— Ну, что же, — сказал он, — картинка становится все отчетливее. Скорее всего, в ближайшее время установят, что в сгоревшей «пятерке» был сын этого Валерия и его товарищ, который на пару с ним работал официантом на «Норрке»… Осталось только выяснить, зачем все это было им нужно… То есть зачем заказали и кто заказчик… Но кто будет выяснять? Борис с командой улетел во Владивосток… Ксения, он тебе дал телефон нового следователя?..

— Ничего не дал. Сказал, что пока нового руководителя группы не назначили и он оставил наши телефоны своему начальству.

Трешнев без рассуждений стал звонить Борису, но звонки срывались.

— Ты, надеюсь, помнишь, что там центральная жертва — Горчаковский? — спросила Инесса. — А все остальные — жертвы по принципу Достоевского в «Преступлении и наказании».

— Я так поняла, что у Горчаковского была какая-то запутанная любовная история, — вставила Ксения. — Так что, досточтимый Андрей Филиппович (она могла бы добавить: «…и дорогая Инесса Владиславовна»), я не в объятиях Абарбарова пребывала, а выведывала у него недостающие подробности…

— Много ли выведала? — с сомнением проговорил Трешнев. — То, что покойный давно пребывал в свободном эротическом полете, знала вся наша тусовка. И про его роман с Сухорядовой все знают…

— Но почему тогда «литературная…»… — Ксения запнулась. Отвесов явно не о Сухорядовой говорил…

Трешнев долго молчал.

Он не только выдержал паузу, но и передержал ее.

— Ладно, — не без переигранной важности сказал он. — Весь день за рулем, в пробках — плохо соображаю. Подумаем утром, на свежую голову. Но прежде всего — завтра продолжим поиск «Кизилового утеса». Чувствую, главная тайна, тайна убийства Горчаковского, связана именно с этой книгой! А послезавтра встретимся на Соборной премии и обсудим результаты. Я полон оптимизма.

— На Соборную не смогу, — сказала Инесса. — У меня послезавтра в школе последний звонок.

— Сгоришь ты на работе, — сострадающе сказал Трешнев.

— А я смогу! — спокойно сказала Ксения. — До встречи, Андрей. До свидания, Инесса.

После чего они высадили Ксению у метро «Коньково» и уехали в известном направлении…

Возвратившись домой, Ксения подумала, что, возможно, Трешнев был и прав, говоря о своей усталости. За рулем она не сидела, но чувствовала такую обессиленность, что, встав под душ, тут же опустилась на дно ванны и на непонятно какое время забылась под теплыми струями.

Как следует не вытершись, добрела до постели и провалилась в сон.

Соборность vs фуршетность

Нуль остался нулем и к вечеру следующего дня.

Однако эта неудача только раззадорила Трешнева.

Его баритон в телефонной трубке переливался жизнеутверждающими обертонами.

— Кажется, все солидные библиотеки Москвы мы прочесали. «Кизилового утеса» нет нигде. Полный нуль! Значит, встречусь с арбатскими книжными жучками. Если и у них нет, съездим в Турцию! Надо только пристегнуться к подходящему фуршету. А пока — не опаздывай на Соборную.

Однако в сенях зала Церковных соборов храма Христа Спасителя Ксения увидела не Трешнева, час назад прошивавшего эфир оптимизмом, а человека, бледного то ли от горечи, то ли от злости.

— Что с тобой, Андрюша?! Что случилось?

— Только представь себе! Сейчас подхожу к храму… То есть не к храму, а сюда, к залу заседаний… На ближних подступах стоит Амазасп Гивиевич, явно без пригласительного билета, ждет оказии. А у меня Инессин билет невостребованным остался. Матушка Ольга мне их на всех наших выдала… Я, естественно, с самыми добрыми чувствами подхожу к нему, протягиваю, все-таки человек без друга остался… Возьмите, говорю. А он от меня чуть не отшатнулся… Что такое?! Оказывается, вот что эти организаторы придумали! Сделали билеты двух видов: в серебряных конвертах и в золотых. И тех, у кого серебряные, пустят только на церемонию объявления лауреатов… А вот те, кого удостоили золотых, пройдут и на фуршет… Скажи мне: это демократия? Это соборность?

Он увидел проходившего мимо худощавого бородача с портфелем.

