– Кораллы и двадцать пять талеров.

– Кабы они у меня в руках были, взяла бы и бросила в огонь.

– Ну, и сгорели бы.

Тут Ясек вынул из кармана трубку и стал выгребать из нее проволокой угольки и пепел.

Кристка, стоя на коленях, обняла его и приблизила губы к ого лицу.

– Ясек, Ясек, – сказала она с болью. – Плохо тебе было эти три года?

Ясек вытряхнул угольки и пепел на ладонь, достал кисет и присыпал к ним табаку.

Кристка смотрела ему в глаза:

– Ясь!..

– Ну? – сказал Ясек, плюнул в табак и стал его растирать на руке.

– Не пойдешь больше к ней, правда?

– Куда?..

– К Ядвиге?..

Ясек затолкал табак, смешанный с угольками, в трубку, взял ее в рот, вынул из костра горящую веточку, прижал ее к табаку, прижал пальцем, потянул несколько раз, бросил ветку в огонь и сплюнул в него. Кристка присела перед ним на корточки и смотрела на него, как на своего ребенка.

– Ясек! – сказала она вполголоса, – все, что хочешь, дам я тебе.

– Да, ведь ты уж мне все дала, верно? – насмешливо спросил Ясек.

– Буду ходить за тобой, как мать. Никогда работать не будешь…

– Да, ведь, я и теперь немного работаю.

– Будет у тебя все, как у барина. Обед тебе буду варить каждый день!

– Да ну?.. – Ясек снова сплюнул в огонь. – Ну, а еще что?

– На свадьбу дам…

– С кем?

– Ясек!.. не будь такой недобрый, как дьявол!

Ясек встал со скамейки.

– Куда идешь?

– Куда хочу, – ответил он спокойно.

Кристка снова обняла его.

– Не любила я тебя? Не целовала? Не ласкала? – говорила она ласковым голосом. – Когда ты приходил, ты всегда был желанным. Приходил ты по ночам, стоило тебе только в окно постучать или в стену, разве я тебе не открывала; приходил ты зимой, когда холодно было, разве я не выскакивала к тебе в рубашке, босиком? Я тебя всегда, как спасенья желала! Ясек! – И Кристка прикоснулась лбом к его коленям и обняла его ноги.

– Ясек! Ясек!

Но Ясек уже стал терять терпение, рванулся и пошел к двери. Кристка не выпустила его ног и потащилась за ним по земле.

– Пусти же меня!

– Не пущу, ты мой! ты мой! ты мой!

– Я той, чьим быть хочу! – сказал не терпеливо Ясек.

– Еще крепче буду тебя целовать! Не хочешь меня больше?

– Целуй! – ответил Ясек. – Ведь ты меня не купила, чтоб привязать, как бычка, на веревку.

– Купила! и на веки!

– Чем?

– Сердцем моим!

– Ну, болтай, – проворчал Ясек и направился к двери.

Тогда Кристка вскочила и крикнула:

– Стой! – голос ее звенел таким бешенством, глаза так горели, что Ясек остановился.

– Стой! – кричала Кристка. – Скажи мне, что приглянулось тебе в этой губастой? Богаче она меня, что ли? Или краше? Или слава о ней ходит? Что тебе в ней приглянулось больше, чем во мне? Только ты ее увидел этим летом, так тебя к ней и потянуло! Говори! Чем она приманила тебя к себе! Говори! Разве есть девка лучше меня? Ну?

И она стояла перед ним с растрепанными волосами – платок упал на плечи – с блестящими черными глазами и пылающим лицом.

Ясек в шляпе набекрень, с трубкой в зубах, опирался, подбоченясь, на чупагу.

– Что тебе приглянулось в ней больше, чем во мне?

– Серые глаза.

– Серые глаза?

– Да.

У Кристки еще больше запылало лицо, словно молния пробежала и остановилась у нее между черными бровями.

– Глаза!? – крикнула она снова.

– Да! – ответил Ясек небрежно и нетерпеливо.

Молния горела между бровями Кристки, но лицо ее переменилось, и дикой усмешкой забелели из‑за губ мелкие, острые зубы.

– И ты к ней хочешь идти?!

– Иду туда, куда хочу.

– Конечно. Еще бы. Вот если я могла выкрасить глаза в серый цвет! Что мне с ними делать? Не посереют они у меня. Ничего тут не поделаешь! Да постой же, Ясек, не ходи, я тебе ее сама приведу; коли ты мне так прямо сказал, так я уж знаю, что делать. Сиди здесь, в шалаше, я тебе сейчас ее приведу!

