– Вот Управление торгового порта, – указал Лухманов на соседнее здание, – перед ним две пушки. Они стреляют ежедневно в полдень один раз и три раза в любое время суток в случае тревоги для волонтерского корпуса.

– Английского? – спросил комиссар.

– В рядах волонтеров состоят все иностранцы, желающие с оружием в руках защищать свои права в Китае. Оружие, патроны и военную форму волонтеры держат дома. А для стрельбы по безоружной толпе особой подготовки не требуется.

– А вы сами? Что вы делаете по тревоге? – опять спросил комиссар.

– Что за бестактный вопрос, – проворчал старший офицер.

– Я по тревоге должен быть на реке, – уклончиво ответил Лухманов и повернулся к штурману: – Вот видите, сигнальная башня из серого камня, похожая на заводскую трубу? На её вершине мачта. Здесь падением черного шара показывают полдень, здесь же поднимают сигналы о тайфунах.

Шумный и людный восточный рынок замыкал Международный сеттльмент. Дальше, за древней городской стеной, раскинулся Наньдао с двухмиллионным трудолюбивым, искусным в ремеслах населением, с самобытной культурой, сложившейся в незапамятные времена. Пахнуло дымом и бобовым маслом, набережная стала менее опрятной, загроможденная горами товаров, речными деревянными пароходами с одним задним колесом и целым флотом больших, средних и малых парусных джонок, стоявших у пирсов в несколько рядов. Между ними прижалось множество больших и малых сампанов, плавучие рестораны, ночлежки, парикмахерские, лавочки. Река жила полнокровной, кипучей жизнью, проникая в глубь Наньдао узенькими каналами, разделявшими каменные массивы больших трехэтажных густонаселенных домов. На набережной шла погрузка и выгрузка, купля и продажа. Везде масса народа, но европейцев не видно.

На противоположном берегу реки выстроились серые цилиндры нефтяных резервуаров «Стандарт Ойл комнани» и стояли стальные американские парусные суда, трех‑ и четырехмачтовые, пересекавшие океаны подобно знаменитым чайным клиперам прошлого столетия.

Штурман, юношей плававший на таких судах, с интересом спросил:

– Значит, не умер еще флот больших парусников?

– Умирает, – отвечал Лухманов с ноткой грусти, – появились большие моторные суда, которые и будут его могильщиками. На дальних линиях они выгоднее парусников. Ну а джонки не умрут до тех пор, пока будут живы китайцы. С ними уж никто конкуренции не выдержит!

Река сворачивала вправо. Вдали показались зеленые рощи и высокая многоярусная пагода.

– Это Лунг‑Ва, старинная резиденция мандарина, – пояснил Лухманов.

Город кончался большим судостроительным заводом. У одного из его пирсов стояла только что построенная речная канонерка. Плоский низкий корпус с просторной комфортабельной белой надстройкой посредине. По одному крупнокалиберному орудию на баке и на юте. На фронтоне надстройки ярко начищенные медные буквы: «liberte, egalite, fraternite».[12]

– Чего вы удивляетесь? – заметив недоумение на лицах офицеров, весело воскликнул лоцман. – Здесь суда строить дешевле. Крейсера закладывать пока не научились, а речные канонерки строят запросто. И англичанам, и американцам, и французам, как видите.

– Но ведь пушки этих канонерок направлены в сердце Китая! – заметил комиссар.

– Того Китая, которого и иностранцы, и само китайское правительство боится, – с усмешкой ответил Лухманов и повернулся к командиру: – Вот здесь, Александр Иванович, нужно стать на оба якоря. Течение будет меняться два раза в сутки. Раз в неделю придется распутывать канаты, если нет скобы. А как закончите ремонт, поставим вас к Бэнду, поближе к культуре.

Распрощавшись, Лухманов сошел на свой катер.

39

Получив в кассе Центросоюза необходимую денежную сумму, обмундировав свой экипаж, обеспечив докование и ремонт корабля в мастерских Кианг‑Нанского арсенала, Клюсс решил ознакомиться с общей обстановкой в Шанхае, прежде чем приступить к официальным сношениям с местными властями. В этом ему помог Лухманов, уже три года работавший в Шанхайском порту.

