Простить этих недостойных принцев значило дать им передышку для подготовки нового предательства. Они были лживы, вероломны и бесчестны, как распоследние жулики. Через год принц Генрих опять взбунтовался, и опять был прощен. Еще через восемь лет принц Ричард выступил против старшего брата, а принц Готфрид бесстыдно заявил, что братья никогда не придут к согласию, если не объединятся против родителя. Спустя год после их примирения, которому поспоспешествовал король, принц Генрих вновь возмутился против отца, и вновь склонился перед ним, присягая в верности, и вновь был прощен, и вновь восстал вместе с Готфридом.

Но этому вероломному принцу пришел скорый конец. Он тяжко занемог в одном из городов Франции и, терзаемый угрызениями совести, послал гонцов к государю-батюшке, умоляя его приехать повидать сына на смертном одре и в последний раз даровать ему прощение. Великодушный Генрих, никогда не державший зла на чад своих, собрался было в дорогу, но его приближенные, зная коварство принца, заподозрили подвох и внушили королю, что, доверяясь такому предателю, хоть и родному сыну, он рискует жизнью. Поэтому король остался дома, а в знак прощения послал умирающему перстень с собственной руки. Принц осыпал перстень поцелуями и облил слезами, сокрушаясь о том, каким дурным, злым и недостойным он был сыном. Засим он обратился к стоявшим вокруг священникам со следующими словами: «О, обвяжите меня вервием, стащите с постели и бросьте на ложе из пепла, чтобы я мог умереть в покаянии с молитвой на устах!» И так принц Генрих умер двадцати семи лет от роду.

Три года спустя на каком-то турнире принц Готфрид не удержался в седле, и мчавшийся во весь опор конь размозжил ему копытом череп. Так что осталось только два принца — принц Ричард и принц Иоанн, который к тому времени вырос и торжественно присягнул на верность отцу. Вскоре Ричард опять восстал, поощряемый другом своим, французским королем Филиппом Вторым (сыном покойного Людовика), но тут же повинился и поклялся на Евангелии в вечной покорности, после чего опять был прощен, а примерно через год снова восстал. В присутствии отца он преклонил колено перед королем французским перед своим сюзереном и объявил, что с его помощью отвоюет себе все отцовские владения во Франции.

И этот самый Ричард смел называть себя воином Христа Спасителя! И этот самый Ричард носил плащ крестоносца, точно такой, в какие облачились короли французский и английский, когда под старым раскидистым вязом среди французской равнины они дали клятву (как и Ричард) предпринять новый крестовый поход во имя и во славу Истины!

Сокрушенный сердцем, смертельно уставший от криводушия своих сыновей и от самой жизни, несчастный король, так долго стоявший как скала, начал сдавать позицию за позицией. Но папа, к его чести, поддержал Генриха и вынудил французского короля и Ричарда, хотя удача была на их стороне, вступить в мирные переговоры. В обмен на мир Ричард потребовал увенчать его английской короной и отдать ему в жены (о чем в действительности он вовсе не мечтал) сестру Филиппа Французского, его нареченную, которую король Генрих удерживал в Англии. Генрих же настаивал на том, чтобы сестра Филиппа вышла замуж за его любимца Иоанна, единственного (говорил он) послушного ему сына. Однако сломленный, измученный, убитый горем, видя, как один за одним покидают его вельможи, король Генрих в конце концов принял все условия.

Но напоследок судьба приберегла для него еще один тяжкий удар. Когда он уже не поднимался с постели, ему принесли для подписи мирный договор, а вместе с ним и список тех, кто взбунтовался против соглашения и кого он должен был простить. Первым в том списке стояло имя Иоанна, его любимого сына, которому он безгранично доверял.

— О, Иоанн, дитя моего сердца! — возопил король в неописуемой душевной муке. — О, Иоанн, любимейшее мое чадо! О, Иоанн, ради кого я противостоял стольким напастям! Неужели и ты меня предал?! — Потом он с горестным стоном откинулся на подушки и произнес: — Теперь будь что будет. Мне все безразлично!

Спустя какое-то время Генрих велел перевезти себя во французский город Шинон, который в течение многих лет казался ему красивейшим местом на свете. Теперь же ничто не радовало его глаз. Он сказал чистую правду: все земное стало ему безразлично. В диком исступлении Генрих проклял час, когда родился, проклял сыновей, которых породил, и отдал Богу душу.

Как за сто лет до того придворные лизоблюды бросили Завоевателя в час его кончины, так же они покинули и его потомка. Королевские покои были ограблены, и самый труп обчищен. С трудом удалось собрать средства на то, чтобы отвезти тело в аббатство Фонтевро для погребения.

