Невод полный серебряных блёсен
На крутой перевал — с небосвода луна золотая,
В ледяной перекат — как монетка — стальная блесна.
Это вправду луна? Или рану, как в сердце, латая,
Закрывает земной передел внеземная весна?
Искромётный чалдон в обласке заряжает двустволку
И стреляет с воды в темноту — для отвода души.
По-дурацки вполне! Словно сам, человеку вдогонку,
Всё кричал, как сорил, золотыми словами в глуши.
Ничего, ничего никому кроме денег не надо!
То ли время пришло, и срываются Гончие Псы
Со вселенских цепей. Наступают века звездопада,
И уходит земля — как песок — в золотые часы!
В непроглядную ночь — невод полный серебряных блёсен!
В ледяной перекат — искромётный чалдон с топором!
Словно знак водяной на листке позабытая осень
Рыжий профиль его всё рисует орлиным пером.
Страсти по фараону, или сон в зимнюю ночь
1
Проснувшийся Фараон — всё равно, что цветущий лотос
В песках Сахары, что сама по себе — есть космос
С мириадами планет, империй и фараонов,
Не признающих только мирских законов.
Пробуждение — не есть пришествие Мессии
В проглядевших глаза Палестине или России.
Скорее, оно подобно разливу Нила
Из той стороны света, что всех вскормила.
2
Фараон еще бессловесен, но уже беспощаден
Ко всем, идущим к нему. Он — ретрограден
И многогранен, как самый большой могильник.
Для одних Фараон — как солнце, другим — светильник
В той первобытной тьме, которая без предела,
Где из собственной кожи лезут в другое тело,
Мечтая стать Фараоном или вселиться в дочку,
Имея в виду, что целое съедается по кусочку.
3
Вожди из былых сатрапий требуют новых капищ
И в них, приносимых в жертву, тучных владельцев пастбищ.
И каждая жрица Храма, словно дитя Изиды,
Вынашивает за пазухой камень для пирамиды.
Жаль, что поход в Галактику закончился в прошлом веке.
На новом витке истории — радение о человеке,
Пред коим не встанет выбор: Голгофа или Гоморра?
Ни это ещё увидим — в зеркале монитора.
4
В пустынях, лесах, горах, в просторах степей и прерий
Грядёт эпоха великих династий или империй.
И нечего ждать пощады от времени или места,
Когда и сам Фараон вставлен, как слепок жеста,
В знаковую среду — мир человекобога.
Впрочем, любой тиран в принципе — недотрога:
Коснись — и рассыплется, как прах Тутанхамона.
Мы ещё поглядим на этого Фараона!
5
Не рано ли нам у трона славословия лить, как воду,
И принимать, как дар, утраченную свободу.
И что ещё непристойней, так это ваять в граните
Какую-нибудь его трехмерную Нефертити.
Злословить, но лебезить, следовать странной вере,
Подчёркивая достоинства мебели в интерьере.
Прекрасна в нём только та, что, поливая кактус,
Усиливает извив, но не меняет ракурс.
6
Как и сам Фараон ещё не сменил наряда,
Чем выгодно отличается, не выходя из ряда
Собакоголовых предков, что не меняет роли,
Изобразив барана или овечку Долли.
Проснувшийся Фараон — не воскресший из мёртвых, то есть
Можно расшифровать, но не исправить повесть —
Ту, что целый народ гравировал веками,
И шлифовал Господь редкими облаками.
7
Кто учит любви, тот верит в грехопаденье мира.
Недаром же я вначале упомянул Шекспира,
Чье имя — как знак вопроса, но выучил каждый школьник,
Что в центре высокой драмы — классический треугольник.
И Фараон, как призрак, вступает в права пустыни
Там, где совсем другие святые. Но все святыни
По сути — есть пирамиды. Абстрактная форма света —
Луч, то есть угол зренья в мире Творца Завета.
8
Образно говоря, каждый стремится в небо,
Не думая, что под ним черный квадрат Эреба.
Жизнь — как потеря Рая, посох да пыль изгнанья,
Шествие восвояси — со знаками препинанья,
Лучше с надеждой, верой — без поправки на чудо.
Самые светлые строчки, как письма из ниоткуда
В неведомое — с любовью! Вместо адреса — лотос,
Словно припоминанье, что человек — есть космос.
9
В долгом стихотворенье с ритма сбиваюсь, меру
Теряю — дышу неровно! Словом, беру на веру
Всё, что могу расслышать в этом глухом просторе,
И тороплюсь, как спорщик, с репликой в разговоре.
Раз Фараон проснулся, значит, живей, чем классик.
Вместо карандаша Бог выбирает ластик —
Смотрит на лист пустыни, дышит горячим ветром,
Словно услышал голос, но не спешит с ответом.
Новая готика
1
Как высоки в безбашенные годы
Среди полей готические своды
Стремительной эпохи новостроя,
Где замок остаётся без героя.
Поскольку, если рыцарь, значит бедный,
Конечно, если он не принц наследный.
Ни Ричарда, ни короля Артура
Не вынесет сия архитектура,
Как не щадила ни отца, ни сына
Столетия вторая половина,
Где тоже начинали с новостроя.
Закончили — и вынесли героя.
2
И всё-таки я верю! Оператор
Не даром был жестоким. Конквистадор
Всегда правдив. И в том не наша воля,
Чтоб выразить себя в природе поля,
В котором не такое рисовали!
Роман с Кармен — в кармической печали,
Пускай и в романтичном ореоле.
Свобода без жестокости не боле,
Чем Дарвин для ребёнка, просто — деда,
Похожий на нетрезвого соседа,
Поскольку Первозванного Андрея
Он тоже избежал, как брадобрея.
3
Суровый стиль! Как живопись начала
Не века, а готического зала,
Где в самой сердцевине анфилады
Большая композиция осады
Огромной крепости крутой эпохи.
Над городом кровавые сполохи,
Как у Брюллова. Падая в пейзаже,
Тираны воскресают в Эрмитаже,
И служат не уроком, а каноном,
Придвинутые к мраморным колоннам,
Как будто ждут прихода Алигьери
В средневековом этом интерьере.