Летом 1944 года среди адмиралов возник заговор против Тодзио. Заговорщики требовали дать отставку премьеру, заключить мир с Америкой и начать войну с Советским Союзом.

Император дал согласие сформировать новое правительство. Тодзио ушел в отставку. Но у него остались соратники, которые следовали его курсом. Это были: генерал Анами, ставший военным министром, и начальник генерального штаба Умедзу. Они убедили императора не изменять военных планов.

Капитуляция Германии вызвала новые разногласия в правительстве. Несколько старейшин высшего совета предлагали нормализовать отношения с Советской Россией и продолжать войну с Америкой. Добиться мира на приемлемых для империи условиях.

Премьер‑министр барон Судзуки и адмиралы настаивали на перемирии с Америкой и Англией, чтобы двинуть затем все силы на Россию. Но военная когорта во главе с Анами и Умедзу стояла за продолжение войны до победного конца. Они предложили свою программу ведения войны. В случае оккупации американцами островов Японии перевести августейшую резиденцию и правительство в Маньчжурию под охрану Квантунской армии. В метрополии провести тотальную мобилизацию. Поскольку в империи не хватает продовольствия – уничтожить всех стариков, детей, больных и ослабленных. Вооружить весь народ и сражаться до последнего японца.

В июне состоялось совещание высшего совета по руководству войной. На нем присутствовал император, члены правительства, военные и морские чины. После долгих словопрений Хирохито внял советам старейшин. Было принято решение – направить в Москву искусного политика, чтобы улучшить отношения с Россией. Просить Советы быть посредником между Америкой и Японией. Эту миссию император возложил на своего двоюродного брата принца Коноэ, бывшего премьер‑министра. Отправка Коноэ в Москву намечалась до отъезда советских представителей на Потсдамскую конференцию. Но когда премьер Судзуки уведомил об этом советского посла в Токио, тот ответил, что японский представитель будет принят в Москве только после Потсдамской конференции.

Это был щелчок по носу чванливых японских правителей. Слишком поздно к ним пришло благоразумие.

Коноэ все‑таки ездил, в Москву, но безрезультатно. К этому времени уже была обнародована Потсдамская декларация, в которой Америка, Англия и Китай требовали от Японии прекратить войну и безоговорочно капитулировать.

Снова собрался высший совет по ведению войны. Первым выступил премьер Судзуки, семидесятидевятилетний адмирал в отставке.

– Ваше величество, – отвесил он поклон императору. – Тревога за судьбу божественной империи вынудила меня провести обследование армии и флота на предмет способности к сопротивлению. Факты свидетельствуют о том, что продолжение войны приведет страну к неминуемой катастрофе. За период военных действий на Тихом океане мы потеряли половину флота, четыре тысячи самолетов, одну треть личного состава. Армия устала воевать. В империи недостает продовольствия. По нашим сведениям, Россия перебрасывает свои войска с запада к границам Маньчжу‑Ди‑Го. Нет сомнений, что в ближайшее время она выступает. Империя не в состоянии будет вести войну на два фронта. А капитуляция даст возможность сохранить нацию от гибели…

За принятие условий Потсдамской декларации высказались морской министр и министр иностранных дел.

Диаметрально противоположную позицию заняли военный министр Анами и начальник генерального штаба Умедзу.

– Капитуляция – это предательство! – резко говорил Умедзу. – Армия не допустит бесчестия нации. Сейчас в империи дислоцируется двухмиллионная армия и столько же войск стоит в Маньчжурии, Китае и Корее. Около миллиона находится на островах Тихого океана. Авиация насчитывает десять тысяч семьсот самолетов, морской флот – пятьсот боевых кораблей. Наконец, у нас на вооружении бомба «И». Такого средства массового уничтожения нет ни у одного государства. Все это позволит нам вести войну еще не менее двух‑трех лет. Русские войска, измотанные войной с Германией, не смогут сокрушить мощь отборной Квантунской армии. Надо учитывать также, что наши позиции прикрыты тремя надежными линиями укреплений. Трудные условия театра военных действий подорвут моральный двух русских. Война примет затяжной характер. Через два‑три месяца наступление их будет остановлено. Квантунская армия перейдет в контрнаступление и поставит Россию на колени. Мы исполним божественное предназначение империи – хакко ити у.

