Ехали в основном бригадами на работу: мужчины на московские стройки, женщины… а не буду говорить, куда ехали те женщины, потому что мне это обидно и жалко и их, и за них, а вам — не знаю.

А при чем здесь — Танька Замотаева, именем которой я назвала эту главу? Да я просто Таньку перепутала с Нинкой и назвала неправильно, так что считайте эту главу, как бы «Нинка Турищева», а старое название пусть тоже останется, оно тоже, чем-то привлекательное и даже внушает кой-какие мысли, о самом главном в жизни — о любви.

Так вот, все словно заблудились в ту весну и ехали со всех сторон света в подмосковный Полежаевск, будто бы и не было кругом больше городов, городишек, хуторов в степи и прочих жилых массивов. И главное — ведь встретились все эти путешественники, не где-нибудь, а в «сталинке» на улице Архангельской, 2-й подъезд или подъезд «Z», ну как вам больше нравится, так и считайте, называйте и думайте.

В.И. Иншаков сидел в опорном пункте за столом и, поглядывая в окно, писал на бланке протокола:

Поток остроумия был прерван камнем, который влетел в форточку и разбил тарелку, в которой лежали вишневые косточки. К камню изолентой была привязана бумажка, Виктор Иванович неторопливо кинул взгляд в окно, дерево клен загораживало обзор примерно на треть, а олухов с камнями в этом городе было — пруд пруди, в чем Виктор Иванович за неделю своей работы участковым инспектором убедился раз пятнадцать.

В записке было два слова, но каких:

— По-китайски, что ли? — разглядывая иероглифы, нахмурился Иншаков. — Ага-а-а, мочи… Уж хотя бы режь или топи в луже, — скрипучим голосом заметил Иншаков и, не ожидая ничего хорошего, вышел на лестницу, где нос к носу столкнулся со своим старшим товарищем по службе Сазанчуком Автандилом Георгиевичем, который всю неделю делился секретами мастерства работы участковым инспектором в Восточной части города.

Из пяти тысяч живущих на его участке, всего-то чуть больше ста граждан были людьми с криминальным прошлым, настоящим и будущим, все, как и в среднем по стране.

Хотя, лабрадор задумался и не смог припомнить ни одной собаки, любящей закон, как, к примеру, копченую кость, ни од-ной! Но собак, как известно не сажают в тюрьму, их сажают на цепь.

В первый день знакомства двух участковых произошел такой бездарный на первый взгляд, разговор.

— Ты парень перспективный, оставайся у нас, женишься, найдешь себе красивую…

— Да-а-а, — глядя то под ноги, то в окно, а думая о Нинке, процедил Витя, — Красивую… для некоторых, Автандил Георгиевич, самое красивое — это эрегированный член!

И Витя сумбурно в красно-черных тонах, по быстрому рассказал всю историю любви с одноклассницей Ниной, которая вдруг охладела к нему за какую-то неделю и вскоре выскочила замуж за неместного белобрысого очкаря, и родила тому дочку через 3! (три!) месяца после росписи. — Это что же за сроки такие!.. — водя глазами по пункту охраны порядка и держась за кобуру, повторял и повторял Виктор Иванович.

На что покрасневший до корней волос 43-летний А.Г. Сазанчук очень мягко объяснил про «метод тыка», которым пользуются, чтобы увести понравившихся чужих невест.

— Метод тыка? — пораженный, повторил Иншаков.

— Метод тыка, — мягко кивнул Автандил Георгиевич.

Разговор глупый, но он прояснил многое.

Во-первых, Витя Иншаков, едва увидевшись с А.Г.С., сразу понял — тот может говорить с ним обо всем и не покажет вида, какой Витя олух и мысли его тоже дурацкие.

Во-вторых, А.Г.С. очень добрый человек. Таких, в радиусе опорного пункта вряд ли сыщешь еще. А встретить доброго человека в наше время даже не удача, а натуральное счастье.

И, в-третьих, все комплексы Вити Иншакова после разговора с А.Г.С. ужались ровно наполовину. Любовные комплексы, а других у Вити не было. И самое приятное — иконописный облик Нинки в тот вечер стал потихоньку меркнуть, и для новой любви постепенно стало освобождаться место в Витином исстрадавшемся сердце.

Так Автандил Георгиевич одним лишь своим присутствием настраивал этот чумовой мир на хорошее и правильное течение.

«Он худенький и добродушный», — понял Автандил Георгиевич про Витю.

— Пьяные безобразничают, — по-отечески объяснял Сазанчук новому коллеге про выбитые стекла, когда они обходили «сталинки» и прочие дома на Архангельской улице и дальше по Объездному шоссе.

Витя сразу же понравился Автандилу Георгиевичу, ему вообще нравились люди, хотя, казалось бы, на такой работе — люди и прочие живые твари капитану Сазанчуку должны были осточертеть. Но — нет. Этого не произошло.

Когда участковый хотел понравиться человеку и расположить его к себе, он с ним закуривал, вздыхал и рассказывал что-нибудь:

— Вчера подходит вон тот маленький шпаненок и говорит, — показал он на мальчика, пинающего мяч об угол дома:

— Мой папа — потомственный пьяница, мент, дай закурить?

— И вы дали? — не поверил Витя и заглянул Сазанчуку в рот.

— Ну-у-у, нет, конечно, — Автандил Георгиевич поднял палец. — Я его уважил конфетой.

— А-а-а, — уныло согласился старший лейтенант Иншаков.

И покосился на шкета, а тот на них. Увидев, что оба участковых не спускают с него глаз, мелкий нарушитель поднял камень, кинул его себе за спину и, схватив мяч, удалился морской походкой.

Витя поддел камень ногой и, наклонившись, поднял его. «Один в один со вчерашним!» Кругом лежало не меньше полусотни похожих камней.

Все началось с того, что писательницу Достоевскую ограбили прямо в подъезде.

В тот вечер Татьяна Львовна возвращалась домой не налегке, а с премией. Она несла в ридикюле 75 тысяч $, и была счастлива не понаслышке, а в самом натуральном смысле слова.

И когда сзади ей дали со всей силы по башке, ой, простите, по ее гениальной голове, она, все еще продолжая улыбаться, — упала замертво. И когда пришла в себя через час 13 минут, обнаружила, что лежит без денег, но живая.

Ее спас пучок волос, в который она по старинке клала кое-что для известной формы, я не буду перечислять что именно, но этого оказалось достаточно для сохранения жизни.

— ………….! ……………… …..!!! ….! — отряхиваясь, встала на четвереньки Достоевская и, открыв дверь тоненьким ключом, заползла внутрь.

— Приедем! Ждите! — лающим контральто ответили по «02», и приехали следующим утром в 11 часов 19 минут, без собаки, зато сразу 6 человек.

Выслушав, милиционеры убрали диктофон, обошли ее квартиру, разглядывая антиквариат, потом по двое разбрелись по подъезду и, толком ничего не объяснив и не обнадежив, уехали на зеленом УАЗе обедать ровно в 2.03 часа дня.

Татьяна Львовна сняла с головы кастрюлю со льдом и долго глядела в весеннее чистое небо. Россия, ее многовековый сомнамбулизм и приевшаяся, уже незамечаемая необязательность в исполнении служебных обязанностей, были Достоевской знакомы с пеленок, изучены, как потолок над кроватью и описаны в трех романах, книжке сказок и целой подборке статей в дорогих глянцевых журналах.

Помыв лицо косметической пенкой, Татьяна Львовна взглянула в зеркало, осталась почти довольна, и отправилась, опираясь о стены, в опорный пункт правопорядка — в первый подъезд на первый этаж.

Достоевская не молодилась, но выглядела богиней, несмотря на решительные для женщин 50 лет. «Желанная женщина» — удивленными глазами косили на Достоевскую мужчины второго подъезда, но были слишком мелковаты для такой-то женщины. Не ростом или еще чем, а сами знаете. И всю жизнь выбор пары был для нее некоторой проблемой.

«Я умею отличить вежливость от интереса ко мне. К 50 годам — это элементарно. Раньше-то я путала и могла влюбиться в человека, который на какой-нибудь мой вопрос просто вежливо отвечал и деликатно улыбался. Сейчас — нет. Я научилась мгновенно различать.