В жизни Винса было лишь несколько вещей, которые заставляли его испытывать чувство вины: сестренка, заботившаяся о матери, которая бывала сложным человеком даже в свои лучшие времена, — одна из них.
Первый год был тяжелым: и для него, и для Коннера. Коннер кричал от колик в животе, а Винс хотел закричать от чертова звона в голове. Он мог бы остаться в армии. Он всегда планировал отслужить полные двадцать лет. Мог бы подождать, пока ему не станет лучше, но слух все равно не стал бы таким, каким был до того случая. А для «морского котика» потеря слуха — это помеха. Неважно, что он искусен в вооруженном и рукопашном бою, неважно, что он прекрасно управляется со всем — от SIG до автомата. Неважно, как хорошо он освоил взрывные работы под водой или что он был лучшим снайпером в команде: у него были обязательства перед собой и остальными парнями.
Винс скучал по той полной адреналина, ведомой тестостероном жизни. Все еще. Но когда он ушел, то наметил себе новую миссию. Он отсутствовал десять лет. Отэм справлялась с их матерью совсем одна, так что настала его очередь позаботиться о сестре и племяннике. Но теперь они в нем не нуждались. А после одной скверной драки в баре в начале года, после которой Винс, покрытый синяками и кровью, оказался запертым в тюрьме, ему нужно было сменить пейзаж.
Винс уже долго не чувствовал подобной ярости. Той, что едва сдерживается под кожей, как давление в скороварке. Той, что разорвет его на кусочки, если он позволит. А он никогда не позволял. Или, по крайней мере, не позволял очень долго.
Бросив в мусорную корзину фольгу от хот-дога, Винс принялся за второй. За последние три месяца он много где побывал, но даже после месяцев размышлений все еще не понимал, почему бросил вызов целому бару байкеров. Не помнил, кто все начал, но ясно помнил, как проснулся в тюрьме с разбитым лицом и ноющими ребрами, и парой обвинений в драке. Обвинения были сняты. Спасибо хорошему адвокату и блестящей военной карьере Винса. Но он был виновен. Чертовски виновен. Он знал, что не нарывался на драку. Никогда. И также никогда не искал драки, но всегда знал, где ее найти.
Винс поднес бутылку с пивом к губам. Сестра обычно говорила, что у него проблемы с управлением гневом, но она ошибалась. Он сделал глоток и поставил пиво на стол. У Винса не было проблем с управлением гневом. Даже когда тот полз по коже и угрожал взорваться, он мог это контролировать. Даже в самом центре перестрелки или в драке.
Нет, его проблемой был не гнев. А скука. Обычно Винс ввязывался в неприятности, если у него не было цели или миссии. Чего-то, чем занять голову и руки. И даже если работа и прачечная заполняли его время, он чувствовал себя потерянным с тех пор, как сестра решила снова выйти замуж за своего сукина сына бывшего. Теперь, когда сукин сын нарисовался вновь, Винс потерял одну из своих обязанностей.
Он откусил кусок и прожевал. Глубоко внутри Винс знал, что появление сукина сына и его желание стать хорошим отцом — к лучшему. Он никогда не видел сестру более счастливой, чем в последний раз, когда был у нее дома. Никогда не слышал ее голос более счастливым, чем в последний раз, когда говорил с ней по телефону. Но счастье Отэм увеличило пустоту в жизни Винса. Пустоту, которую он чувствовал с тех пор, как покинул армию. Пустоту, которую он заполнял семьей и работой. Пустоту, которую пытался уменьшить, разъезжая по стране и навещая друзей, которые его понимали.
Скрип туфель Лоралин и кашель возвестили о ее возвращении.
— Это была Бесси Купер — мама Талли Лин. Свадьба делает ее нервной, ну ей-богу кошка с длинным хвостом. — Она обошла стол и села в кресло на колесиках. — Я сказала ей, что Сэйди в городе. — Тетя зажгла затушенную сигарету и взяла кружку. Когда Винс был ребенком, Лоралин всегда приносила ему конфеты в виде сигарет. Мать впадала в истерику, чего, как он подозревал, тетушка и добивалась, но ему всегда нравились эти конфеты. — Хотела узнать, растолстела ли Сэйди, как все женщины из ее родни со стороны отца.
— Мне она не показалась толстой. Конечно, я ее не особо разглядывал.
Больше всего он запомнил, как голубые глаза Сэйди стали большими и мечтательными, пока она рассуждала о том, чтобы надрать ему задницу воображаемым электрошокером.
Лоралин затянулась и выдохнула дым к потолку:
— Бесси говорит, Сэйди все еще не замужем.