Она выхватила из костра большую головню.

– Темно? Так я посвечу тебе!

Ясек ступил шаг вперед и смотрел на нее, немного изумленный.

– Что ты хочешь делать, Кристка? – спросил он.

– Приведу ее! Сейчас обе в шалаше будем. Коли ты мне так прямо сказал, так я уж знаю, что делать.

И с огромной пылающей головней, как с факелом, она выбежала из шалаша; сквозь щели Ясек видел по свету, как она шла к избе Ядвиги, которая была в нескольких шагах.

– Ядвига лежит и спит, – подумал он: – она ее ко мне позовет, что ли?

И снова спокойно сел лицом к костру.

Кристка подбежала к избе Ядвиги. Там звенели колокольчики коров, запертых на ночь. Ядвига сидела на пороге со стороны поля.

– Что там? – спросила она, видя приближающийся огонь головни.

– Не спишь еще, Ядвись? – спросила Кристка.

– Нет. Это ты, Кристка?

– Я.

– Зачем ты пришла сюда с головней?

– За тобой.

– Зачем?

– Иди со мной.

– Куда ж мне идти?

– К Яську.

– К Яську? Да он сам ко мне придет, – отрезала Ядвига.

Кристка помолчала немного, потом сказала странным голосом.

– Глаза у тебя серые, Ядвись?

– Какие есть, такие есть. А тебе что?

– Ядвись! глаза у тебя серые?

– На кого черта тебе мои глаза, серые ли, карие.

– Ядвись! глаза у тебя серые?!

– Хочешь знать: сама посмотри!

– Покажи!

– Иди, откуда пришла! Чего тебе от меня надо?

– Покажи мне их, глаза твои!

– Кристка, да ты очумела!? Чего ты хочешь?

Ядвига встала с порога и остановилась перед Кристкой лицом к лицу, вся красная от огня.

– Чего хочешь?!

– Глаз твоих хочу! Вот чего! – крикнула Кристка и ударила ее по глазам пылающей головней.

Страшный, раздирающий крик разорвал лесной мрак и ночь. Собаки пронзительно залаяли, а эхо крика разлетелось во все стороны, словно скалы завыли вокруг. За этим криком раздался другой и третий; поляну наполнил ужасный, пронзительный стон, словно вырывавшийся из внутренностей.

Ясек выскочил из шалаша и подбежал к избе.

– Что там случилось?! – кричал он. – Что такое? Кто там так орет?! Что… – Слова у него застряли в горле. Кристка держала за руку ползавшую по земле и кричавшую Ядвигу и светила над ней вихрем искр от головни. Увидев Яська, она крикнула:

– Вот она! Вот ее серые глаза! Смотри‑ка!

И пахнула ему огнем.

– Что ты сделала, несчастная!?

– Что!? Подожгла ее глаза, как мох, – засмеялась Кристка, так что в лесу загудело.

Люди, проснувшись, стали выходить из изб и бежали туда, откуда неслись стоны и крики и где блестел в воздухе огонь, но вдруг Ядвига перестала стонать и метаться на камнях и навозе, – должно быть, лишилась чувств от боли.

– Подожгла ее глаза, как мох! – повторила Кристка, отпустила руку Ядвиги и бросила догоравшую головню прочь.

Стало тихо и темно; тогда она подошла к Яську, который стоял, онемев от ужаса, крепко, порывисто обвила ого шею обеими руками и с силой пригнула его голову к себе.

– Теперь ты будешь мой! – сказала она диким полушепотом. – Теперь ты будешь мой!

И он наклонился к ней, хоть и не по доброй воле, но не упираясь. Кристка взяла его за руку и повела его в темный и легкошумный лес.

КАК ВЗЯЛИ ВОЙТКА ХРОНЬЦА

Якубек Хуцянский мчался, что было духу, в горы и покрикивал:

– Ей‑ей, скажу ему! Ей‑ей, скажу ему!

Якубку Хуцянскому было лет четырнадцать, и он прекрасно понимал, что о Войтке Хроньце, который «дезентировал» из полка и сидит у них в горах, никому не надо говорить, – да только он прекрасно понимал и то, что о Касе Ненцковской, Войтковой невесте, что пляшет теперь в корчме с парнями, – рассказать ему надо. Он мчался, что было духу, в горы и покрикивал:

– Ей‑ей, скажу ему! Ей‑ей, скажу ему!..

Мчался он, правду сказать, и оттого, что страшно боялся медведя, который прошлой ночью «отведал мяса» на поляне.

Лес кончался, сосны стали редеть, замелькала поляна, залитая лунным светом.