Геодезисты быстро разбрелись по окраинам поляны «привязывать» первые сборные бараки, которые приехали в трюмах тех же самоходных барж. Вечером начальник стройотряда повёл Толю Ульненко к прямоугольнику, очерченному свежими колышками, и распорядился:

— Завтра с утра выроешь здесь котлованчик. Под первый барак. Будем ставить бараки капитально. Чтоб сто лет стояли! Когда-нибудь потом они станут складами.

— Как тут с вечной мерзлотой? — поинтересовался Толя.

— Есть! Есть! — Начальник кивнул. — Копать тебе неглубоко. Она и сама по себе — почти бетон. Упрёшься в неё — увидишь.

С утра на прибрежный песочек выгружали первую бетономешалку и первый бункер со щебнем. А Толя тем временем завёл экскаватор и слегка копнул. И первый же ковш вместе с дёрном поднял из земли труп мужчины — полуразложившийся, но в совершенно целых яловых сапогах.

Его приняли на быстро раскинутый брезент, унесли к опушке, Толя чуть отвёл экскаватор и копнул ещё раз. И снова ковш поднял вместе с дёрном мужской труп.

К ужасу сбежавшихся строителей, мужскими трупами был буквально устелен весь прямоугольник, намеченный под первый барак. В сапогах трупов, в карманах брюк, пиджаков, галифе, полувоенных френчей, рубах и курток были найдены завёрнутые в вощёную бумагу или зашитые в клеёнку партбилеты. И во всех уплата партийных взносов заканчивалась летом 1937 года. И на всех печатях значились различные партийные организации Новосибирска и его окрестностей.

Недалеко от полянки карта показывала деревню, которую в будущем предстояло перенести за пределы молодого города. Строители сбегали туда и привели на берег Оби стариков. Глядя на трупы, сняв шапки, старики истово крестились и говорили, что трупов должно быть куда больше, что около двадцати лет назад вся поляна, почитай, была ими густо усеяна. И люди из деревни, прибежавшие в ту далёкую пору на звонкую дробь пулемётной стрельбы, присыпали трупы землёй два дня полных, с рассвета до темна. А закопать по-человечески, глубоко, как положено, не было никакой возможности. Потому что вечная мерзлота тут почти под дёрном, могилу в ней вручную долбить — дело долгое, мучительное, а трупов не счесть. И от понятного страха, да ещё от боязни болезней, местные жители потом обходили эту поляну вот по сей день. И детей наказывали, если кто ненароком забредал сюда за грибами или ягодами. Этих грибов и ягод не ели, как не едят с кладбища.

Колхоз состоял в основном из рыбаков да охотников. И председатель был охотником. Но, объяснил он, близ поляны никто не охотился, и рыбу тут тоже не ловили, несмотря на отличную отмель. Потому-то и белки и птица тут водились непуганые. Сам собою образовался заповедник.

Председатель же и рассказал, что расстреляли здесь одних врагов народа, что везли их по Оби куда-то дальше, на север, на поселение, но по дороге они якобы взбунтовались, хотели захватить баржу, и потому пришлось их тут всех положить. Так позже объяснял случившееся заезжий районный начальник — в том же тридцать седьмом году. А председатель тогда был молодым парнем и только собирался на срочную службу в армию…

Старики местные тоже были в ту далёкую пору сравнительно молодыми мужиками, насчёт врагов народа, понятное дело, слыхали, но в бунт их на барже не поверили. Потому что ни у одного из расстрелянных не было в руках никакого, даже мало-мальского оружия — ни наганов, ни ножей, ни топоров, ни кольев, ни лопат хотя бы. Зато у многих были зажаты в скрюченных пальцах узелки с едой. А с таким-то «вооружением» какой же бунт — против пулемётов у охраны? Видно, просто выгрузили бедолаг на поляну, положили из пулемётов безо всяких объяснений и уплыли себе по реке. То ли вверх, то ли вниз — вода следов не держит…

— А бежать хоть кто-то из них мог? — поинтересовался в те минуты Толя Ульненко.

