Ее пальцы дотронулись до его лица, едва коснувшись щек, как будто боясь, что его плоть может раствориться в воздухе. Несомненно, это был голос Альмеры с нежными арабскими словами. Он прижал ее к себе, почувствовал, что она плачет и спазмы сотрясают ее хрупкое тело. Ее изящное тело! Да, как всегда, ивовая тростинка. Значит, уже свершилось чудо, на которое он так надеялся, хотя сознавал свою вину: он слишком мало думал об этом.

– Альмера. – Он оторвал свои уста от ее, отстраняя ее тело от себя, чтобы провести рукой по ее плоскому животу. – Да, малышка, я здесь, но скажи, скажи скорее, как мой сын?

– Твой сын, мой господин? Ты знаешь, что у тебя сын?

– Я знаю, что у меня должен был родиться сын. Я никогда не смог бы зачать в тебе девочку.

– Да, Рори, у тебя сын, и у него желтые волосы и белая кожа, как у тебя, и это самый большой младенец, которого ты когда‑либо видел, и с самым громким голосом.

– А его имя, Альмера?

– Я зову его Исмаил. Но ты, мой господин, должен дать ему английское имя, я ведь ни одного слова не знаю.

– Пусть оно останется, Альмера. У него будет два имени. Одно – мавританское, а другое – шотландское. Мы будем звать его Исмаилом, как выбрала ты, но еще он будет Махаундом, потому что наполовину мавр, наполовину шотландец. Исмаил Махаунд Сааксский и Саксский. Мы сделаем его принцем Сааксским и бароном Саксским. Будем надеяться, он будет гордиться своим отцом когда‑нибудь. Исмаил Махаунд Сааксский и Саксский. Какое святотатственное имя! Ну а теперь, моя дражайшая, о себе. Где мы можем поговорить? Не можем же мы стоять здесь, а у нас есть столько всего порассказать друг другу.

Она взяла его за руку и повела по длинной галерее, его каблуки цокали по плитам пола.

– Иди тише, милорд, – предупредила она, но было поздно; раскрылась дверь, и сноп света упал на плиты. В солнечном свете стояла женщина, волосы ее против солнца походили на ореол.

– Кто это, Альмера? – В голосе звучали резкие нотки, и Рори вышел из тени на свет.

– Ты, наверно, ждала меня, Мэри. Уж конечно, ты знала, что я в Тринидаде.

– Мой лорд Саксский. – Она протянула ему тонкую руку, которая показалась холодной и сухой в его потной ладони. – Должна заметить, ты не спешишь нанести визит старому другу.

– Другу? – Он коснулся руки губами. Она походила на кусок слоновой кости. – Когда же мы успели стать друзьями, миледи Ясмин?

Она вздрогнула при упоминании этого имени, но тень промелькнувшей улыбки показала, что она не была целиком омрачена неприятными воспоминаниями.

– Ну, если не друзьями, то врагами мы тоже больше не будем, Рори. Мы через многое прошли вместе. – Она стала между ним и Альмерой, оставив свою руку в его, потом неожиданно повернулась. – Иди, Альмера, пока это отродье не подняло опять шум. – Альмера была в нерешительности, и леди Мэри повернулась и легонько шлепнула ее по щеке. – Иди же, я сказала. Рори задержал девушку.

– Она тебе не рабыня, Мэри. Если она и принадлежит кому‑нибудь, так это мне. А отродье, о котором ты говоришь, – это мой сын. Если тебе есть о чем поговорить со мной, то мне с Альмерой тоже есть о чем поговорить…

– Она может подождать. Тебе нет резона так бахвалиться насчет этого полукровки. Осмелюсь предположить, целая вереница таких ублюдков тянется отсюда до Тимбукту.

– Благодарю, Мэри, и еще чертова дюжина, а то и больше в Шотландии. – Он слегка поклонился. – И запомни, мог бы быть еще один, белее и белобрысее, чем кто‑либо из нас, если бы только семя, уроненное мною в тебя, попало на плодородную почву.

Она покраснела, и краска быстро залила все ее лицо. Ее поднятая рука была готова съездить по его щеке с еще большей силой, чем по щеке Альмеры. Рука остановилась в воздухе и медленно, даже любовно, опустилась ему на плечо.

