Все в доме уже привыкли к смене жильцов в квартире 36, поостыли к не очень-то приятным соседям, от которых неизвестно, что ждать — ведь приезжих не любят, причем неважно, откуда ты приехал, за каким рожном и с какими мыслями. Но, видимо, моя беременная фигура настраивала людей на лирический лад, и я как-то быстро познакомилась со всеми, кто этого хотел, а с Ниной Ивановной, у которой мы снимали комнату, я каждый день чаевничала. Нина Ивановна… какая она все-таки!
— Не вздыхай! — говорила она, подвигая варенье — ежевика с малиной в длинной стеклянной баночке, у нее этих баночек было три полки!
— А ты не смейся, — я сидела со своим животом, и все время ерзала, стул шишковатый, твердый, я даже встала и посмотрела на него сбоку, потрогала — нет, вроде мягко, а как села — опять в косточку на попе врезается.
— Родишь девочку, — мечтательно продолжила Нина Ивановна, — хорошую! Будешь счастливая.
— Да, — сморщилась я. — Счастливая, это точно!
— Забудь, если сможешь, почему вы уехали из Красноуральска, — Нина Ивановна улыбнулась, и мне стало не так твердо сидеть.
Лабрадор подумал и решил, что про Наташу, соседей и обидную ситуацию в стране он рассказал достаточно, но есть еще несколько персонажей, которые живут не в подъезде «Z», а без них, даже если лаять, не переставая с вечера до утра и потом еще повыть до обеда, никто ничего не поймет.
Итак:
Участковый Сазанчук Автандил Георгиевич начинал работать еще при Юрии Андропове, закончив после армии курсы при академии МВД. За двадцать прошедших лет, дослужился до капитана, и не за горами была уже пенсия по выслуге, о которой думать отчего-то не хотелось совсем.
Сазанчук не мог больше часа после пробуждения находиться в родном доме. И не потому, что там было плохо. Дело заключалось в другом — год назад сына Сазанчука убили, и не где-нибудь, а в армии.
Все Сазанчуки служили, никто никогда от армии не «косил» и это — не проблема «служить в армии».
Даже он, лучший полежаевский участковый ни до, ни после похорон сына не смог докопаться до истины.
— Вот свидетельские показания роты солдат, двух прапорщиков и офицера, обнаруживших Игоря Сазанчука висящим под потолком в угольном складе…
— Каким образом со сломанными руками и ногами он смог забраться на кучу угля, привязать к потолку веревку, накинуть ее себе на шею и вдобавок поджать ноги, чтобы задохнуться? — спросил он тогда…
— У вас воспаленное воображение, — грустно попеняли ему замкомвзвода и начштаба дивизии.
Дело завели…
Военная прокуратура, изучив материалы, свидетельские показания, данные экспертизы, сделала окончательный вывод — Игорь Сазанчук, 20-летний сержант срочной службы покончил с жизнью сам, возможно, подвергшись перед смертью избиению. Кого-то понизили в должности, кто-то ушел в отставку и — все. А что еще?..
Участковый Восточной части Полежаевска Автандил Георгиевич Сазанчук, ровно два года тому назад проводивший сына в армию, получил по заслугам — остался без сына.
По заслугам…
По заслугам…
По заслугам…
Человек, много работающий, выполняющий множество разных функций, своего рода гарант покоя и порядка на вверенном ему участке, живущий в родной стране уже 44-й год, в кого он превратился, как продолжил жить в своем доме и работать? После всего?
По инерции.
Будучи человеком добрым, умным и даже где-то по-житейски хитрым, смешливым раньше и имевшим любимую жену, глядя на которую ощущал себя царем своего маленького царства… Так вот и в этом отдельно взятом случае из жизни — выжить и вернуться «оттуда» помогло не дружеское участие или хорошее отношение начальства, а беззащитное существо, которое моргало огромными ресницами у Сазанчука дома. У Автандила Георгиевича и его жены была маленькая Наташка с улыбкой и этими самыми ресницами. За такую улыбку можно полмира отдать и не пожалеть.
Любовь всегда перевешивает потерю. Любую, даже такую непоправимую. Перевешивает всего на вес ресниц на Наташкиных глазах.
