Прошло долгое время, пока вконец измочаленная трудом женщина и еще крепкий телом и духом мужчина получили право выйти на пенсию. Замаячила возможность пожить в свое удовольствие. Дочь выросла, удачно вышла замуж за офицера в Ярославль, — неказистого, но хваткого интенданта, жила в достатке, троих родила. Сын работал автослесарем и женился на медсестре из Адлера, девке стервозной, с гонором, любящей наряжаться по моде. Ничего из богатого заработка мужу не оставляла, даже из-под стелек в ботинках деньги выуживала, говорила: «Ты мне кругом должен, на моей площади живешь». Квартира — всего в одну комнату, однако ж квартира, с ванной и водопроводом — досталась невестке от родителей.

Сыну, загруженному заказами, некогда было ни отношений выяснять, ни разводиться, да и детишки подрастали. Тогда Василий с Капой составили завещание — свои квадратные метры отписали дочке, а сыну, чтобы баба не грызла, начали возводить на дачном участке просторный шлакоблочный дом с мезонином и рядом просторный каменный гараж. Панюшкин идеей загорелся и возмечтал: вот построит дом, возьмет себе комнату в мезонине — из нее видно море и внуков, которые станут возиться в саду. Детей он любит, в детях жизнь. Для них расчищал участок от камней, корчевал кусты, для них посадит фруктовые деревья, с деревьями он возиться любит. Женщины вареньев наварят, компотов на зиму накрутят — подпол в доме запланирован глубокий, прохладный. А когда он совсем состарится и народятся правнуки, будет весь день лежать возле открытого окна, вдыхать запахи выброшенной прибоем морской травы, радоваться солнцу и голосам внизу. Разве человеку еще что-нибудь нужно для счастья?

Каждый день, после обеда, Василий ездил на дачу. Наблюдал, как продвигается строительство, втихаря от жены носил работягам выпить, не так, чтобы допьяна, но они потом свое добавляли и спали в тени кустов до вечера, а в темноте — какая работа, пора по домам. Вася и сам не дурак, выпивал с мужиками за компанию, а иногда и спал. Никто никуда не спешил — все при деле. Так и двигалась стройка — ни шатко ни валко. К осени нулевой цикл с грехом пополам закончили. Каменщик запросил по-божески, материалы доставали по знакомству и расплачивались частично самогоном, но средства потребовались большие. На пенсию не разгуляешься, пришлось потревожить деньги, отложенные по русскому обычаю на «черный день». Несколько лет дом сооружали, осталось совсем немного. Сын уже у себя в мастерской и решетки для окон сварил, а Василий двери-рамы в плотницком цеху из выдержанного дерева заказал и на место доставил. Но тут случилось несчастье: домкрат сломался, и сынка автомобилем, который он чинил, придавило насмерть.

Василий с женой горе пережили, крепко держась вместе. Часами лежали в обнимку и плакали, добрые слова друг другу говорили, а утешиться не могли, оставались еще дочь, внуки, всем надо помогать и дачу достроить, иначе скандальная невестка грозилась предъявить законные права на квартиру, отписанную по завещанию дочери.

Как всегда положение спасла Капа. Утерев слезы, свернула домашние дела и нанялась работницей в теплицы, которые возвели корейцы у реки Псоу на границе с Абхазией. Правда, ноги болят, но это ничего — главное, не помереть, дом закончить, а то Васька-шелапут все пропьет, профукает. Он разве о пользе когда думает?

Жена после смерти сына сильно сдала, однако крепкая, управится, считал Панюшкин. Он тоже мог бы шоферить, но работа таксиста требует нахрапистости, постоянной гонки за клиентами, соперничества с другими водителями — это ему противно, да и где машину взять? Мог бы плотничать, восстановив прежние навыки, но топором он еще в молодости намахался будь здоров.

