Поручик Ямадзи давно ждал этого. Он только беспокоился – хватит ли у России сил одержать вторую победу после многолетней войны? Но уж коли она выступила, значит, силы есть. Не зря, видно, встревожился генерал Акикуса, часто позванивал в разведотдел штаба Квантунской армии, интересовался событиями на фронтах. Казалось бы, после таких успехов, о которых он сообщил Родзаевскому для радио, надо торжествовать. А генерал нервничал, повышал голос и срочно посылал своих сотрудников с ответственными поручениями. Ямадзи тоже получил приказ – выехать в станицу Оненорскую, где находилась военная миссия, ускорить сбор резервистов для отправки в действующую армию.

Василий радовался. Может, там он сделает больше, чем здесь для победы советских войск. Закончив дела в миссии, он отправился на квартиру. Нужно было собраться, взять с собой все необходимое. Кто знает, вернется ли еще в Харбин?

Перед отъездом он встретился с Перовским, сообщил о своей командировке.

– Если удастся осуществить то, что задумал, можно будет рассчитывать на возвращение в Россию, – сказал Василий.

– Вы и так сделали много хорошего.

– Мало, Виктор Иванович. Могу больше.

– Последние секретные новости слышали? – спросил Перовский.

– Нет.

– Советские войска в нескольких местах прорвали наши пограничные укрепления. Японцы всюду отступают.

– Так им и надо! – ликовал Василий. – Хотели Америку покорить и маршем пройти до Урала, а теперь своих рубежей не могут удержать…

…В станицу Оненорскую Василий прибыл поздним вечером. В домах светились огни. Где‑то играла тальянка. Голосисто пели девушки.

«Не страшатся войны. Видно, такие уж русские люди: в горе и в радости поют».

Машина подошла к двухэтажному дому. У крыльца стоял часовой. Василии попросил вызвать начальника. Вышел молодой поручик, возглавлявший военную миссию.

– Ямадзи‑сан! – узнал он Василия. – Проходите, проходите. – И повел гостя в свою квартиру. На нижнем этаже жили солдаты, а на верхнем была канцелярия и квартира начальника. Поручик Кураива занимал большую комнату, в которой стояло две койки.

– Ты что, женился? – показал Василий на одну из коек.

– Нет. Это для гостей.

– А то у вас здесь невест много.

Кураива сказал, что его невеста на Хоккайдо, и он не думает ей изменять.

Они сели в шезлонги около низенького стола, закурили. Кураива заговорил о военных действиях с русскими, рассчитывая на то, что работник центральной миссии знает о войне больше, чем передавалось по радио. Но Василий не делился тем, что знал. Кураива для него был по существу врагом.

– Не понимаю, Ямадзи‑сан, откуда у русских такая самоуверенность – первыми напасть?

«Не нравится, – подумал Василий. – До сих пор все было наоборот»…

– Самоуверенность, друг мой, не всегда приносит успех. Думаю, что русские скоро убедятся в этом… Как ваши резервисты? Готовы к выступлению?

Кураива постучал тонким пальцем по сигарете над пепельницей и взглянул на Василия раскосыми глазами.

– Ждем приказ. Штаб армии Маньчжу‑Ди‑Го почему‑то медлит.

– Видно, пока не требуется подкрепление. Но надо быть готовым.

– Конечно, – кивнул Кураива. – Полковник приказал поселковым атаманам завтра утром прибыть сюда со своими казаками. Только соберутся ли? Обленились они тут, тяготятся службой.

Голос Ямадзи посуровел.

– Кто не явится, будем наказывать вплоть до расстрела.

….Ранним утром на площадь около церкви стали прибывать конники из поселков Чельский, Цырыхты, Хопачи, Николаевский. Парыгин, бывший семеновский офицер, состоящий на службе армии Маньчжоу‑Го, принял рапорта от поселковых атаманов и остался доволен: резервисты явились на удивление в полном составе (тысяча сабель), в боевом снаряжении, хоть сейчас в бой веди.

В полдень пришел приказ: проверить боеготовность резервистов и ждать дальнейших распоряжений штаба.

Радио в этот день сообщало, что японские войска успешно отражают атаки красноармейцев на всех фронтах. Снова приводились баснословные цифры подбитых советских танков, самолетов, уничтоженных бойцов и командиров.

