Отдав долг взаимной вежливости, представители Порты начали деловой разговор о подготовке к штурму острова Кефалония. Но, как вскоре выяснилось, не штурм их беспокоил, а порядок взимания контрибуции с освобождаемых островитян и дележ трофеев. Ушаков с удивлением увидел, как при словах о контрибуции и дележе трофеев алчные огоньки зажглись в глазах собеседников и враз исчезло их напускное благообразие.

Ушаков собрал всю свою выдержку и, продолжая приветливо улыбаться, ответил, что трофеи, как и было уговорено на конференции в Бебеке, будут поделены поровну, кроме нескольких медных пушек из 62-х захваченных на Занте, которыми он заменит пришедшие в негодность при обстреле Цериго. Также поровну будут поделены депежные суммы, вырученные от продажи трофейного имущества.

Что же касается контрибуции с жителей, то, поскольку этот вопрос не поднимался на конференции, его надо будет согласовать союзным правительствам России и Блистательной Порты. Для этого он немедленно направит рапорт российскому посланнику в Стамбул для доклада императору Павлу I. Такое же предложение он просит уважаемых Махмут-эфенди и Кадыр-бея направить своему правительству для доклада султану Селиму III.

Ответ Ушакова пришелся явно не по вкусу военачальникам Порты, но делать было нечего, и они, рассыпаясь в комплиментах русским морякам и гренадерам, перевели разговор на тему о том, какую прекрасную встречу и прием устроил магистрат в честь освободителей.

Тут, к счастью, к ним подошли старшины города и острова, и разговор на опасную тему больше не возобновлялся.

Ушаков мысленно выбранил себя за неосторожность и зарекся на будущее отпускать от себя переводчиков хотя бы на шаг. В делах тут нельзя без свидетелей, да и но такой он знаток турецкого языка, чтобы за пышными восточными оборотами правильно уловить скрываемый ими истинный смысл.

17 октября отряд кораблей и десант капитана 2-го ранга Ивана Степановича Поскочина овладел островом Кефалония и его двумя укрепленными городами, расположенными друг против друга у входа в узкую бухту, — Ликсури и Аргостоли. При решительных действиях гарнизона они могли представить серьезную помеху русским войскам. По случилось так, что отряду десанта с эскадры пришлось не стрелять в французов, а отбивать их у жителей. За два дня до подхода союзников жители Кефалонии подняли восстание, и французский гарнизон ничего с ними но мог поделать.

В день высадки десанта французы, побросав пушки, расположенные на побережье, попытались укрыться в старой крепости, расположенной в глубине острова. Однако не всем удалось это сделать. Часть гарнизона перехватили отряды самообороны города Аргостоли и подошедший десант. Коменданта острова полковника Ройэ и часть гарнизона, пытавшихся укрыться в малой крепости Ассо, обезоружили и взяли в плен вооруженные жители города Ликсури. Греки заковали пленников и, посадив на суда, отвели их подальше от берега и тем спасли им жизнь, так как толпа вооруженных крестьян, возглавляемая местными дворянами, жаждала их перебить. Потом их взяли иод охрану русские моряки, естественно предварительно расковав.

23 октября население Кефалонии — второго но величине острова после Корфу, а точнее, ее главного города Аргостоли устроило такую же торжественную встречу Ушакову, Махмут-эфенди и Кадыр-бею, как и на Занте.

В конце дня Ушаков, уставший от церемоний этой встречи, расхаживал по каюте и вполуха слушал доклад Поскочина о штурме и всех перипетиях овладения крепостью и городом. В глубине каюты Метакса сосредоточенно его записывал. Прервав докладчика, вошли комендант гарнизона Кефалонии полковник Ройэ и сопровождавший его лейтенант Головачев. Успокоившись относительно своей судьбы и своего имущества, пленный полковник имел самоуверенный вид. Он почтительно поблагодарил адмирала за вежливое и человеколюбивое обхождение с ним и со всеми пленными.

