– Вот и вся ваша вятшая суть – только о себе печётесь. Ни до кого вам дела нет, даже до Господина Великого Новгорода.

– Ты меня попрекай, попрекай, – недобро произнёс Сбыслав. – Ишь ты, совестливый какой выискался. Я за Господин Великий Новгород стоял, ещё когда ты с дружками своими купчин обонежских стриг… – Он засопел, успокаиваясь, потом махнул рукой. – А, бес с тобой. Вижу, не сговоримся мы. А потому тем паче уходить отсюда надобно, пока снова не передрались. Тёмная эта земля, коварная. Умы смущает, всё доброе в человеке давит. Одно слово – Кащеево царство.

Он поднялся и вышел из шатра. Боярин последовал за ним.

– Мнится мне, морок это югорский, – сказал Завид Негочевич.

– Может, и морок, – процедил Сбыслав. – А может, обычная злоба человеческая. Дьяволу часто и делать ничего не надобно, знай только подкидывай дровишек в костёр, а уж люди сами за него работу сделают.

Завид вздохнул и направился к шатру. А Сбыслав, остановившись в задумчивости, окинул взглядом разгромленный стан, посмотрел на город. Низкое зимнее солнце спряталось за утёсом, накрыв тенью югорскую столицу. Сторожевые огни на башнях желтовато мерцали, словно светляки в залитой мраком лощине. Из города доносился гул сотен голосов, метались какие-то люди на стенах, трепетали на ветру разноцветные ленты, подвязанные к головам огромных идолов. «Празднуют», – с ненавистью подумал Сбыслав. Он отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища, бесцельно побрёл через стан. Редкие костры бросали красноватый отсвет на измождённые и грязные лица ратников. Тут и там в полумраке бродили вои, укрепляли покосившиеся чумы, тащили упиравшуюся скотину, точили оружие, чинили нарты, подшивали одежду. Слышались угрюмые окрики:

– Хомутай его, Лешак… Ишь, заерепенился!

– Понравилось ему, видно.

– Да не понравилось, а ошалел он…

– Жратвы-то не найдётся, братцы?

– Бог подаст, самим не хватает.

– Вот ты ко мне приди, попроси чего – я те тоже так отвечу.

– Давай-давай, гуляй отсюдова. Много вас таких шатается…

– Ослабь узел, дядя Нечай! Неровён час – завалится.

– Ты со своей стороны-то придерживай.

– Да я и держу. А оно всё равно бьёт что твой кочет.

– Погодь, сейчас гляну…

Вроде ничего не случилось – те же заботы, шутки, споры. Но за этой невзрачной обыденной суетой видна была душевная угнетённость и печаль. Беда, обрушившаяся на войско, поразила всех своей неожиданностью. Она была словно буря, налетевшая среди морского затишья и потопившая суда. Если бы что-то предвещало несчастье, хоть малейший намёк, люди отнеслись бы к нему спокойнее. Но разгром, случившийся на пороге победы, вызвал досадное недоумение, а за ним – и злобу. В каждом лике, в каждом движении сквозила затаённая ненависть, готовая прорваться наружу. Кого она пожрёт? Кто знает! Нужно было выплеснуть разочарование, выместить злобу на ком-нибудь, пусть даже этот кто-то ни в чём не виноват. Сбыслав чувствовал, почти осязал ядовитый туман, висевший над станом, и содрогался при мысли, что будет, если туман не рассеется.

До его слуха донёсся чей-то пронзительный голос. На другом конце стана среди полузасыпанных снегом углей, недогоревшего хвороста и разорванных берестяных коробов попович Моислав что-то вещал, пискляво повизгивая, а собиравшие разбросанный хлам ушкуйники и челядины, одобрительно кивая, поддакивали ему и даже, случалось, подходили ближе, чтобы послушать. Слов было не разобрать, но по вниманию людей было понятно, что говорил он о вещах по-настоящему важных. Любопытствуя, купец шумно высморкался, зашагал наискосок через едому, направляясь к поповичу. Из-за ближайшего чума наперерез ему вынырнул какой-то ушкуйник, волокший искорёженные нарты. Купец поначалу и не заметил его, но ратник заорал на Сбыслава:

– Посторонись, купчина! Зашибу.

Тот изумлённо застыл, сделал два шага влево.

– Княжой, что ль?

Княжьи смерды всегда пёрли напрямик, не обращая внимания на встречных-поперечных.