— Сейчас спросим специалиста. Профессор Вахмистров Степан Романович. Исследует как раз соборность, пасхальность и святочность русской литературы. Недавно посвятили его в члены Академии фуршетов в сане новоприобщенного, взяв обещание, что масленичность литературы он тоже включит в круг своего ученого внимания.

Окликнул.

Профессор заулыбался, подошел.

— Скажи, будь ласка, Степан Романович, какой у тебя пригласительный — серебряный али золотой?

Вахмистров развел руками:

— Вообще никакого нет. Я в жюри… Извини, тороплюсь. Мы ведь будем голосовать прямо сейчас, во время церемонии. На фуршете спокойно поговорим. У меня есть пара вопросов…

Скрылся в глубинах пространства.

— Наивный! Думает, где фуршет — там Трешнев!.. Конечно, отчасти он прав — я и без серебряного билета всюду пройду, но важен принцип. Я пройду, президент пройдет, но вот пройдешь ли ты — вопрос. А проводить тебя обходным порядком — значит разменяться на пятаки.

— Ну и что… Зачем нам эти бюрократы в рясах?! Давай просто погуляем, погода прекрасная!

— Какая погода?! И альтернативы есть. Но я тебе о сегрегации говорю! Посмотришь на такое — и задумаешься, не перейти ли под длань отца Михаила Артова. Тем более что он входит в наш Патриарший стол Академии фуршетов…

— А что, у вас и патриарх числится?!

— Упаси боже… — Трешнев с достоинством, степенно перекрестился. — Входят те, кто ходит, а я патриарха на фуршетах пока что не встречал. У нас патриархи светские. Метафорическое обозначение. Слыхала такое: метафора?

— Трешнев, убью.

— Убей меня нежно! Во главе нашего Патриаршего стола — Борис Владимирович. Честно говоря, когда его нет, я грущу. Все-таки возраст, мало ли… может, хворает. А кроме того, он обязательно скажет что-нибудь парадоксальное, свежее… Уверен, что у него и по поводу истории с Горчаковским своя точка зрения есть. Правда, он, кажется, к моменту убийства ушел, но прочее-то все видел, да и сейчас в боевом строю: на «Фуроре» был, сегодня тоже должен быть… Спрошу его обязательно. Также в «патриархи» входят Сергей Георгиевич, Даниил Григорьевич, отец Михаил… И вот, видишь? Рэм Брандт! Тоже принадлежит к Патриаршему столу.

— Это его Бродский назвал «трагическим элегиком»?

— Его, его… Знаменит с молодости. Причислен к «ахматовским сиротам» и, верно, до сих пор не смог избавиться от ощущения этого сиротства. Он громогласно бедствует и несколько лет назад на упрек друзей в литературной неразборчивости при выборе стихов для перевода заявил, что ему не на что купить даже пельменей…

— Неужели правда?

— Ну, если сказал… Во всяком случае, недавно ему отвалили премию в такую сумму, что хватит не только на пельмени, но и на манты с хинкалями. Правда, на фуршете по этому случаю было все, кроме как раз пельменей, — странное упущение. Зато в качестве сувенира всем присутствующим выдавали магнит для холодильника с фотографией явно голодного Брандта…

— Ой, у меня дочка собирает магниты!

— А у меня жена… Я тебе дам лишний, где-то у меня валяется, для служебных целей. Заодно приобщишь наследницу к нашим идеям… Внучка у меня уже приобщена, а она помладше твоей дочери будет… Ну, Амфитрион с ним, с Брандтом! У него наверняка пригласительный в золотом конверте… Пойдем-ка в зал, послушаем, кому дадут, а потом… Есть идея. То есть не идея, а запасной вариант. Надо всегда иметь несколько вариантов, ведь подлинная свобода — это свобода выбора. Для нас, фурганов, это особенно важно.

— Для кого?!

— Фурганов! Лови этимологию! Веганы — это вегетарианцы. Фриганы — те, кто отыскивает съедобное на помойках, в мусорных баках. А мы — фурганы. Питающиеся на фуршетах. Уразумела?

— Угу.

— Ну, добро. Мудрей потихоньку.

Трешнев, как обычно, вертел головой во все стороны, стараясь разглядеть в сотнях присутствовавших тех людей, которые могут ему понадобиться.