Король Ричард — силач, непоседа, здоровяк, с единственной, весьма беспокойной, мыслью в голове: как бы снести побольше чужих голов — был одержим желанием отправиться в Святую землю во главе огромной армии крестоносцев. Но поскольку огромную армию не заманишь даже в Святую землю без огромной мзды, он начал торговать коронными землями и, еще того хуже, высшими государственными должностями, беспечно вверяя своих английских подданных не тем, кто был способен ими править, а тем, кто мог подороже заплатить за эту привилегию. Вот таким манером, да продавая по высокой цене помилования, да держа в черном теле народ, Ричард набрал уйму денег. Тогда он препоручил королевство двум епископам, а брата Иоанна наделил большими полномочиями и владениями, надеясь тем купить его дружбу. Иоанн предпочел бы называться регентом Англии, но он был человеком хитрым и приветствовал затею брата, наверно думая про себя: «Пускай его воюет! На войне к смерти ближе! А когда его убьют, королем буду я!».
Прежде чем новобранная армия отбыла из Англии, рекруты вместе с прочими отбросами общества отличились неслыханными издевательствами над несчастными евреями, которых во многих крупных городах они убивали сотнями самым варварским образом.
В одной крепости в Йорке во время отсутствия коменданта укрылось большое число евреев. Несчастные бежали туда после того, как на их глазах поубивали множество еврейских женщин и детей. Комендант явился и приказал его впустить.
— Господин комендант, мы не можем исполнить твое требование! — отвечали евреи с крепостных стен. — Если мы приоткроем ворота хотя бы на дюйм, ревущая за твоей спиной толпа вломится сюда и растерзает нас!
Услышав это, комендант воспылал неправедным гневом и сказал окружавшим его подонкам, что позволяет им перебить наглых жндов. Тут же вперед выступил один злобный монах-фанатик в белой сутане и повел чернь на приступ. Крепость держалась трое суток.
На четвертые сутки глава евреев Иоцен (который был раввином, или, по-нашему, священником) обратился к своим соплеменникам с такими словами:
— Братья мои! Нам нет спасенья! Христиане вот-вот проломят ворота и стены и ворвутся сюда. Раз уж нас, наших жен и наших детей ждет неминучая смерть, так лучше погибнуть от собственных рук, чем от рук христиан. Давайте истребим огнем те ценности, что принесли с собой, затем спалим крепость, а потом сгинем и сами!
Некоторые не могли на это решиться, но большинство согласилось. Евреи побросали все свои богатства в пылающий костер, а когда он дотлел, подожгли крепость. В то время как кругом гудело и трещало пламя, взвиваясь до небес, объятых кроваво-красным заревом, Иоцен перерезал горло своей нежно любимой жене и закололся сам. Все остальные, у кого были жены и дети, последовали его чуткому примеру. Когда громилы ворвались в крепость, они нашли там (кроме нескольких забившихся в углы слабодушных бедняг, тут же и умерщвленных) лишь груды золы и обгорелые остовы, в которых невозможно было узнать образа человеческого, созданного благодетельною рукою Творца.
Положив столь дурное начало святому крестовому походу, Ричард и его наемники пустились в путь, не имея на уме ничего хорошего. Поход этот король Англии предпринял совместно со своим старинным другом Филиппом Французским. Первым делом монархи устроили смотр войскам, число которых доходило до ста тысяч человек. Потом они порознь отплыли в Мессину, что на острове Сицилия, где было назначено сборное место.
Ричардова невестка, вдова Готфрида, вышла замуж за сицилийского короля, но он скоро умер, и его Танкред узурпировал трон, бросил вдовствующую королеву в тюрьму и прибрал к рукам ее владения. Ричард гневно потребовал освободить невестку, возвратить ей отнятые земли и оделить ее (как было заведено в сицилийском королевском доме) золотым креслом, золотым столом, двадцатью четырьмя серебряными чашами и двадцатью четырьмя серебряными блюдами. Танкред не мог тягаться с Ричардом силой, а потому согласился на все. Французского короля заела зависть, и он стал жаловаться, что король английский хочет единолично хозяйничать как в Мессине, так и в целом мире. Однако Ричарда эти жалобы нимало не трогали. За двадцать тысяч золотых он помолвил своего миленького маленького племянника Артура, тогда двухлетнего карапуза, с дочерью Танкреда. О миленьком маленьком Артуре речь еще впереди.
