– Постараюсь.

– Со времён Древнего Востока, – продолжал Вуд, – жизнь любого общества основывалась на рабстве. Вспомните: античные цивилизации Греции и Рима, крепостное право Средневековья, плантационное рабство в испанских и английских колониях; наконец, наш нынешний Юг. Любой разумный порядок имеет в своих основах рабство. Крикуны из Республиканской партии и всякие там радетели за гражданские права называют его бесчеловечным. Напротив, рабство – самая человечная из систем. Подумайте, разве рачительный хозяин будет напрасно изнурять невольника, рискуя потерять свои деньги? Никогда! Раб для него – тот же ребёнок; он печётся о нём и лелеет, кормит, поит его и одевает, он даёт ему кров и лечит от болезней. Взгляните – разве на Юге, среди рабов была хоть одна забастовка? Даже сейчас, когда наше неразумное правительство так опрометчиво провозгласило освобождение невольников, разве те восстали хоть однажды против своих хозяев? Ничего подобного! Они не хотят свободы! Понимаете? Не хотят. Свобода – это тяжкий груз; она как огромный океан, в котором барахтается бессильный человек. Взгляните на негров Севера. Они свободны. Но разве это принесло им счастье? А белые? Вспомните рабочих на угольных карьерах Пенсильвании. Что им дала свобода? Голод и нужду. Свобода, – назидательно произнёс Вуд, – это путь к тирании. Она несовместима с равенством и демократией, ибо до бесконечности усиливает контрасты. Поглядите на наш Юг – там нет стачек, нет преступлений против собственности, и куда меньше, чем на Севере, тюрем и домов призрения. А всё отчего? Оттого, что нас, северян, развратила свободная система. Именно она, провозглашая всевозможные вольности, является на самом деле олицетворением мирового цинизма и беспощадности. Ни один владелец мануфактуры не станет лечить захворавшего рабочего. Он скорее выгонит его и возьмёт взамен здорового. Ни один банкир или промышленник не станет предоставлять кров семье, потерявшей кормильца. У нас человек ценится лишь до тех пор, пока он может приносить прибыль своему нанимателю. Но человеческий век короток, и поэтому работодатели спешат выжать из работника все соки, чтобы затем выбросить его за ненадобностью. Разве это не жестоко?..

– Если это так, господин Вуд, – с улыбкой ответил Костенко, – то вы, наверное, не отказались бы поменяться местами с рабом?

Твид с трудом подавил зевоту.

– Мне нет дела до рабов, господа, – сказал он, – но война очень вредит коммерции. А это плохо.

Собеседники его промолчали. Никто не собирался спорить с тем, что упадок коммерции – это плохо.

В этот момент к Твиду приблизился лакей и что-то прошептал ему на ухо.

– Господа, я вынужден вас оставить на какое-то время, – сказал тот. – Меня призывают дела.

– Было очень приятно побеседовать с вами, – поклонился ему Костенко.

Твид удалился, а к Костенко приблизился Катакази.

– Приятно видеть вас в добром здравии, Семён Родионович.

– Благодарю, Константин Гаврилович.

– Как продвигается ваше расследование?

– О чём вы? – притворно удивился Костенко.

– Ну как же! Разве вы на пару с офицером полиции не заняты розыском убийц несчастного Моравского? – Он засмеялся, обращаясь к Вуду. – Вообразите, господин Костенко твёрдо убеждён, что его похитителями были поляки. Что за странное предположение!.. Теперь он как заправский сыщик носится по Нью-Йорку, выслеживая всех поляков и допрашивая дипломатов. – Он расхохотался.

Вуд вежливо хихикнул.

– Похвальная настойчивость. Нашу полицию действительно следует понукать.

Посыл Катакази был ясен: он открещивался от любых действий Костенко, выставляя его на посмешище. Но Семёна Родионовича такой приём взбесил. Побагровев, он отхлебнул вина и процедил по-русски:

– Извольте не трепать вашим языком в присутствии иностранцев.

Катакази ошеломлённо замолк.