— Отчего же нет? — согласился один из стариков. — Кто по краям стоял — может, и убег. Только не к нам же ему заявляться!.. Коли бежал — так куда подале…

Правду сказали местные старики — трупы пришлось поднимать из-под дёрна буквально по всей поляне. И с краёв, вдоль опушки — тоже. Значит, и с опушки в людей стреляли — всё предусмотрели… Никто не убежал! И первое, что довелось тут рыть Толиному экскаватору, была братская могила. Взрывники ему помогали — чтоб углубиться в вечную мерзлоту. Памятник поставили поначалу временный, из прихваченного с собою тонкого сортового проката, и все имена, которые удалось выловить из аккуратно сбережённых партбилетов, на этом памятнике были обозначены. Однако некоторые трупы оказались без партбилетов, без документов, и их просто пересчитали.

Партбилеты убитых не зарыли — отправили специальным катером в Новосибирск, областному начальству.

С этого и начинался молодой «закрытий» город.

Читая книгу Льва Разгона «Непридуманное» — о ГУЛАГе, — наткнулся я на пронзительный авторский вопрос: как убивали? Свои — своих! Как происходило это самое жуткое в жуткой трагедии великого народа?

Давний рассказ добродушного экскаваторщика Толи Ульненко — один из ответов. Он пришёл ко мне куда раньше вопроса… Порою убивали вот так — просто и без затей. Брали людей среди ночи по спискам, неведомо кем составленным и утверждённым, везли неведомо куда сотнями и косили из пулемётов безо всяких разговоров. Потому что ежели провели бы хоть один допрос, первым делом отобрали бы партбилеты.

Весной 1996 года «Литературная газета» сообщила, что в Новосибирской области тридцать седьмого года пятнадцать процентов арестованных были расстреляны в день ареста. Что тут добавишь?

Спешили палачи. Куда? Зачем? Не исключено — вслед за жертвами.

31. Молитва дикарки

Пеленгатор — у ног, два свеженьких кхета — возле пеленгатора, и я тут же — весь увешанный ракетами, ракетницами и мегафоном. Так сказать, готовый к бою.

Уходя в пойму Кривого ручья встречать вертолёт, я заглянул к Тору, предупредил, что вернусь дня через два-три, и спросил: не боится ли он, что хуры, которых сыны неба отбросят от селения ту-пу, могут по дороге домой «завернуть» к купам? Вроде бы тут недалеко… И меня не будет…

— Боюсь, — признался Тор. — Они — хуры. Всё могут. Где они сейчас?

— Недалеко от ту-пу. Спят.

— Их можно всех убить. Спящих. Но мы уже не успеем. Пока дойдём — они проснутся.

— Убьёте этих — придут другие, — возразил я. — Их много. Надо их напугать. Чтоб боялись и не приходили.

— Страх забывается. — Тор философски почесал за ухом. — Сегодня страшно, завтра — нет. От страха излечиваешься, как от болезни. Наш колдун умел лечить и болезнь, и страх. У хуров тоже есть колдун. Испугаются — он вылечит.

— Может, послать разведку? — осторожно спросил я. — Чтоб хуры не могли прийти неожиданно.

— Разведка ушла на рассвете, — грустно сообщил Тор. — Сар, Кыр, Шур… Они встанут у Глубокого оврага. Хуры не минуют этот овраг, если пойдут к нам. Сар успеет предупредить. Он бегает быстрей любого хура. А ты не можешь остаться?

— Вождь Мих зовёт.

— Тогда иди. Вождя надо слушаться.

Я вернулся в палатку, разложил карту на столе. Безымянный овраг тянулся в сторону Аки с северо-востока на юго-запад — как точная параллель курсу разбойников-урумту. Именно из этого оврага и вытекал Кривой ручей, упирался в небольшое плоское нагорье и резко поворачивал на восток, почти параллельно Аке. Не исключено, именно на этом повороте ручей и врезался в слюдитовую жилу, потихоньку вымывал из неё при разливах изумруды и уносил к селению купов. Самое подходящее место!.. А длина оврага немаленькая — восемь с половиной километров. Действительно, никак его не минуешь, если сворачивать на селение купов с ближних северных подходов к пещерному посёлку ту-пу.

А если с дальних подходов?.. Кто знает, сколько пробегут разбойники в страхе перед светом прожекторов и воем вертолётной сирены?

Как-то неспокойно стало на душе.

По оврагу я аккуратно написал название — «Глубокий» — и сложил карту. Переносить Совет из-за меня не станут. Я не член его, и моё присутствие не обязательно. И что-то там решат без меня, но с непременным Женькиным участием? А выполнять потом мне… Не время для предчувствий и капризов!