Пять лет прошло, а дом еще недостроили, когда случилась новая беда. Капа наняла по дешевке штукатурить стены заезжих молдаван, мужа с женой, и ежедневно снабжала обедами да еще и аванс выплатила, чтобы потом цену не набивали. Васька по выходным вместе с ними водку-пиво пил, не думал, что после этого у людей рука подымется на чужое добро. Поднялась. Продали молдаване готовые двери и рамы вместе с решетками, материалами и инструментами, а сами исчезли. Панюшкин даже в милицию заявлять не стал — паспортов у работников не спрашивал, верил на слово. Да и милиция нынче не та, чего уж тут душой кривить. Искать не будут, если только за большие деньги.

Потеря вышла практически невосполнимая, работы остановились. С горы дом сиротливо глядел в морскую даль мертвыми оконными провалами. Мечта о комнате в мезонине и тихой старости если не погибла совсем, то отодвинулась до лучших времен. Раз в три дня Капа гоняла Василия на участок с большой флягой объедков: велела взять с улицы бродячего пса и привязать на длинную цепь, не то и урожай потаскают, и недострой по камушку разберут.

— Совести у людей совсем не стало, — сокрушалась Капа. — В церковь ходят! Чего в церковь ходить, если Бога не бояться? Бог нынче вроде баловства. На слово никому верить нельзя. Кругом одни жулики. Милиции за порядком смотреть некогда, она налог в свой карман с торговок укропом собирает.

Васька скривился, не любил, когда милицию ругала Капа. Плохая, хорошая — не ее ума дело.

— И когда ты чем довольна была!

— А какое такое довольство я в жизни видела? А? Скажи? Рожать, стирать, над грядками корячиться? И чего имею? Последнее старшему внуку на учебу отдала — невестка опять приходила собачиться.

— А за пазухой что прячешь?

Голос у Капы был визгливый, тем более, если она кричала, а кричала она почти всегда:

— Сколько ни есть — все мое! Тебе бы только пива нахлестаться со своими дружками, а дача на моей шее висит!

В общем, жизнь вошла в накатанную колею, но если Капе двигаться по ней становилось все труднее, то Василий возраста пока не ощущал и на пенсию, хоть и невеликую, смотрел как на манну небесную. Получить исключительно в собственное распоряжение крепкое, полное жизненной энергии тело да еще деньги в придачу — представлялось волшебным везением. И это состояние легкости и приподнятости над суетным миром, где большинство все еще продолжает борьбу за кусок хлеба, рождало в его душе фантазии.

Одну он уже осуществил — довел до совершенства процесс самогоноварения из фруктов, в обилии созревавших на дачном участке. Сам Василий из крепких напитков предпочитал водку, и ту пил без особой страсти и пьянел быстро, но наполненная прозрачной пятидесятиградусной жидкостью фляга из-под сметаны вызывала у него ребячий азарт и неубывающий восторг. Спиртное без ограничений и практически задарма — это же мечта любого русского мужика!

Второе увлечение пребывало в стадии воплощения. Василий, всегда неравнодушный к растениям, занялся доморощенными экспериментами по колировке роз и скрещиванию фруктовых деревьев, даже ездил в адлерский питомник южных культур на консультации — очень уж не терпелось получить впечатляющий результат.

Попросил селекционера показать на практике, где стебель разрезать, куда что приставить, как забинтовать. Вскоре бывший милиционер получил на алыче новый сорт слив, крупных, круглых и сладких, с авторским названием «Черноморская красавица Панюшкина». Нынешним летом ожидался первый полноценный урожай. Скрещивание нескольких сортов груш тоже дало необычный результат — крупную скороспелку, а то обычно скороспелки маленькие, как елочные игрушки. Вел Василий постоянную работу с персиками и розами. Как ни отбивалась Наталья Петровна, жена его нового приятеля — москвича Шапошникова, он регулярно приносил ей цветы, а также фрукты в бидоне из-под собачьей еды — сливы, яблоки, персики, груши, рыхлые кисти пахнущего клопами винограда «Изабелла», мелкую незрелую лещину, все вперемешку — целое и мятое, а то и с гнильцой, подобранное под деревьями вместе с мелкими черными муравьями.

Она просила, боясь обидеть:

— Васенька, я вас умоляю, не надо, у нас все есть, рынок же под боком!

— Так это свое, бесплатное. Не хотите так кушать, компот Владимиру Петровичу сварите.

— Ну, хорошо, только больше не надо.