Наступила пауза. Все замерли, посматривая на императора, который сидел за столом, склонив голову. Хирохито пребывал в глубоком раздумье. Холеное бледно‑желтое лицо его казалось окаменевшим. Только чуть‑чуть вздрагивали черные усики. Никто не знал, какие мысли витали в его божественной голове. Может, в эти мгновения он советовался с богиней Аматерасу. А уж она‑то знает, что ждет божественную империю эры сёва[10].

Наконец, Хирохито поднял голову и торжественно повелел:

– Империя будет продолжать войну, как бы ни было тяжко моим верноподданным.

Судзуки судорожно затрясся всем телом. По его морщинистым щекам покатились слезы.

Анами и Умедзу торжествовали: то, что не удалось осуществить генералу Тодзио, сделают они.

На другой день премьер Судзуки заявил корреспондентам, что Япония отклоняет Потсдамскую декларацию и будет продолжать войну.

В штаб Квантунской армии был передан приказ военного министра: оперативный план «Кан‑Току‑Эн» остается в силе. Все войска перевести на предбоевые рубежи. Пересмотреть также позиции артиллерии, полевые аэродромы, места сосредоточения танков. Привести в боевую готовность бактериологическое оружие «Отряда 731» и его филиалов.

Отклонение Потсдамской декларации японским правительством Семенов считал исключительно разумным решением. Иначе зачем было готовиться столько лет к предстоящей войне с Россией. Только выжившие из ума старцы могли предложить императору пойти на такую унизительную капитуляцию. Но нашлись мудрые мужи, которые предостерегли государя от неверного шага. Умедзу – вот кто оказался дальновидным и до конца последовательным борцом за сохранение могущества Японии.

Атаман знал этого волевого, решительного генерала, фанатически преданного военным идеалам империи. Не раз встречался с ним, когда он был командующим Квантунской армией. Если бы Умедзу, а не Судзуки поставить премьер‑министром и наделить такой властью, какую в свое время имел генерал Тодзио!.. Впрочем, будущее покажет. А сейчас надо готовиться к решительной схватке. Теперь уж нет сомнений – не Россия, так Япония начнет войну. Так сказал ему начальник Харбинской военной миссии Акикуса, который вызывал его к себе. Он поручил атаману проверить боеготовность русских войск армии Маньчжоу‑Го. И вот он, Семенов, едет на станцию Сунгари‑II, где стоит кавалерийский полк. Около станции – железнодорожный мост через Сунгари, а по соседству, в Лошагоу, военный городок с красными казармами.

Городок когда‑то был построен русскими для охраны моста от набегов хунхузов. С приходом японцев в Маньчжурию здесь дислоцировался японский гарнизон. Затем был сформирован отряд из русской эмигрантской молодежи, которым командовал полковник Асано. Японцы называли отряд Асано‑бутай. Позже, когда в Маньчжоу‑Го была введена воинская повинность для русской молодежи, Асано‑бутай вырос до полка. В это время им командовал полковник Смирнов, бывший офицер генерального штаба царской армии.

Семенов недолюбливал этого эрудированного в военных делах штабиста за его «либерализм» в отношениях к подчиненным и даже к Советской России. Конечно, Смирнов не восторгался большевиками, но и не злопыхал, как он, Семенов. Полковник обладал здравым рассудком. Атаману думалось, не окажись Смирнов здесь, он непременно стал бы служить Советам.

В военный городок Семенов прибыл под вечер, когда занятия в полку закончились. Около казарм сидели русские парни, пели с присвистом и лихо отплясывали под звуки балалаек. Атаману хотелось подойти к ним, побалагурить, как раньше с казаками. Но Смирнов повел его к себе на квартиру. Невысокий, с поседевшими висками и здоровым румянцем на щеках полковник выглядел моложе своих пятидесяти лет и прельщал душевной теплотой. Атаман несколько смягчил свое холодное отношение к нему. За ужином, выпив по рюмке чуринской, Семенов спросил: