Нахабов неторопливо, с подчеркнутой солидностью, сел в потертое плюшевое кресло, налил себе водки, выпил, понюхал корку хлеба и, не закусывая, стал раскуривать сигару.

– Хорошего мало, – пробасил он, – всё и все продают. На этом, правда, можно делать коммерцию, но со слезами.

– А вам это удалось?

– Как вам сказать? Купил всё, что мог, на что хватило денег. Вернулся без гроша. Весь мой капитал в обороте, и если этот оборот затянется, «Истерн Энджиниринг кэмпани» вылетит в трубу.

– Не вылетит, потому что лететь некому. Машинистку вы не рассчитаете, она вам нужна не только для машинописи. А китайские кузнецы и без вашей компании завалены заказами. А как все‑таки дела во Владивостоке? Крепкая ли там власть? Поддерживает её население?

– Когда я приехал, там, видите, была такая обстановка: глава правительства объявил о роспуске Народного собрания, а Народное собрание – о низложении этого самого главы. Меркулова то есть.

– Вот это здорово! Ну и что же? Ведь это на руку большевикам!

– До большевиков не дошло пока. Народное собрание поддержали каппелевцы, третий корпус. Генералу Вербицкому, ярому стороннику Меркулова, пришлось уйти в отставку и уехать в Харбин. Командир корпуса, генерал Молчанов, потребовал ареста Меркулова и военной диктатуры. Солдаты и офицеры готовы в огонь и в воду за своим командиром. Все учреждения сразу же оцепили.

– Ну и как? Арестовали?

– Нет, помешали японцы. Это, знаете, «рыцари». Своих интересов никогда не уступят. Они пригрозили разоружить молчановский корпус, и каппелевцы притихли.

– А флот?

– Флот без колебаний поддерживал главу правительства. Моряки всегда на высоте.

– Я вижу, там было нечто вроде семнадцатого года в миниатюре. Чем же это всё кончилось?

– Появился военный министр, он же премьер, он же главнокомандующий. Знаете, такая седая борода, расчесанная на два клина. Старик, но орлиный взгляд. Настоящий царский генерал. Мало их уже осталось.

– Не понимаю, кто же это?

– Свиты его величества генерал‑лейтенант Дидерихс. Он приказал поддерживать главу правительства, распорядился о роспуске Народного собрания и объявил о созыве земского собора, который и должен решать вопрос о власти. И что вы думаете? Все! Все без исключения ему подчинились. Народное собрание тихонечко разошлось. Вот что значит царский генерал! Православный генерал, как в старой солдатской песне поется!

– Да, могло быть и хуже… Ну а японцы как? Уйдут из Приморья? А‑а‑а! Вот и наши капитаны! Милости просим, господа! Ждем вас с нетерпением. Присаживайтесь сразу к столу. По морскому обычаю. Прежде всего нужно опрокинуть рюмочку, тогда и беседа пойдет веселее, и дела успешнее…

Гедройц так суетился, что Нахабову и Хрептовичу стало противно. И чего это он рассыпается перед этими штафирками! Подумаешь, мореходы! Однако они промолчали и налегли на водку. После второй рюмки капитан «Эривани» Гляссер приступил к делу:

– Мы только что с Оскаром Генриховичем были у харбор мастера и выполнили ваше поручение, Станислав Цезаревич.

– Ах, Лев Львович! Оскар Генрихович! Мы вам так благодарны, так благодарны! – заторопился Гедройц. – Ведь это такой тихий, скромный человек, талантливый врач. Многие в Шанхае обязаны ему исцелением. Ему непременно нужно помочь. Так харбор мастер обещал вмешаться и его освободить?

– В том‑то и дело, что не обещал и вообще не хочет вмешиваться. Говорит, что такие вопросы в его компетенцию не входят. Советовал обратиться к китайским военным властям.

– Как жаль! Как жаль! К китайским военным властям! Это совершенно бесполезно, господа. Аресты и расстрелы у них самое заурядное явление, и их этим не заинтересуешь.