Вечером по селу разнесся слух, что красные заняли Хайлар и идут к Хинганскому хребту. Эту весть принес Федя Репин. Он рассказал, что один эскадрон из Асано‑бутай был на маневрах под Хайларом и попал под обстрел советских танкистов. Двадцать кавалеристов ушли из‑под огня. Но, возвращаясь в гарнизон, они были задержаны в Хинганских горах японцами и расстреляны, как дезертиры. Феде чудом удалось спастись. Раненый, едва держась на ногах, он добрался до своего села. Кто‑то донес о нем в военную миссию. Кураива приказал арестовать Федю. На допросе был Василий.

– Рассказывай, где ты видел советские танки? – потребовал Кураива.

Парень поправил светлый чуб, выбившийся из‑под фуражки, озорно взглянул на пышущего злобой японского офицера.

– Наш эскадрон ночевал в степи за Хайларом. Утром слышим грохот. Со стороны Аргуни шли танки. Мы сели на коней и вылетели им навстречу с саблями наголо. А танков тьма‑тьмущая. Как начали поливать из пулеметов, все у нас посмешалось…

– Замолчи, скотина! – оборвал Кураива. – Ты – трус и паникер! Кураива хотел немедленно расстрелять Репина, но Ямадзи посоветовал посадить Федю в карцер до особого распоряжения.

Настроение у резервистов резко упало. Все поняли, что радио обманывает, что японцы отступают. Даже полковник Парыгин сник и уже не торопился с выступлением. Василию пришлось ободрять его, что советские не пройдут Хинган, что ниппонская армия устроит им Сталинградское побоище. И резервистам найдутся дела.

У Василия родилась идея – уговорить Парыгина не вступать в бой с советскими, перейти на их сторону. Но пока об этом рано было говорить – не создались условия.

На следующий день поступил приказ – выступить в предгорье Хингана, занять оборону и готовиться к отражению врага.

Василий ехал на коне рядом с Парыгиным впереди полка. Он радовался, что обстановка складывается в его пользу.

Шел третий день войны. Советские войска продвигались в глубь Маньчжурии, занимая один город за другим. Воины Первого Дальневосточного фронта под командованием маршала Мерецкова, овладели городами Хутоу, Мулин и приближаются к Муданьцзяну. Второй Дальневосточный фронт генерала армии Пуркаева, форсировав Амур, занял Сахалин, Фуцзинь и подходит к Цзямусы. Войска Забайкальского фронта маршала Малиновского, обойдя Халун‑Аршанский укрепрайон, перевалили Большой Хинганский хребет и идут к Солуню.

Только японское радио не проявляло никакого беспокойства. Токийский диктор с олимпийским спокойствием вещал: «Императорская армия и флот, выполняя высочайший приказ, повелевающий защищать родину и высочайшую особу императора, повсеместно перешли к активным боевым действиям»… Но из неофициальных источников, поступивших в Харбин, люди понимали, что дни империи сочтены.

В отделах бюро российских эмигрантов готовили документы для уничтожения и отправки в Токио. Родзаевский снял ремень с портупеей. Ходил в штатском, как пес с поджатым хвостом. Не помогли его призывы «Все силы на борьбу с красными врагами!» Теперь он не готовил инструкции для агентов на случай вступления в Россию, а подумывал, как бы куда‑нибудь скрыться.

В кабинете начальника БРЭМ генерала Власьевского сидели соратники по борьбе: атаман Семенов и генерал Бакшеев. Бакшеев сник, осунулся. На высохшем узком лице его выделялись только казацкие усы. Мыслимое ли дело, хромому старику с одной здоровой рукой пришлось позорно бежать из Хайлара от наступления красных на площадке товарного поезда! Почти двое суток трясся он на чемодане, не чаял, что доберется до Харбина. Теперь с горечью рассказывал о несметных армадах советских танков, которые движутся к Хингану.

– Да‑а, плохо мы знали советских. Считали, что у них осталось мало сил, что они не осмелятся напасть. И жестоко обманулись. Танки их сходу прорвали укрепления японцев и вечером подошли к Хайлару.

Власьевский зло усмехнулся.