Автандил Георгиевич Сазанчук…
Высокий, черноволосый, с кусками седины в волосах, умным лицом и сжатой улыбкой, которой не было, но она подразумевалась, когда он говорил с вами по поводу тех вещей и событий, которые интересовали его на данный момент по делам службы.
Людей — тьма, как китайцы — все на одно лицо…
Участковый Сазанчук так не считал. Все разные. На его участке, по крайней мере почти 5 тысяч человек. Конечно, всех даже он не знает. Но обитателей «сталинок» он знал поименно и тому способствовал опорный пункт милиции в первом подъезде. Обычно в нем дежурил сам Автандил Георгиевич, принимая народ по личным и прочим вопросам, но в последнее время пункт стоял закрытый. Кадры…
Кадров не было.
Автандил Георгиевич мотался по участку, с тоской вспоминая, как при старой власти в опорном пункте сидел он сам, сержант и парочка практикантов с юрфака. Были времена. Один он в Полежаевске остался из старых участковых, на остальных шести участках — околоточные менялись со скоростью смены сезонов. Осенью — один, зимой — другой, а весной вообще никого-с. Да-а-а.
Новых жильцов, снявших у Н.И. Гильзаби комнату, Автандил Георгиевич заприметил сразу. Регистрация. Познакомились, поинтересовался документами, целью приезда, перспективами, оглядел белобрысого колобка Горностаева В.И. с высшим образованием и его юную женушку с кругами под глазами — мученицу токсикоза, сразу определил А.Г.
Семейная пара, каких миллион, оба нормальные, вменяемые, с умными глазами, успокоился участковый, даже посмеялся с ними, рассказав несколько анекдотов.
Виктор Иванович за свою 23-летнюю жизнь, даже не будучи еще ст. лейтенантом милиции, перецеловал немало девушек и дам. Даже был у него как-то страстный поцелуй с одной приметной особой, на вид ей было максимум 45, но оказалось — почти что 70, но красавица так мило улыбалась ему из темноты, что…
Виктор Иванович постарался поскорей забыть тот эпизод, и вообще имел представления, очень подробные и развернутые, как нужно сперва подойти, рассмешить объект страсти, а потом, когда легкомысленное создание только начнет приходить в себя — взять и поцеловать! К примеру — в щечку или губы! (Однажды ближе всего оказалась грудь… Но приводить здесь эти нудные анатомические подробности автор не находит возможным. Автору некогда, он спешит).
Так вот, насчет поцелуев.
Переехав из уездного Соборска в подмосковный Полежаевск, ст. лейтенант милиции Иншаков Виктор Иванович стал сохнуть от тоски по Нинке, которую практически без зазрения совести увел у него и очень быстро сходил с ней в ЗАГС демобилизованный в запас из Внутренних войск ефрейтор Эммануил с еще более труднопроизносимой фамилией.
И даже работа, любимая и опасная, не отвлекала Виктора Ивановича Иншакова от дум о былом, о той любви на лавочке под липою, в которую он верил больше, чем конопатая красавица Нинка Турищева.
— Эти девки, сынок, такие оторвы! — провожая внука в длительную командировку на укрепление подмосковной милиции неплохими соборскими парнями, крестила и напутствовала Витю баба Лена (будучи, когда-то, тоже девкой и зная девок безо всякого рентгена). — Ты, Витя, себе ищи девушку скромную, работящую. По себе, Витя, ищи. И главное — с квартирой. Будешь, Витя, жить в Москве на улице Кирова и кушать московскую сметану, а не ивановский хрен, как тута, у нас, — кивнула баба Лена на соборские большие огороды у себя за спиной и справа и вниз по реке.
Но мужское сердце болело, и мужские скупые слезы иной раз падали из Витиных глаз, пока поезд Иваново—Москва набирал обороты и только через полчаса полетел к столице, как ласточка летит к гнезду.
В поезде теперь уже давно никто не ехал за колбасой, сгущенкою и платьицами и ботиночками из Детского мира на улице Дзержинского. Денег было у населения едва-едва, и как-то само по себе, сократилось потребление всяких жирных продуктов, ранее почему-то казавшихся необходимыми.