Впоследствии, льстя Ричарду, стали говорить, что у него львиное сердце. По-моему, куда лучше иметь сердце человеческое. Ричардову сердцу, львиному или человеческому, следовало бы облиться кровью, когда он вошел в святое аббатство и взглянул на непокрытое лицо своего отца. Ричардово сердце, львиное или человеческое, было злокозненным и вероломным по отношению к почившему государю и более чуждым нежности, чем сердце любого дикого зверя в лесу.

С царствованием Генриха связана одна дивная история. Это история Розамунды Прекрасной. Рассказывают, что король пленился юной Розамундой, прелестнее которой не было в целом мире. Он построил для нее в Вудстокском парке чудесный чертог и окружил этот чертог лабиринтом, так что добраться до него можно было только с помощью клубочка шелка. Но злая королева Элеонора, возревновав к Розамунде Прекрасной, выведала секрет клубочка. И вот однажды она предстала перед красавицей с кинжалом и с чашей яда и приказала ей выбирать между двумя смертями. Заливаясь горючими слезами, бедняжка молила жестокую королеву о жалости, но тщетно. Поняв, что делать нечего, Розамунда Прекрасная выпила яд и упала мертвая посреди чудесного чертога, вкруг которого весело заливались не ведающие горя птички.

Прекрасная Розамунда действительно жила на свете и действительно (я в этом уверен) была прелестнейшей в мире девицей. Король, конечно же, души в ней не чаял, и злая королева Элеонора, конечно же, ревновала. Но, к сожалению, — я говорю «к сожалению», потому что мне очень нравится эта история, — не существовало ни чертога, ни лабиринта, ни шелкового клубочка, ни кинжала, ни яда. К сожалению, прекрасная Розамунда удалилась в монастырь близ Оксфорда и там тихо окончила свой век. Монахини повесили над могилой сестры шелковый полог и постоянно приносили к ней свежие цветы в память о юности и красоте, пленившей короля, когда он тоже был молод и вся жизнь лежала перед ним в радужном сиянии.

Теперь же эта жизнь померкла и угасла, увяла и превратилась в пыль. Генрих Плантагенет упокоился в церкви аббатства Фонтевро на пятьдесят седьмом (вовеки не исполнившемся) году от рождения, достойно процарствовав почти тридцать пять лет.

Глава XIII. Англия во времена Ричарда Первого по прозванью Львиное Сердце (1189 г. — 1199 г.)

В 1189 году от Рождества Христова Ричард Львиное Сердце унаследовал престол Генриха Второго, чье отцовское сердце он так безжалостно терзал и в конце концов растерзал. Как нам известно, Ричард с самого отрочества был бунтарем, однако сделавшись монархом, против которого могут бунтоваться другие, он вдруг понял, что бунтарство — это страшный грех, и в приступе благочестивого негодования покарал всех своих главных союзников в борьбе против отца. Никакой другой поступок Ричарда не мог бы лучше разоблачить его истинную натуру и вернее предостеречь льстецов и прихлебателей, доверяющих принцам с львиными сердцами.

Еще он заковал в цепи казначея своего покойного предшественника и держал его в темнице до тех пор, пока тот не открыл ему королевскую сокровищницу и собственный кошелек в придачу. Так что Ричард, львиное у него было сердце или не львиное, безусловно отхватил себе львиную долю богатств злосчастного казначея.

Ричард венчался королем Англии в Вестминстере, с невероятной пышностью. В собор он шествовал под шелковым балдахином, накинутым на острия четырех пик, каждую из которых нес именитый лорд. В день коронации произошел чудовищный еврейский погром, похоже, доставивший огромную радость массе дикарей, именовавших себя христианами. Король издал указ, запрещавший евреям (которых многие ненавидели, хотя они были самыми дельными торговцами в Англии) присутствовать на церемонии. Но среди евреев, понаехавших в Лондон со всех концов страны для того, чтобы поднести новому государю богатые подарки, нашлись-таки смельчаки, решившиеся тащить свои дары в Вестминстерский дворец, где от них, естественно, не отказывались. Как предполагают, один из зевак, якобы уязвленный в своих христианских чувствах, принялся громко этим возмущаться и ударил еврея, который пытался проскользнуть с подношением в ворота дворца. Завязалась драка. Евреев, уже проникших внутрь, стали выталкивать вон, и туг какой-то негодяй закричал, что новый король приказал истребить племя неверных. Толпа хлынула в узкие городские улочки и принялась убивать всех попадавшихся ей на пути евреев. Не находя их больше на улицах (так как они попрятались по домам и заперлись там), озверелый сброд кинулся громить еврейские жилища: вышибать двери, грабить, колоть и резать хозяев, а иногда даже выбрасывать стариков и младенцев из окон в разведенные внизу костры. Это страшное зверство продолжалось двадцать четыре часа, а наказаны были только три человека. И то они поплатились жизнями не за избиение и ограбление евреев, а за сожжение домов некоторых христиан.