Семейка коз, куры, пара свиней — все это было в ведении Мэй. Активно помогали дети, кроме Джо, которому недавно исполнилось шестнадцать лет (постоянная работа в кузнице сделала его крупным и мускулистым, отчего он казался старше), была ещё Хильда, тринадцати лет от роду, она считалась самой главной женщиной после матери, затем по возрасту шла восьмилетняя Джен, и, наконец, шестилетний Дрю. Заняты были все. Глэдис старалась не отставать. Работа ей не очень нравилась. Хоть она выросла в загородном доме, сельская жизнь была ей незнакома. Но она старалась хоть чем-то помочь. Одевались в просторные рубахи, кот — широкая рубаха с узкими рукавами, и сюркот — такая же рубаха, только еще более широкая и рукава пошире, да пошита из более плотной ткани. Все прихватывалось поясом. Одежда женщин мало отличалась от одежды мужчин по крою, мужская была покороче — максимум, до колена. Дополняли наряд суконные или льняные шоссы и башмаки из грубой кожи. С непривычки Глэдис было холодно в этой одежде, но Мэй и дети порой одевались еще легче, и, кажется, не испытывали никаких неудобств.
В воскресенье Мэй настояла, чтобы Глэдис пошла с семьей в церковь.
— Если не пойдешь, то люди подумают, что ты колдунья. В Уолхалле не любят чужих, — сказала она.
Боб и дети тщательно умылись и надели чистую одежду. В целом, она была пошита так же, как и повседневная, но из более тонкого полотна, отделана цветной тесьмой и пояс к этой одежде полагался более красивый.
Деревенская церковь была очень небольшой и скромной, но каким-то чудом вместила всех прихожан. В церкви священник, отец Эндрю, увидев новое лицо, обратился к Глэдис и мягко, но настойчиво пригласил ее на исповедь. Глэдис никогда не была особенно религиозна, но, все вокруг были так серьезны и торжественны, что и она поневоле прониклась общим настроением. Отец Эндрю расспрашивал ее очень подробно о том, кто она и откуда пришла, что случилось с ней. Глэдис пришлось нелегко, но она кое-как выкрутилась, сославшись на то, что недавно подверглась нападению разбойников, что до сих пор нездорова и мысли путаются, но обещала прийти в самое ближайшее время и все рассказать. Но в целом, он произвел на Глэдис благоприятное впечатление, хотя и показался чересчур любопытным.
После посещения церкви Глэдис всерьез подумала о том, что можно рассказывать о себе, а что — нет. Она определенно нуждалась в «легенде». Правду говорить нельзя — это очевидно. В конце концов, девушка придумала сносную, на ее взгляд, историю. Другой важный результат, который Глэдис принесла из церкви — она, наконец, определила время, в котором оказалась: начало 14 века! В алтаре у священника лежало законченное письмо, и внизу стояла дата. Глэдис украдкой подсмотрела ее. Цифры были написаны витиеватым почерком, и последние две она не разобрала, не то 25, не то 35. Вот это да! Если бы удалось смыться отсюда с трофеем, ребята были бы очень довольны. Только где они теперь…
Дни текли за днями, похожие один на другой. Повторить попытку самоубийства у Глэдис пока не получалось: она почти никогда не оставалась одна, все время рядом была Мэй, или крутился кто-то из детей. К тому же, как только Глэдис начинала думать о новой попытке, снова откуда-то изнутри поднимался ледяной ужас, и девушка опять откладывала мысли о возвращении в «долгий ящик». Как ни странно, ей не было настолько плохо, чтобы желание уйти из жизни стало очень сильным. Каждодневная работа была однообразной и тяжелой, но приносила небольшие радости в виде удовлетворения от порядка в доме, наведенного своей рукой, вида живописных гроздей сушеных яблок и груш, в нанизывании которых принимала участие и Глэдис, даже блики солнца на поверхности воды в ведре согревали душу. Странно, что раньше Глэдис не замечала этих маленьких радостей. Наверное, ее слишком многое отвлекало от них там, в ее времени, а здесь не было никаких изощренных развлечений вроде телевизора, или компьютера, и красота мира проявлялась ярко и выпукло, практически, была частью жизни этих людей. Мэй учила Глэдис шить, а девушка взамен показала хозяйке несколько приемов вышивки, которым ее когда-то обучили в школе, но Мэй они были незнакомы, и женщина с энтузиазмом принялась их осваивать. Вдруг это мирное течение жизни всколыхнул трагический случай.