– Разрешите, Александр Иванович, быть вашим сухопутным лоцманом, – сказал он, пригласив Клюсса к себе.

С женой, сестрой и младшим братом он занимал квартиру в центре города, держал китайскую прислугу. После обычных представлений он провел Клюсса в свой кабинет, обставленный очень скромно: плетеная бамбуковая мебель, циновки вместо ковров, на стенах красочные паспарту с японскими акварелями, поражающими своей простотой и поэтичностью. На маленьком, тоже бамбуковом, письменном столе шелковая синяя японская скатерть с вышитыми золотом журавлями – символом долголетия. На ней искусно расставлены очаровательные безделушки из яшмы и слоновой кости. Дома Лухманов никогда не работал, кабинет служил для конфиденциальных бесед.

Когда они удобно уселись и бой неслышно принес традиционное сода‑виски, хозяин приступил к делу:

– Как вам известно, Александр Иванович, Китай не представляет единого целого. В каждой провинции жестокая диктатура враждующих между собою дуцзюнов – военных губернаторов. За их спинами – могущественные державы, «опекающие» Китай. Само пекинское правительство уже несколько лет в цепких руках Японии. Защитить интересы своей страны оно не может. Англия, Америка, Франция и Италия привыкли считать Китай своей полуколонией и сейчас объединены общим стремлением вытеснить Японию с торговых позиций, занятых ею во время войны.

– А как это отражается на Шанхае, Борис Дмитриевич? – спросил Клюсс.

– Шанхай – центр внешней торговли Китая и главная арена этих, пока финансовых схваток. Англия хочет восстановить свое довоенное преобладание в шанхайской торговле. У неё весьма мощное оружие – Гонконг‑Шанхайская банковская корпорация со старой, весьма разветвленной сетью банкирских контор. Американцы тоже пытаются создать банковский консорциум, но из этого пока ничего не вышло. Доллару приходится бороться с иеной через английские банки. Но я думаю, что они в конце концов договорятся с Японией, за счет Китая конечно.

– А Россия? Разве она сошла с китайской сцены?

– Нет, но выступает в совершенно новой роли. Москва предлагает Пекину взаимное признание и установление дипломатических отношений. Она объявила потерявшими силу все ранее заключенные царским правительством неравноправные договоры, отказалась от всех русских концессий, от права экстерриториальности русских.

– А китайцы?

– Китайцы? Китайские богдыханы привыкли уважать только силу. С признанием и переговорами не торопятся, а всеми русскими концессиями завладели сразу, проживающих в Китае русских лишили всех гражданских прав, именуя их «бывшие подданные бывшей Российской империи».

– Ну, это белоэмигрантов.

– Вы будете здесь первыми небелоэмигрантами. Интересно, как это у вас получится?

– А здешний консульский корпус?

– Ни русского, ни советского консула в Шанхае нет. Гроссе, прежнего нашего генерального консула, после разгрома Колчака китайцы лишили полномочий. Но он здесь очень давно. У него большие связи. Он сохранил за собой и здание консульства, и его канцелярию, и консульский архив, и даже должность под названием «русский помощник шанхайского комиссара по иностранным делам».

– А как же белоэмигранты?

– Их тут тысяч пятнадцать – двадцать. В Шанхае даже есть русская православная церковь. Гроссе распределяет между неимущими скудные денежные пособия, оформляет различные удостоверения. В общем, помогает, но в возрождение белого движения не верит.

…После обеда, прослушав несколько романсов в исполнении восемнадцатилетней Кисы Лухмановой, Клюсс распрощался с любезными хозяевами.

На другой день он решил первый визит сделать Гроссе, с которым был знаком ещё до революции. Нарушить традицию, игнорируя с первого же шага бывшего генерального консула, он счел недипломатичным.

Над зданием из серого камня, похожим на виллу колониального богача, реял трехцветный флаг давно переставшей существовать Российской империи. В вестибюле было чисто, тихо и прохладно. Под потолком медленно вращались крылья огромных ветрогонов, бесшумно сновала вышколенная прислуга.