Уладив сицилийские дела без смертоубийства (что должно было его сильно разочаровать), король Ричард забрал невестку, а также прекрасную даму по имени Беренгария, в которую он влюбился во Франции и которую его мать, королева Элеонора (томившаяся, как вы помните, в тюрьме, но освобожденная Ричардом по его восшествии на престол), привезла в Сицилию, чтобы отдать ему в жены, и отплыл на Кипр.
Тут Ричард имел удовольствие подраться с королем острова из-за того, что тот позволил своим подданным ограбить кучку английских крестоносцев, потерпевших кораблекрушение у кипрских берегов. Без труда победив этого жалкого государишку, он взял его единственную дочь в прислужницы к госпоже Беренгарии, а самого короля заковал в серебряные цепи. Затем он опять пустился в путь вместе с матерью, невесткой, молодой женой и пленной принцессой и вскорости приплыл к городу Акра, который французский король со своим флотом осаждал с моря. Филиппу приходилось туго, потому что полвойска его было вырезано сарацинскими саблями и выкошено чумой, а храбрый Саладин, султан турецкий, расположился в окрестных горах с несметной силой и яростно защищался.
Где бы ни сходились союзные армии крестоносцев, они ни в чем не были согласны между собой, кроме как в самом безбожном пьянстве и дебоширстве, в оскорблении окружающих людей, будь то друзья или враги, и в разорении мирных селений. Французский король норовил обойти английского короля, английский король норовил обойти французского короля, а буйные вояки двух наций норовили обойти друг друга. Вследствие этого два монарха поначалу даже не могли договориться о совместном штурме Акры. Когда же они ради такого дела пошли на мировую, сарацины пообещали оставить город, отдать христианам Святой крест, освободить всех христианских пленников и заплатить двести тысяч золотых монет. На то им было дано сорок дней. Однако срок истек, а сарацины и не думали сдаваться. Тогда Ричард приказал выстроить перед своим лагерем около трех тысяч сарацинских пленников и зарубить их на виду у их единоземцев.
Филипп Французский не участвовал в этом преступлении: он уже отбыл восвояси с большей частью своего войска, не пожелав долее сносить деспотизм английского короля, забеспокоившись о своих домашних делах и, кроме того, расхворавшись от нездорового воздуха жаркой песчаной страны. Ричард продолжал войну без него и провел на Востоке почти полтора года, полных приключений. Каждую ночь, когда его армия делала привал после долгого перехода, герольды трижды выкрикивали, напоминая воинам о той цели, ради которой они подняли оружие: «За гроб Господень!», и воины, опустившись на колени, отвечали: «Аминь!» И в пути и на стоянках они постоянно страдали от раскаленного воздуха пышущей жаром пустыни, или от сарацин, воодушевляемых и направляемых храбрым Саладином, или от того и другого разом. Болезнь и смерть, битвы и раны были их уделом. Но сам Ричард превозмогал все! Он сражался, как великан, и трудился, как чернорабочий. Еще долго-долго после того, как он упокоился в могиле, среди сарацин ходили легенды об его смертоносной секире, на чей могучий обух пошло двадцать английских фунтов английской стали. И века спустя, если сарацинский конь шарахался от куста у обочины, наездник восклицал: «Чего испугался, глупый? Думаешь, там прячется король Ричард?»
Никто не восхищался славными подвигами английского короля более, чем сам Саладин, его великодушный и доблестный противник. Когда Ричард слег с горячкой, Саладин послал ему свежих фруктов из Дамаска и девственного снега с горных вершин. Они часто обменивались любезными посланиями и комплиментами, после чего король Ричард садился на своего коня и ехал крушить сарацин, а Саладин садился на своего и ехал крушить христиан. При взятии Арсуфа и Яффы король Ричард навоевался от души. А в Аскалоне, не найдя себе более увлекательного занятия, чем восстановление каких-то укреплений, порушенных сарацинами, он прибил своего союзника, герцога Австрийского, за то, что этот гордец не пожелал унизиться до таскания камней.