Хрыч, которого конвоир неторопливо вел к выходу, придерживая за локоть, вдруг громко кашлянул. Тихого щелчка конвоир не услышал, но брезгливо поморщился:

– Ты давай свои бациллы при себе держи, слышь?

Хрыч не ответил.

До металлодетектора оставалось около пяти метров, когда вдруг произошло невозможное. Хрыч вдруг чудом освободившейся от браслетов рукой перехватил руку конвоира и, толкнув его, одновременно второй рукой выхватил пистолет из его кобуры. Отлетая назад, конвоир успел проорать на весь вестибюль:

– Оружие!

Хрыч выстрелил в него, успев заметить, как пуля прошивает плечо конвоира, разбрызгивая кровь, и бросился к рамке металлодетектора, за которой была заветная свобода. Одновременно он выстрелил в сопливого постового, который – Хрыч успел заметить это боковым зрением – отпрыгивал назад и срывал с плеча автомат.

Пуля вошла в бронежилет Володи. Но при падении он успел нажать на спусковой крючок автомата.

Очередь раскатами грома прогремела в замкнутом пространстве вестибюля, прошивая насквозь грудь Хрыча, разнося вдребезги окна и дырявя металлодетектор. Умирающий Хрыч, которому одна из пуль прошила насквозь сердце, войдя под правой лопаткой и выйдя над левой ключицей, автоматически пробежал еще два метра – и рухнул на дверь. Под его тяжестью дверь распахнулась, и уже мертвый Хрыч вывалился, распластавшись грудью на верхней ступеньке управленческого крыльца.

Володя выронил автомат, дико вращая глазами и машинально отползая назад. Как в тумане он слышал крики, доносившиеся со всех сторон, и видел бегущих к нему со стороны дежурки людей в форме.

Рогов готов был рвать на себе волосы.

Прошло три часа.

Похитителей не было.

Три часа! Прослушка сообщила, что звонков от похитителей на сотовый Щербакова больше не было. Ни одного. Рогов позвонил операм, которые выдвинулись от места передачи денег за Щербаковым.

– Это Рогов. Что у вас?

– Клиент дома, – отозвался опер. – Гаврилов и Еремин с ним, я во дворе. Все спокойно.

Рогов выругался.

– Понял… Продолжайте, мало ли что. Звоните сразу, если… если что.

Отключившись, он угрюмо посмотрел на недострой.

Полчаса назад все опера, участвующие в операции, замерли в предвкушении развязки: к зданию приблизился бомж, собирающий бутылки. Но внутрь он не зашел. На всякий случай один из оперов двинулся за ним, довел его до мусорных контейнеров. Но бомж был обычным бездомным бедолагой, это было ясно.

– Что за х…ня, Лапин? – бубнил Рогов. – Что за…? Почему они не идут за деньгами?

– Может, они нас срисовали? – неуверенно отозвался Лапин.

– Срисовали? – рявкнул Рогов. – Как, твою мать? Когда? Как?

Лапин предпочел заткнуться. Рогов в миллионный раз повернулся к монитору, показывающему координаты сумки с устройствами слежения внутри. Красная точка пульсировала на своем традиционном участке монитора, еще больше сводя Рогова с ума.

В этот момент он и озвучил в первый раз ставшую уже почти очевидной мысль:

– Они не придут.

Но почему? Этого не знал никто.

Рогов ошибался. Кое-кто отлично знал, в чем дело.

Окружное УВД через полчаса после ЧП напоминало собой растревоженный улей. Перед зданием, вспыхивая сиренами, стояли полицейские автомобили, блокируя вход. Посетителей разворачивала целая группа вооруженных до зубов ППСников. Сотрудников управления отправляли к черному ходу. Вестибюль был местом преступления, и там работала целая бригада криминалистов и следователей из следственного комитета. Почти сразу стало ясно, что попытка побега произошла благодаря скрепке – она валялась на полу около лужи крови из прострелянного плеча конвоира. Бывалый домушник вскрыл наручники этим нехитрым приспособлением по пути из дежурки к выходу. И теперь следователи выясняли, как она оказалась у Хрыча.

Следователи допросили Володю Пешкова, убедились, что он в порядке – его жизнь спас бронежилет, и напоминанием о перестрелке служил теперь лишь ноющий и саднящий синяк на его грудной клетке – потеряли к парню всякий интерес. Не зная, что делать, он сидел у стены в вестибюле и смотрел в никуда. Успокоить парня попытался Кротов.

