— Я рада, что встретила тебя до начала богослужения, — сказала ему Диота. — Я принесла мазь, которую ты мне давал. Там осталась еще половина, а мне она больше не нужна. Жалко, если зря пропадет. В эти зимние дни она, наверное, то и дело кому-нибудь требуется.

Баночка с мазью лежала у нее в сумке, висевшей на поясе. Диота достала ее из-под плаща и вынула глиняную баночку, крепко запечатанную деревянной крышечкой. Женщина протянула ее Кадфаэлю на ладони и, едва улыбаясь, спокойным голосом сказала:

— Все мои царапины зажили, а мазь может еще кому-нибудь пригодиться. Я возвращаю ее с благодарностью.

На протянутой ладони, на которой она держала баночку, белели еле заметные следы заживших царапин. От ссадины на виске осталось только продолговатое бледно-розовое пятнышко, синяк уже совсем сошел.

— Ты могла бы оставить ее у себя на всякий случай, мне будет только приятно, — сказал Кадфаэль, принимая баночку. — Зачем же! Если понадобится, я попрошу снова, ведь я, наверное, буду здесь жить, — ответила Диота.

Она с достоинством поклонилась и повернулась, чтобы идти в церковь. Через ее плечо Кадфаэль поймал полный доверия взгляд голубых, словно колокольчики, и ясных, как небесная лазурь, глаз Санан. Девушка переглянулась с ним, словно они были заговорщиками. Затем она отвернулась от него, взяла под руку свою пожилую приятельницу, и они обе пошли, удаляясь от него, через двор к открытой западной двери церкви.

Ниниан проснулся, когда уже давно рассвело, с тяжелой и туго соображающей головой, что было неудивительно: полночи он никак не мог уснуть, а потом забылся беспокойным сном. Он встал и, не глядя на лестницу, одним прыжком соскочил с сеновала, затем вышел на свежий воздух. Утро выдалось сырое и зябкое, и Ниниан сразу взбодрился, освободившись от тумана в голове. Стойла для коней были пустыми. Верный слуга Свейн, чья хижина стояла неподалеку от города, уже побывал на конюшне и вывел коней попастись на огороженном выгоне. Им следовало немного размяться, так как в морозные дни их не выводили и они совсем застоялись. Сейчас они вовсю наслаждались свободой и носились по лугу, радуясь свету и воздуху. Кони были молодые, резвые и давно стояли без дела, так что поймать их и взнуздать будет нелегко. Однако сегодня это вряд ли могло понадобиться.

Остальная скотина еще томилась в коровнике; когда Свейн вернется, он выпустит коров на прибрежный луг. Конюшня и коровник стояли на широкой поляне между лесистыми холмами, которые расступались с одной стороны, открывая вид на реку. Это было уединенное местечко! С западной стороны под деревьями журчал ручеек, сбегавший к Северну; туда-то сейчас и направлялся Ниниан, чтобы стряхнуть сон. Сняв кафтан и рубашку, он, вздрогнув от холода, сунулся головой в воду, затем поднялся, поеживаясь, перевел дух после холодного купания, но с удовольствием ощутил прилив бодрости, сразу разгорячивший кровь и подхлестнувший вялые мысли. Юноша замотал головой, отряхиваясь от воды, причесал пятерней густые кудри, пробежался несколько раз, что было духу, вокруг лужайки, подхватил с земли свою одежду и припустил обратно под крышу конюшни; там он хорошенько вытерся чистой дерюжкой и оделся, готовясь встретить все, что принесет с собой начавшийся день. День обещал быть долгим и полным тревог, но сейчас вселял бодрость и надежду. Ниниан причесался, насколько это было возможно голыми руками, и уселся на сложенное кипой сено завтракать. Он как. раз принялся жевать ломоть хлеба, закусывая его яблоком — все это принесла ему Санан, — как вдруг на тропинке, ведущей к дверям конюшни, раздались шаги возвращающегося пастуха. Или это не Свейн, а кто-то другой? Перестав жевать, Ниниан замер, прислушиваясь, с недожеванным яблоком за щекой. Было тихо, а Свейн всегда предупреждал о себе свистом, да и шаги показались Ниниану непривычно торопливыми, ибо шуршали на каменистой, заросшей травой тропе. Ниниан мгновенно вскочил, взобрался на сеновал и там замер над открытым люком, готовый встретить нежданного гостя.

— Ты здесь, хозяин? — громко окликнул его вошедший. Все-таки это оказался Свейн, но он так спешил, что совсем запыхался и второпях даже забыл посвистеть на подходе к конюшне. — Где же ты, парень? Давай спускайся!

Ниниан шумно перевел дыхание, высунулся из люка и, повиснув на руках, спрыгнул на пол.

— Ну, Свейн, испугал же ты меня, ей-богу! Я уж было за кинжал схватился! Ведь я тебя сначала не узнал. Думал, что могу узнать тебя с закрытыми глазами, а сейчас принял за чужого. Так в чем же дело?

На радостях, что все обошлось, он облапил друга одной рукой, а другою немного оттолкнул от себя и быстро оглядел его с головы до пят:

— Господи! Какой ты сегодня нарядный! Это в честь чего?

Свейн был уже немолодой, седоватый и довольно полный человек с кудлатой бородой и лукавыми глазами. Наверное, он как-то утеплился от зимнего холода, но теплые вещи были, вероятно, надеты под низ, да и была у него всего лишь пара теплых штанов. Ниниан никогда не видел на нем другого наряда, кроме заношенного, выцветшего коричневого кафтана, покрытого множеством заплаток, но, оказывается, у него был еще другой — сегодня Свейн пришел в зеленом, без единой заплаты, а сверху на нем был коричневый капюшон, закрывавший голову и плечи.

— Я только что из Шрусбери, — сказал Свейн, — ходил к провосту Корвизеру забрать из починки женины башмаки. Я заходил в конюшню на рассвете и вывел коней, а то больно уж они застоялись. Потом сходил домой принарядиться для города, а оттуда мне уж некогда было зайти к себе и переодеться в рабочую одежду. В городе люди говорят, что шериф собирается пойти на похороны форгейтского священника и взять под стражу его убийцу. Вот я и решил, что надо поскорее тебе сообщить. Может, люди правду говорят.

Ниниан так и застыл перед ним, задохнувшись от изумления:

— Нет! Неужели он хочет ее схватить? Так тебе и сказали? Боже мой! Только не Диоту! Она как раз там и ни о чем не подозревает. А я здесь сижу! — Встревоженный не на шутку, Ниниан схватил Свейна за руку: — Это точно известно?

— В городе все об этом говорят. Люди прямо с ума сходят от любопытства. Должно быть, отправятся туда толпами, так что на мосту будет не пройти. Кого шериф хочет поймать, никто не знает наверняка. Говорят разное, но все уверены, что так оно и будет, как сказал шериф, кем бы ни оказался этот горемыка.