Пожав плечами, Винс откусил кусок хот-дога и спросил, меняя тему:
— Зачем ты мне позвонила месяц назад? — Разговоры о свадьбе всегда приводили к разговорам о том, когда он сам собирается жениться, а этого у него в ближайших планах не было. Не то чтобы он не думал о женитьбе. Но после армии, где процент разводов очень высок, не говоря уж о разводе своих родителей, Винс просто так и не встретил женщину, ради которой хотел бы рискнуть. Конечно, это могло иметь какое-то отношение к тому, что он предпочитал женщин без больших ожиданий. — Так что у тебя на уме?
— Твой отец сказал, что звонил тебе. — Лоралин положила сигарету в пепельницу, и вверх заструились завитки дыма.
— Да. Звонил. Примерно четыре месяца назад. — Через двадцать шесть лет старик объявился и, очевидно, захотел стать отцом. — Я удивлен, что он и тебе позвонил.
— Я тоже удивилась. Черт, я не говорила с большим Винсом с тех пор, как он бросил твою маму. — Она затянулась и выпустила густую струю дыма. — Он позвонил, потому что думал, что я смогу вразумить тебя. Сказал, что ты не стал его слушать.
Винс выслушал его. Он сидел в гостиной старика и слушал его целый час, прежде чем решил, что услышал достаточно, и ушел.
— Он не должен был беспокоить тебя. — Винс сделал глоток из бутылки и откинулся на спинку кресла. — Ты сказала ему, чтобы он поимел сам себя?
— Что-то подобное. — Тетушка взяла кружку. — Это примерно то, что ты сказал ему?
— Не примерно. Это именно то, что я сказал ему.
— Не передумаешь?
— Нет. — Прощение давалось Винсу нелегко. Оно давалось ему большими усилиями. Но Винсент Хэйвен-старший был тем, кто не стоил тех усилий, которые бы потребовалось приложить его сыну. — Ты поэтому меня позвала? Я думал, у тебя для меня предложение.
— Да. — Лоралин сделала глоток. — Я старею и хочу уйти на пенсию. — Она поставила кружку на стол и прищурила глаз из-за дыма, поднимавшегося от сигареты. — Хочу попутешествовать.
— Звучит разумно. — Он путешествовал по всему миру. Некоторые места были настоящим адом. Другие такими красивыми, что лишали дыхания. Винс подумывал о том, чтобы вернуться в некоторые из таких мест уже в качестве гражданского лица. Может быть, именно это ему было нужно. Теперь его ничто не держало. Он мог поехать, куда захочет. Когда захочет. На столько, на сколько захочет. — И чем я могу помочь?
— Можешь купить заправку. Только и всего.
ГЛАВА 3
Он отфутболил ее. Сэйди попросила незнакомца сопроводить ее на свадьбу кузины, а он ее отфутболил.
— У меня нет костюма, — вот и все что он сказал, прежде чем уйти.
Ей даже не нужно было видеть его водительских прав или слышать недостаточно протяжную речь, чтобы сразу понять: он не настоящий техасец. Потому что незнакомец даже не озаботился придумать приличную ложь. Что-то вроде того, что его собака умерла и он скорбит. Или что запланировал на завтра пожертвование почки в рамках программы донорства.
Заходившее солнце обмывало «Джей Эйч» ярким оранжевым с золотым светом и просачивалось сквозь клубы пыли, поднимаемые колесами «сааба». Мистер Хэйвен предложил отплатить за услугу, но, конечно, не имел это в виду. Подобная просьба была тупой импульсивной идеей. А тупые импульсивные идеи всегда приводили Сэйди к неприятностям. Так что если посмотреть с такого ракурса, мистер Хэйвен сделал ей доброе дело. В конце концов, что она собиралась делать с большим, невероятно горячим незнакомцем всю ночь, если бы он согласился на такое предложение? Об этом Сэйди явно не подумала, когда спрашивала.
Грунтовая дорога до «Джей Эйч» занимала от десяти до двадцати минут в зависимости от того, как часто поверхность выравнивали и от типа транспортного средства. Сэйди в любой момент ожидала услышать сумасшедший лай и увидеть внезапное появление полудюжины или около того собак. Дом и служебные постройки стояли на расстоянии пяти миль от большой дороги на территории ранчо в десять тысяч акров. «Джей Эйч» было самым большим ранчо в Техасе, одним из старейших и продавало несколько тысяч голов скота в год. Ранчо находилось на земле, купленной у «Канейдиан Ривер» в начале двадцатого века прапрадедушкой Сэйди — майором Джоном Холлоуэлом. В хорошие и плохие времена Холлоуэлы попеременно то едва выживали, то благоденствовали, выращивая чистокровных герефордских коров и чистопородных лошадей. И все же, когда приходило время обеспечить будущее фамилии мужским наследником, Холлоуэлы долго не колебались. За исключением нескольких дальних родственниц, с которыми Сэйди почти не встречалась, она была последней в роду Холлоуэлов. Что являлось источником разочарования для ее отца.