— Ежели бы но усилия великодушного офицера Поскочина, подверглись бы мы, конечно, неминуемой и позорной смерти. Греки заковали нас, как рабов, и отвели на галеры… Так нигде не поступают с образованными людьми…

— Вы называете себя образованными людьми, но деяния ваши не таковы, — ответил рассерженный аттестацией жителей Кефалонии Ушаков, — Положим, все, что вы говорите, — правда, но все же лучше посидеть несколько дней скованными, нежели сделаться жертвой озлобленного против вас народа. Вы жалуетесь на греческих офицеров, а они спасли вам жизнь. В ваших бедах, полковник, вы виноваты сами!

— Я вел себя, как следует исправному французскому офицеру, я выполнял приказ моего командования, — обиделся осмелевший Ройэ.

— Выполняли приказ? И крепость сдали без боя тоже но приказу? Я вам докажу, что выполняли приказ вы плохо. Вы поздно взялись укреплять вверенный вам остров, вы не сделали нам никакого сопротивления, не выстрелили ни из одного орудия, не заклепали ни одной пушки. Из вашей пороховой казны жители украли сто восемьдесят бочек пороху и двадцать ящиков и бочонков с патронами. Вот как вы выполняли приказы! Впрочем, окончим этот неприятный разговор. Есть у вас какие-либо претензии и просьбы ко мне?

— Нет, ваше превосходительство. Скажите только, какая будет наша судьба?

— Судьба ваша будет обычная. Через день-два отправим вас в Морею под присмотр турецких властей. Побудете там, пока ваши власти не договорятся со Стамбулом об отправке вас на родину, а не договорятся — пробудете в Морее до конца войны. Семейных офицеров с женами и детьми разрешаю отправить в Анкону, если они дадут честное слово до конца войны не воевать против нас и наших союзников. У вас здесь есть семья?

— Нет, ваше превосходительство, я одинок.

— Что же, останетесь в плену вместе со своими подчиненными. Хоть в этом свой долг до конца исполните…

Так закончился разговор с французским полковником адмирала Ушакова, который первейшей обязанностью считал выполнение своего долга и присяги.

Ушаков упрекнул француза в плохом выполнении своего долга, хоть тот и был врагом в этой войне.

Расстроившись после беседы с пленным комендантом, Ушаков некоторое время молчал, только посматривал на лейтенанта Егора Метаксу, быстро, сосредоточенно и дословно записывавшего только что закончившийся разговор.

— Итак, Иван Степанович, — обратился Ушаков к Поскочину, — продолжим. На чем мы остановились?

— Я докладывал о пленных и взятых трофеях.

— Вот и продолжайте.

— В главной крепости, в малой крепости Ассо, на батарее и в городах Аргостоли и Ликсури взято в плен 208 человек, в том числе 11 офицеров. Трофеев взято: 56 пушек разных, 65 бочонков пороху и поболе 2,5 тысяч ядер, бомб чиненых и картечей. На корабль «Троица», ваше превосходительство, и на фрегат «Счастливый» из трофеев мною взято по 4 медных пушки, пороху 40 бочонков и бомб до 600. Остальное оставил в крепости при карауле. При острове остаются авиза «Красноселье» о 14 пушках и из Скиперова батальона поручик Иван Поджио, комендантом, а с ним унтер-офицер, канонир, барабанщик и 12 гренадеров. Столько же и от турецкой стороны.

— Правильно сделал. Что там еще?

— Пленные, Федор Федорович, посажены на транспорты и по утру отправятся на остров Паксос, а потом на матерый берег к паше Морейскому. Старшим там лейтенант Тизенгаузен.

— На Паксосе и Итаке гарнизоны были?

— Нет, там французов не было, они туда только за продуктами приходили. Все брали, а денег не платили.

— Вот и добрались до того, что их греки едва не порешили. Сколько жителей на Кефалонии сейчас?

— Жителей там, Федор Федорович, тысяч до пятидесяти восьми будет, как их архонт^{78} считает. Все больше греки. Дворяне и купцы побогаче — итальянцы и греки, которые свой язык забыли. Мира у них между собой нет. Греки занимаются виноградарством да еще оливки выращивают, солят, масло из них давят и продают по всем островам, виноград сушат и на матерый берег возят. Л еще выделывают хлопчатую бумагу и хлопчатую ткань для одежды и на паруса. Жители городов — все, как есть, купцы и мореходы. Как англичане блокаду сделали, очень они обнищали. Вон в гаванях и в заливе 120 всяких судов и лодок стоят. Какие пустые, какие с грузом.