– Холуёв не здесь ищи, – пробурчал ратник, со скрежетом протаскивая нарты. – Вольный я…

Сбыслав огорошено проводил его взглядом. Плохой это был знак, грозный, ежели ушкуйники дерзить вятшим начали.

– Эй, купчина, сымай овчину! – задорно крикнули ему от костра, где сидело человек пять воев. Сунув сухие хворостинки в коровьи рога, они дымили вонючим югорским куревом и блаженно заводили глаза.

Сбыслав перевёл взор на разомлевших бойцов, прищурился. Те нагло пялились на него, усмехались ехидно. Раскрасневшиеся рыла их тянули губы в глупых ухмылках, бреши в неровных зубах пускали слюнные пузыри. «Скоты», – с брезгливостью подумал Сбыслав.

– Чего смотрите, свиньи? – рявкнул он. – Думаете, без Ядрея управы на вас не найдётся?

Ухмылки мгновенно пропали.

– Ты на нас не ори, купец. Мы – люди вольные, могём и хребтину тебе переломить. Так-то.

– Вольные… Дикие вы, а не вольные. Как волки в лесу. Да только не ваш это лес. Тут зверьё такое обитает, что передушит вас как щенят. И будет в своём праве. Ничего другого не заслуживаете.

Ушкуйники переглянулись, один из них начал подниматься, вытаскивая нож из сапога. Его сосед ухватил воя за руку, усадил обратно.

– Ты нас не стращай, – сказал он купцу. – Все в одной лодке.

Сбыслав презрительно сплюнул.

– Быдло…

И пошёл дальше, не обращая внимания на возмущённый грай за спиной. Приблизившись к Моиславу, стал слушать.

– Не Бог-Вседержитель и не ангелы с серафимами правят здесь, – вещал вдохновенно попович, – но древние могучие силы. В этом и есть причина наших бед. Поп с боярами идолов валили, оскорбляли здешних богов, и за то были наказаны. Оттого и ушёл от нас зырянин, что увидел – погибель здесь. Духи смерти витают над войском! Слушайте, слушайте меня, люди! Скажу вам правду, всю как есть, а уж вы решайте, что делать с нею. Та правда была скрываема зловредным попом Иванком да вятшими, но ныне, когда нет их боле, выходит на свет, аки ясно солнышко из недр земных. Внимайте же! Не напрасно был послан к нам зырянин – направили его югорские боги с посланием, дабы предостеречь нас и вразумить. Не уразумели того вятшие и подняли гонение на пермяка. Оттого и покинул он нас, полный обиды, но прежде чем исчезнуть, передал мне знания свои, великую тайну сего края, постигнув которую, сможем мы вернуться живыми и невредимыми… – Попович замолчал, переводя дух.

– Что ж за тайна-то такая? – спросил один из слушателей.

– Тайна незамысловатая: идя в чужую землю, кланяйтесь не Христу с херувимами и сонмом святых, а тамошним богам и духам. Только тем спасётесь вы и удержите душу при себе. Ибо каждому ведомо: с рождения до смерти, в храмине и на улице, в лесах и полях неотступно кружатся при всяком человеке упыри и навии. Летают, хотят напиться крови человеческой и унести душу в ад. Но зорко следят за ними ангелы-хранители да берегини, охраняя плоть от сатанинского вторжения. Оттого и не помираем во младенчестве, что стерегут нас добрые силы. Однако ж здесь, в чужом краю, ангелам да берегиням не совладать с навиями, нужно искать иных охранителей…

– Это каких же?

– Велеса, Дажьбога, Перуна и собратьев их, зрящих на нас из чертогов небесных. Предки наши, повинуясь слову государеву, отреклись от них, заклеймили как прислужников дьявольских, и вот старые боги покинули Русь, ушли сюда, в Кащеево царство, к вилиным горам. Здесь их пристанище, здесь ведут они последний бой с упырями да навиями. И потому не у Христа нужно подмоги просить, не святым молиться, а искать опоры у стародавних стихий, кои одни только могут уберечь нас от яда волкодлачьего…

Сбыслав решил вмешаться.

– А ну хватит умы смущать! – гаркнул он. – Словесами лукавыми язычество отстроить хочешь? Я ведь не погляжу, что ты – попович, башкой о ствол так ударю, что последний разум отлетит. – Повернувшись к ратникам, сказал: – А вы чего уши развесили? Не видите разве – умом он тронулся. На бесовскую сторону перетянуть вас тщится. Срамота. Как на Святую Софию взирать-то будете? Стыд глаза не выест?