– Станислав Цезаревич прав, господа, – вмешался Нахабов. – Я хорошо знаю китайских военных. Какой же это начальник, скажут они, если он ни может арестовать и отлупить палками подчиненного. Они этим делом заниматься не станут, да и с Клюссом у них контакт после памятного инцидента с часовым. Нет, к ним обращаться бесполезно. Я бы рекомендовал поднять на ноги прессу, русскую и иностранную. Общественное мнение, знаете, может заставить даже большевиков…

– Именно, именно через газеты… Но есть ещё способ, – наморщил лоб Гедройц, – вот если бы оба капитана с частью своих команд явились на «Адмирал Завойко», ведь вы рядом стоите, и потребовали бы освобождения невинно арестованного… Люди труда, так сказать, кочегары, машинисты, матросы. Я думаю, тогда бы Александр Иванович его освободил. Ведь зачем ему, в сущности, Полговской? Павловский хочет на его крови сделать карьеру: вот какой я комиссар! Разоблачил и задержал шпиона!

Гляссер и Совик, капитан «Астрахани», переглянулись. Затем заговорил Совик, с эстонским акцентом, вертя в руках массивный серебряный портсигар:

– Это невозможно, господа. Мы даже у себя не можем навести должный порядок и, как требует контора, уйти во Владивосток. На наших пароходах тоже завелись большевики. Тут вы нам сначала должны помочь: прислать нам моряков, которые будут слушать только капитана. А пока у нас такой разброд, что не приходится и говорить о каких‑либо организованных выступлениях. По‑моему, в вопросе освобождения Полговского самое реальное – пресса.

Гедройц вытер салфеткой лоб.

– Пресса, вы говорите? Что ж, попробуем здесь, в Шанхае. В Харбин напишем, во Владивосток. Но что это даст? Газетам нужна сенсация. Какой‑нибудь громкий инцидент со стрельбой и кровью. Вот тогда бы писаки застрочили! Да и то их хватит на два, от силы три номера, а там новая сенсация на бесполезную для нас тему. События нужны, господа, создавать их надо. А мы… Да что говорить!

– Совершенно ясно, что с захватом «Адмирала Завойко» ничего не получилось, – пробасил Нахабов, – и в будущем не получится. Ведь так, Виталий Федорович?

Хрептович молчал, занятый своими ногтями.

– Так вот, господа, я думаю, что теперь нужно стремиться не к захвату, а к интернированию большевистского корабля. Это кратчайший путь и к освобождению Полговского.

– Вряд ли китайцы по нашей просьбе, Петр Саввич, захотят интернировать русский корабль, – поднял глаза Хрептович. – Для этого нужен какой‑то повод.

– Повод обязательно будет. Но чтобы за ним последовало интернирование, надо действовать заранее через Харбин и Мукден.

Все с интересом смотрели на Нахабова.

– Почему, Петр Саввич, через Мукден, а не через Пекин? – спросил Хрептович, оставив в покое свои ногти.

– Потому, Виталий Федорович, что скоро Мукден будет в Пекине. Ха, ха, ха! – раскатился бас Нахабова. Он потянулся к графину и, налив всем рюмки, провозгласил: – Выпьем, господа, за некоронованного императора Маньчжурии, за «великого хунхуза». За восходящую звезду на политическом горизонте Китая, которая, бог даст, поможет нам!

98

Четвертые сутки канонерская лодка «Магнит» отстаивалась в проливчике между двумя островками. Ждали радиограммы о выходе из Шанхая «Эривани» и «Астрахани». Июльская жара, хотя и смягченная морем, давала себя знать. Горизонт исчезал во мгле, влага оседала на всем, одежда и обувь покрывались зеленой плесенью. А радио молчало.

Команда изнывала от жары и безделья. Офицеры с утра до вечера играли под кормовым тентом в «козла» и в трик‑трак. Ночи были попрохладнее, мелькали зарницы. На рейд возвращалось много рыболовецких джонок, мимо проплывали их тусклые фонари. Не давали спать запахи улова и перекличка рыбаков. Утром обильная роса сгоняла вниз расположившихся на палубе.

Первые два дня купались в очень теплой мутноватой воде. Но после того как совсем близко от резвившихся матросов показался похожий на кривой меч плавник акулы, командир запретил это. Особенно огорчен был старший офицер Ипподимопопуло, непревзойденный пловец и ныряльщик. Его мечтой сделался бой с акулой. Для этого он приспособил себе на грудь огромный, острый как бритва кавказский кинжал. Но командир был мрачен и непреклонен.

«Хочет после Дальнего подтянуть команду и офицеров», – подумал мичман и в свою очередь стал придирчивым к подчиненным. Следуя принципу старого дисциплинарного устава «не оставлять проступков и упущений без взысканий», Ипподимопопуло стал наказывать за малейшие нарушения: например, за появление на палубе от подъема до спуска флага без фуражки или без белого чехла на ней.