно, в надежде чему-то научиться. Однако же на самом деле эти поездки вели только к скандалам. Дуг мало знал о природе здешних ветров, он не мог разобраться, когда ветер слишком сильный или, наоборот, слишком слабый для того, чтобы привести в действие ветряную мельницу. Но ведь когда-то он сам гонял упряжку ослов вокруг жерновов для выдавливания масла из оливок и знал, что черный погонщик не виноват в том, что во время обеденной жары животные становятся непослушными, а иногда даже могут понести.
— Это все мухи. Они доводят животных до бешенства, — спокойно объяснил он, услышав, как Элиас изрыгает проклятия на двух черных мальчиков. Оба отчаянно и, увы, тщетно пытались сшить остатки упряжи, после того как ослы порвали ее, поломали забор и удрали в стойло.
— Их можно натереть листьями тыквы или привязать листья к их упряжи, а можно приготовить мазь из масла эвкалипта, уксуса и кипяченых листьев чая. Но лучше всего в обеденное время просто держать ослов в стойле.
Естественно, Элиас отреагировал на этот совет новым припадком ярости, теперь уже направленным на своего сына. Обеденный перерыв продолжительностью в несколько часов для людей и животных предусмотрен не был. Элиас настоял на том, чтобы рабы снова запрягли ослов и погнали их по кругу в этот раскаленный, как печка, и к тому же полностью безветренный день. Порванную упряжь рабам придется ремонтировать вечером, и, кроме того, хозяин объявил им наказание — по пять ударов палок каждому.
Дуг молча вытерпел все упреки, хотя был обозлен и ошеломлен непониманием со стороны своего отца. И вынужден был заставить себя удержаться от жалоб Норе, чье заступничество за рабов давно уже бросилось ему в глаза. Действительно, молодая жена отца все больше и больше нравилась ему: к неоспоримой телесной притягательности Норы добавился ее детский восторг по поводу природы острова и ее человечность по отношению к рабам. Ее медицинские познания также импонировали ему, и он частенько наблюдал за тем, как она принимает больных. Однако и эта сторона его жизни дома стала своего рода зажигательной смесью.
Маану и, что удивительно, также Аквази, который постоянно находил себе какое-то занятие вблизи женщин, и при этом часто опаздывал на работу, сердито посматривали на него, когда он заглядывал Норе через плечо, в то время как надсмотрщики старались призвать Дуга в качестве свидетеля, утверждая, что тот или иной чернокожий совсем не такой больной, как утверждает миссис. Дуг постоянно принимал сторону Норы, что, впрочем, не вызывало у нее никакого встречного движения, зато уж точно не усилило любви к нему со стороны надсмотрщиков.
Вскоре Фортнэм-младший заметил, что Нора также не проявляет симпатий ни к Трумэну, ни к Мак-Аллистеру, ни... к своему супругу. Как и раньше, он спрашивал себя, почему такая красивая и богатая девушка решилась выйти за старого плантатора из-за океана. Любовь явно не была тому причиной. Дуг ясно видел отвращение, а иногда даже нечто подобное ненависти в ее взгляде, когда муж якобы случайно вынуждал ее присутствовать при наказании рабов. После этого между супругами почти всегда происходили ужасные сцены, потому что Нора настаивала на том, чтобы немедленно перевязать раны мужчин, а иногда даже женщин. Перед слугами Элиас железно владел собой, но за ужином осыпал Нору упреками. Она воспринимала их спокойно и продолжала делать то, что считала нужным.
Нора притягивала Дуга, но была для него книгой за семью печатями, упорно отказываясь открыться. Любой личный разговор и большинство совместных мероприятий она отклоняла. Дуг не понимал этого, но и не старался форсировать события. В конце концов, если бы они вскоре слишком сблизились, это привело бы только к осложнениям, а осложнения — это было последнее, что ему сейчас было нужно.
Нора, со своей стороны, воспринимала жизнь под одной крышей с сыном Элиаса, как танец на вулкане. Она по собственному опыту знала, как быстро взрывается старший Фортнэм, когда что-то происходит не по его воле, а теперь он без сомнения находился на пороге мощного взрыва ярости по отношению к своему «беспутному» сыну. При этом сама Нора признавала предложения, которые молодой человек иногда высказывал за трапезой, вполне разумными. Например, не выливать сок из сахарного тростника в бочки, а потом с большим трудом возить их на установку для варки, а направлять его туда по деревянным желобам прямо из мельницы.
— Для того чтобы построить это, понадобится не больше недели, а потом все будет происходить быстро, существенно экономя рабочую силу.
— И в этом снова заключается вопрос, да? — насмешливо заявил Элиас. — Речь идет о защите твоих любимых негров, лишь бы они только не перетрудились! Тебе больше всего хочется запаковать их в вату, как Нора пакует своих пациентов. Но она, по крайней мере, делает это с пользой, потому что стало меньше больных и меньше пропусков работы, с тех пор как она взяла это дело в свои руки. В этом с нее надо брать пример. А вот ты...
Нора при таких тирадах могла только опускать голову и усиленно заниматься своей едой. Ей была ненавистна тлеющая вражда между отцом и сыном, ей стали противны совместные обеды и ужины, которые раньше она просто равнодушно пропускала мимо себя. И она презирала себя за то, что не поддерживает Дуга. Хотя, конечно, это не помогло бы. Наоборот, Элиас разозлился бы еще сильнее и стал бы ругать Нору, называя ее подругой рабов. При этом она оправдывала свою помощь чернокожим все тем же аргументом дочки купца, как Элиас часто называл ее не то с гордостью, не то с иронией: если улучшилось медицинское обслуживание, то стало меньше смертей среди рабов, и не нужно было снова и снова покупать их за большие деньги.