– Простите, если я вас…

– Не прощу, – оборвал его Семён Родионович. – Если бы вы столь бесцеремонно вторгались в мою личную жизнь, это ещё можно было бы понять. Но вы, милостивый государь, ставите под угрозу мою внешнеполитическую миссию, от которой, в некоторой степени, зависит судьба российско-американских отношений. Вот этого уже простить никак нельзя. Вы поняли меня?

Катакази бледно улыбнулся и перевёз взгляд на Вуда.

– Ждите сенсаций, – бросил он, отходя в сторону.

– Что случилось? – спросил Семёна Родионовича бывший мэр.

– Ничего особенного. Мы с господином Катакази по-разному понимаем роль дипломатических поверенных в чужих краях. Конфликт интересов, знаете ли.

– О да, я вас понимаю…

В этот момент опять раздался громовой голос Опдайка.

– Прошу минуту внимания, господа! Специально для русских гостей наш вечер осчастливила своим присутствием знаменитая труппа братьев Бутов. Они исполнят нам сцены из Шекспира. Поприветствуем их!

Раздались аплодисменты, мэр махнул кому-то рукой. В помещение гуськом вошли три человека в древнеримской одежде. Поклонившись зрителям, они приняли театральные позы, и один, выступив вперёд, объявил:

– Позвольте нам выразить искреннюю признательность господину мэру за приглашение на этот блестящий вечер. Это большая честь для нас – играть в стенах Сити-Холла. Мы исполним отрывок из пьесы Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь». Надеемся, что бессмертные строки великого англичанина придутся вам по сердцу и отвлекут от повседневных забот…

Тем временем Твид вышел на крыльцо и увидел внизу невысокого молодого человека, лукаво глядящего на него из-под полы широкой фетровой шляпы. Лакей тихо сообщил:

– Этот господин желал видеть вас, мистер Твид.

«Сахем» молча кивнул и медленно спустился по ступенькам.

– Кто вы такой, сударь? – грубым голосом осведомился он.

– Лейтенант нью-йоркской полиции Джек Нисон, – приподнял шляпу человек.

– Что вам надо?

– Почти ничего. Только услышать несколько слов в качестве подтверждения своей правоты.

Твид смерил его тяжёлым взглядом.

– Если у вас какое-то дело, извольте явиться завтра в мою контору. А сейчас я, как видите, занят.

– Боюсь, что дело, с которым я пришёл, не терпит отлагательства.

– Тогда выкладывайте его и побыстрее.

– Вы не против пройтись по парку?

Твид покосился на лакеев.

– Не против. – Он достал трубку, набил её табаком и задымил, медленно идя по дорожке.

– Я веду дело о похищении русского дипломата Семёна Костенко, – сообщил Нисон.

– Любопытно.

– В ходе расследования я выяснил, что это похищение было организовано двумя людьми: Тадеушем Грохолей и Джулиусом Моравским. Они совершили его с целью получить сведения о тайной миссии русского агента и передать его в руки английской разведки. Вторую задачу им выполнить не удалось, ибо агент был отбит у них членами банды «Мёртвые кролики», которые анонимно доставили его в полицейский участок. Вскоре после этого Моравский был убит…

– Всё это очень интересно, но при чём тут я? – прервал его Твид.

– При том, что это вы приказали убить Моравского.

Миллионер остановился.

– Вы в своём уме, офицер?

– Разве я похож на сумасшедшего? – улыбнулся Нисон.

– Хм… Пожалуй, нет. И зачем же, по-вашему, мне это понадобилось?

– Не знаю. Возможно, вы не сговорились с Моравским относительно дальнейшей судьбы Костенко. А может быть, отомстили ему за то, что он действовал за вашей спиной.

– И у вас, конечно, есть доказательства…

– Разумеется. Не думаете же вы, что я пришёл к вам просто поболтать. Тадеуш Грохоля был сегодня арестован и доставлен мной в тайное место, где его не найдут ваши головорезы. Он готов дать показания против вас. В этом его поддержит и британский консул Уитенфорд, который, если не ошибаюсь, присутствует на сегодняшнем мероприятии. Если желаете, мы можем войти и спросить его самого.

Твид исподлобья посмотрел на сыщика.

– Не бери меня на понт, щенок. У тебя ничего нет, кроме догадок и предположений…

– Полагаю, для Сайски будет достаточно и догадок.