– Я позвонил твоему отцу. Сейчас он подъедет.

– Спасибо, дядь Саш, – сдавленно отозвался Володя.

– Ты как вообще?

– Не знаю. Я… я убил его.

Кротов чувствовал себя полным придурком, но говорить очевидные и дежурные вещи парню он сейчас был обязан.

– А он хотел убить твоего коллегу. И тебя. И убил бы, если бы у него было на секунду больше времени. Ты все правильно сделал. Слышишь, Володь? Все правильно.

Грищенко и Шевелев были на нервах из-за сорвавшейся операции по передаче денег похитителям. Никто не знал, что делать. Но пока не появились новости, была слабая надежда, что за деньгами все же придут – поэтому Рогову и его людям было велено оставаться на позиции до победного конца – даже если на это уйдут сутки.

– Разбор полетов у меня в шесть вечера, – сухо процедил Шевелев. – Будем выяснять, кто прокололся.

– Мои люди сработали как положено, – немедленно отозвался Грищенко.

– В шесть вечера! – почти рявкнул Шевелев. Его голова раскалывалась от навалившихся проблем. – Мне еще с главком бодаться сейчас из-за этого ЧП… Они готовят сообщение для пресс-службы… А что сказать, никто не знает.

– Это сделает комитет, – хмуро вставил Хомич. – И выставят ментов виноватыми. Надо успеть сделать заявление первыми и хоть как-то отмазаться, Егор Ильич.

Когда в управление ворвался Стас Пешков, он сразу же бросился к сыну.

– Ты ранен?!

– Синяк просто. Жилет спас.

Пешков обнял сына за плечи, усевшись рядом, и кивнул Кротову. Понимая, что он здесь лишний, Кротов отошел в сторону. Около дежурки мрачно что-то обсуждали Сам Лично, Грищенко и Хомич. Посмотрев на них, Кротов встретился взглядом с Хомичом. Тот поспешно отвел глаза. Хомич чувствовал себя неловко. Но Кротов уже и сам знал, что никакого повышения не будет. Поэтому он просто развернулся и привычной дорогой двинулся в свой подвал.

10

Двое ППСников из 2-го отдела ОВД №5 заступили на дежурство в восемь вечера. Новость о стрельбе в окружном УВД была на слуху у всех, и ППСники, катаясь по району, тоже обсуждали именно это.

– Бардак потому что, – заверял старший. – С каких пор их выводят через главный вход? А двор на что?

– Да какая разница. Он и там бы сбежал.

– А вот не скажи! В управе постовой в будке торчит, а ворота в два с половиной метра высотой. Там эта гнида даже не рыпнулась бы. По-хорошему после такого все начальство гнать надо с. ными тряпками из ментуры.

– Это да, – согласился младший. Перемывать кости начальству – одна из немногих отдушин на дежурстве, и это нравилось исключительно всем.

Рация захрипела голосом батальонного диспетчера:

– 7−10, 7−11 на выезде. Сделайте круг по их маршруту.

– Тунгуска-3, это 7−10. Да у них участок в два раза больше нашего, – заворчал старший по рации.

– Мне так и передать комроты? Он тут рядом.

– Едем уже, – буркнул старший в микрофон.

Экипаж с позывным 7−10 патрулировал окраину города – территорию между частным сектором и объездной дорогой, за которой уже была степь. По территории были разбросаны оптовые торговые базы, склады, редкие автомойки и пустыри. Когда экипаж полз по улицам соседнего участка, старший вернулся к любимой теме:

– А начальству не будет ничего, вот помяни мое слово. Знаешь, что будет?

– Что?

– Накажут того пацана, у которого эта б…ь ствол забрала. Отвечаю, так и будет. И на него все стрелки переведут.

– А как же выход во двор и все такое?

– Ой, я тя умоляю, малой. Главное стрелочника найти. Что, не знаешь, как в ментуре дела делаются? Максимум дежурному выговор объявят. А штабисту вообще ничего не будет. Помяни мое слово.

В этот момент младший заметил за зарослями кустарника в обочине автомобиль – свет фар патрульной «канарейки» отразился от габаритов над задним бампером машины.