– Слава Богу, что семя не взошло. Но не будем ссориться. У меня и так было слишком много горечи и разочарований в жизни. Я помню все, что ты для меня сделал. Я многим тебе обязана, и прежде всего признательностью. Хватит, Рори, я не отнимаю у тебя права встретиться с Альмерой позже, а сейчас я очень хочу поговорить с тобой. Наедине! Иди, Альмера. – Она отпустила девушку и снова повернулась к Рори. – В любом случае, официального визита у тебя не получится. Мой муж в отъезде. Это единственная возможность для нас поговорить, потому что старый дурак страшно ревнив. Что касается Альмеры, ты можешь поговорить с ней в любое время, а со мной…

Дрожащими пальцами она сделала жест, свидетельствующий о тщетности таких попыток в будущем, и подтолкнула его через порог. Дверь за ним закрылась, и Рори услышал тихий щелчок хорошо смазанного запора.

Это была маленькая гостиная, со вкусом обставленная в стиле господина Шератона, с креслами и диваном на тонких ножках, обитыми белым дамастом. Длинная и тонкая мебель, которая, очевидно, прибыла из Англии вместе с ее милостью, выглядела до странного нелепо в чисто испанском интерьере. Через куполовидную дверь была натянута сетка над растрепанной кроватью, и теперь, когда он мог как следует разглядеть леди Мэри, он заметил, что она была в тонком дезабилье. Было очевидно, что она следовала тропической привычке, предаваясь послеобеденной сиесте, и его появление разбудило ее. Он осторожно сел в кресло, не зная, выдержит ли оно его вес, она же нервно ходила по комнате, то подобрав с полу пару гольфов из шелкового газа, то поправляя занавески на окнах, чтобы умерить поток света в комнату, наконец налила ему бокал вина.

Рука ее дрожала. Черт! Ему что, суждено было сегодня у всех женщин вызывать приступы треволнений? Она, подойдя, стала рядом с ним, после того как он принял вино; стала так близко, что при малейшем движении он мог бы дотронуться до нее, так близко, что видел мрамор ее тела с голубыми прожилками через кисейный шелк ее одеяния. Он потягивал вино, ожидая, когда она сядет, но она продолжала стоять около него. Его глаза поднялись навстречу ее взгляду, он поднял бокал, как будто произнося тост, и улыбнулся ей.

– В конце концов, почему бы нам не быть друзьями, Ясмин? Мы давно могли бы ими стать, и наша жизнь стала бы гораздо приятнее. Я сожалею, что применил к тебе силу. Я не должен был этого делать, ты же моя соотечественница и, до некоторой степени, находилась под моей опекой. Но видишь ли, это было необходимо…

– Необходимо? Сколько трусости в таком признании! Еще больше, чем в самом поступке.

– Я сказал необходимо, и это действительно было необходимо. Видишь ли, мне надо было кое‑что доказать, не только себе, но и Бабе. Все остальные уже стучались в твою дверь, но никому не удалось войти. Это был вызов. Мне надо было доказать, что я, как мужчина, превосходил любого мавра, что моя мужская сила превосходила силу любого араба. Более того, – уголки его рта опустились, и его улыбка была попыткой к смирению, – до этого ни одна женщина не отказывала мне, и, овладев тобой, я удовлетворил свое тщеславие. Так что я должен был рассчитывать только на силу и сейчас сожалею об этом. Ты заслуживала лучшего отношения к себе.

– Это уж точно. – Рука ее легла ему на голову, а пальцы теребили локон. – Я заслужила быть изнасилованной еще раз. Одного раза было недостаточно, Рори. Ты зажег огонь и потом дал ему волю разгореться во мне, даже не думая затушить его. Вторгшись раз, ты должен был захотеть сделать это опять, но, нет, ты относился ко мне с холодным уважением, которого была достойна разве что твоя сестра, к которой ты не питал никаких добрых чувств.

– А ты? Ты обращалась со мной еще хуже.

– Я пришла к тебе во второй раз, буквально приползла на коленях, умоляя об этом, а я не та женщина, которая просит об одолжении любого мужчину, Рори Махаунд. Я хотела, чтобы ты овладел мною, а не заставлял бы меня просить об этом.

– Сотня, а то и больше женщин из моего гарема делали то же самое. А ты чем лучше?

– Ты всегда был самодовольным подлецом, таким уверенным в своей власти над женщинами. Ты никогда не уставал от того, что они молят тебя об одолжении? Что ж, тогда я не умоляла тебя, но сейчас я утратила всю свою гордость и умоляю тебя об этом. Подумай, какой всепожирающий костер ты разжег во мне, и после этого пальцем не пошевелил, чтобы затушить его! Где, ну где мне найти того, кто мог бы заменить тебя?