– Как по уговору, – ответил Борис, – они взяли половину.

Виновник скорби господина Новохатко поручик Милашевский в это время живой и здоровый сидел в одном из продавленных кресел кабинета Николаева на верхнем этаже дома на Большой Садовой. Напротив него во втором кресле, как обычно вытянув длинные ноги, бледный от бессонных ночей, помещался Павел Миронов, у окна, сложив руки на груди, стоял хозяин кабинета, а за столом над стопкой исписанных листков трудился Федор Зявкин.

Первый допрос подходил к концу. Зявкин добросовестно и подробно записал весь рассказ гражданина Лаухина о том, как он скитался по России в поисках пропавшей жены, о том, как он хотел и не смог уехать из Новороссийска и как, наконец, встретив в Ростове дальнего родственника Константина Ивановича Кубарева, поселился у него и поступил работать делопроизводителем в окрпрод.

– Прочтите и подпишите, если все верно записано.

Милашевский углубился в чтение.

Николаев от окна сделал Федору неприметный знак: “Выйди”. Тот встал, прошелся, будто бы разминаясь, и пошел к двери. За ним Николаев.

– Так ты мне расскажи, – попросил за дверью Николаев, – как прошла операция?

– Да как по нотам. Я думаю, все в порядке, – Зявкин выпустил клуб табачного дыма. – Приказ и деньги мы ему вернули через Веру. Новохатко теперь убежден, что его пожелание в точности выполнено. Дескать, нанял бандитов. Для Новохатко это дело обычное. А поручик этот для нас клад. У него все связи. Собственно говоря, мы бы уже сейчас могли тряхнуть весь этот ростовский центр.

– Ни в коем случае нельзя этого делать, – сказал Николаев, – главное ведь не в них. Я вчера опять говорил с Москвой. Они особенно подчеркивают: нужно добиться бескровного разоружения отрядов Назарова и Говорухина. Три тысячи человек не шутка! Так что тут нужно действовать безошибочно, чтобы ни один из руководителей штаба не ушел, а то они такой шум на Дону поднимут. Им терять нечего, казаков им не жалко.

Когда чекисты снова вошли в кабинет, Милашевский обратился к ним:

– Я уже спрашивал у товарища, – он показал на Миронова, невозмутимо рассматривавшего ссадину на пальце, приобретенную в ночной схватке, – но он мне ничего не ответил. Может быть, вы мне объясните: на каком основании меня задержали? Мне на службу пора!

Зявкин взял со стола подписанный протокол допроса. На каждой страничке внизу аккуратно стояло: “К сему Лаухин”. Он убрал бумаги в стол и взял чистые.

– Ну, а вот здесь, господин поручик Милашевский, вы напишете нам правду, – спокойно и даже несколько безразлично сказал он. – Забирайте бумагу – и в камеру. Когда напишете, скажете караулу, вызовем. До того времени беспокоить вас не будем. Нам не к спеху.

Милашевский, казалось, оцепенел. Он тупо смотрел на лежавшую перед ним бумагу.

– Что именно я должен написать? – наконец спросил он.

– Все подробно и о своей деятельности, и о князе, о знакомых. Адреса не забывайте.

Милашевский потянулся к карандашу.

– Нет, не здесь, – остановил его Зявкин. – Я же говорю – не к спеху. В камере напишете.

Милашевский покорно взял бумагу и пошел к двери.

– Карандашик забыли, ваше благородие, – сказал, подымаясь за ним, Миронов.

16. Служу Родине

На утреннем совещании в квартире Новохатко было решено, что князь Ухтомский перенесет свою резиденцию сюда, на квартиру Николая Марковича.

Под помещение штаба отвели просторный полуподвал дома с наглухо закрытыми окнами. Из него на задворки дома вел потайной выход. Когда пошел разговор о преемнике Милашевского по штабу, Ухтомский сказал:

– Этот вопрос я решу позже. Вы свободны, господа.

Белен ков, Филатов и Борис вышли в переднюю. Уже у самых дверей полковник осторожно спросил Филатова:

– Надеюсь, Иван Егорович, вы не в претензии на меня за прошлое. Вы понимаете, ведь я должен был проверить. Посудите сами…

– Оставим этот разговор. Скажите лучше, что вы знаете относительно срока начала десанта?

– Теперь уже скоро, – ответил Беленков. – Неделя, может быть, две.

Борис торопился домой. Надо было связаться с Зявкиным. Он прикинул план на ближайшие дни. Надо сосредоточить внимание только на самом главном: связь с отрядами, связь с Врангелем. Дома в кресле он закрыл глаза, стараясь собрать воедино все известные ему уже сведения, и… не заметил, как уснул. Снилась ему Астрахань, он гуляет в саду – сзади подходит Беленков, берет его за плечо…

– Борис Александрович, к вам пришли, – услышал он голос Веры.

В дверях комнаты, необычайно взволнованный, стоял есаул Филатов. Вера торопливо вышла.

– У меня чертовская новость! – зашептал есаул. – Князь назначил тебя своим адъютантом!

– Меня? – спросил Борис. Он на секунду подумал, что все еще не проснулся. Ему вдруг стало весело. – Стоило будить из‑за таких шуток! – сказал он. – Спать хочется!

– Да нет, я серьезно, – есаул с досадой тряхнул его за плечо. – Не имей сто рублей, как говорят. Я сказал Новохатко, что если мы хотим иметь своего человека… Ну, а князь ему сейчас доверяет, должен доверять. Ведь все боевики в городе подчинены Новохатко.

В тот же вечер корнет Бахарев снова предстал перед князем Ухтомским в домике Новохатко.

– Мне рекомендовал Николай Маркович вас, корнет, – сказал князь, – как исполнительного и преданного нашему делу человека. Кроме того, ваше происхождение, – в этом месте Борис скромно опустил глаза, – убеждает меня, что в вашем лице я найду деятельного и верного помощника. Это особенно необходимо сейчас, когда мы стоим на пороге крупных событий.

– Я буду счастлив служить вам, ваше превосходительство, – ответил Борис.

– Не мне, а несчастной России, – поправил Ухтомский.

– Так точно! – повторил Борис. – Родине!

Когда Борис познакомился с делами штаба, он убедился в том, что, несмотря на сложную обстановку подполья, Ухтомский сумел разработать действенную систему мобилизации сил на случай высадки десанта. Для Бориса было неприятной новостью то, что в подпольном штабе ОРА постоянно имелись самые свежие сведения о дислокации частей Северо‑Кавказского военного округа.

“Неужели в нашем штабе кто‑то работает на них?” – думал Борис.

Новые загадки появлялись одна за другой. Только к середине июля Борису, наконец, удалось добыть полный список всех членов организации в городе. Лишенный возможности вести в штабе какие‑либо записи, Борис зазубривал в день до двадцати фамилий с адресами. Вечерами он диктовал их Вере, и наутро они пополняли список Федора Зявкина. Этот список заставил Милашевского давать правдивые помазания. А в штабе постоянно теперь появлялись все новые и новые люди.

Новохатко в эти дни чувствовал себя как рыба в воде. Он не мог жить без интриг. Это было его призванием. Борис видел, как этот человек прибирает к рукам все нити штаба, и, конечно, ни в какой мере не препятствовал этому. Напротив, как человек, попавший в штаб по протекции Николая Марковича, он во всем подчеркивал свое согласие с ним.

Особенно не давал покоя Новохатко вопрос о том, откуда у полковника Беленкова английская салюта.

– У него, несомненно, должна быть связь с генералом Хольманом, помимо пас, – сказал он однажды Бахареву.

– А кто такой Хольман? – прикидываясь незнающим, сказал Борис.

– Представитель английской разведки при штабе Деникина. Он, собственно говоря, и основал наш штаб. Видите, тут идет сложная игра. Хольман, конечно, интересуется сам, без третьих лиц, знать, как тут у нас обстоят дела. Он барону не очень верит.

Однажды ранним утром Ухтомский сказал Борису:

– Отправляйтесь сейчас на пристань. Около кассы вас будет ждать молодой человек в белой косоворотке, глаза голубые, блондин. Подойдете к нему и спросите: “Когда пойдет пароход до Константинов‑ской?” Он ответит: “Пароход до Константиновской не ходит третий день”. Проводите этого человека по набережной до четвертой скамейки.

– В котором часу я должен быть на пристани?

– Немедленно, – ответил Ухтомский.