Накануне вечером, придя из кузницы, Боб радостно рассказывал, что получил из замка Блэкстон, владения сюзерена, большой заказ на наконечники стрел и копий и разнообразные пряжки для доспехов и упряжи: Виль, замковый кузнец, не любил мелкой работы, и старался отдать ее кому-нибудь другому. Сам он ковал нагрудники, налокотники, шлемы, и тому подобное. Но Боб не был так разборчив, и брался за любую работу. Ему доставлял удовольствие сам процесс возни с железом. К тому же этот заказ сулил неплохой заработок. Весь следующий день Боб и Джо провели в кузнице, и вернулись под вечер усталые, но довольные. Вот и сегодня они снова отправились в кузницу. Мэй и Джен пошли кормить скот, Хильда копалась в огороде, Дрю бегал на улице с такими же маленькими ребятишками. Глэдис возилась во дворе с большим чаном, который они выкатили вдвоем с Мэй. Назревала стирка. Девушка уже привыкла обходиться во время уборки без моющих средств, но для стирки и мытья Мэй варила домашнее мыло из жиров и щелока. Оно было без отдушек, и почти не пахло, но стирало хорошо. Глэдис уже вылила в чан ведра два воды (она научилась управляться с тяжелыми бытовыми предметами), как вдруг безмятежное утро прорезал нечеловеческий вопль, донесшийся из кузницы.
Глэдис и Мэй бросили все и помчались туда. Мэй вбежала первая и замерла на пороге.
— Уходи, не смотри туда, — бросила она через плечо, — Лучше не пускай сюда детей.
— Я изучала медицину, Мэй! — возразила Глэдис, — Пусти меня, мне надо посмотреть. Не бойся, в обморок не упаду, — добавила она, увидев, что женщина колеблется.
Картина была в самом деле ужасная. Боб катался по полу, подвывая, как раненый пес. Вся передняя сторона левой руки и частично бок были обожжены. Середина ожога была страшного иссиня-черного цвета, ее окаймляла красная зона, покрытая большими пузырями. К краям зона светлела. Джо, белый, как полотно, невнятно бормотал, бескровными губами. Из его бессвязных оправданий Глэдис поняла, что они ковали наконечники для стрел, Джо отковывал куски железа в бруски, а Боб отсекал от брусков по кусочку и придавал им форму. Один из брусков у Джо упал и откатился к горну. Юноша этого не заметил. Через некоторое время Боб понес к двери ведро с готовыми поковками, и случайно наступил на этот злосчастный брусок, который покатился, как ролик, под ногой кузнеца, и он чуть не упал в горн, но успел подставить руку. К счастью, Боб работал без кот, и дело не осложнилось горящей одеждой, но и без того положение было не из легких. Бок пострадал меньше, хотя и там вздулись волдыри. Мэй хотела их вскрыть, но Глэдис не дала, предупредив, что так можно погубить больного. Ожог на руке был очень серьёзным. Глэдис было ясно, что обугленные ткани нужно удалить, иначе они будут отравлять близлежащие, и может развиться газовая гангрена. Она закусила губу: опять хирургия! Обезболивающие, антибиотики, где вы! Нет даже хирургических инструментов. Боба отвели в дом. Он непрерывно стонал. Плита в кухне к счастью, была горячей. Глэдис велела нагреть воды, принести чистого полотна и острый нож.
— Джо, найди что-нибудь тяжелое, желательно не железное. Ты должен ударить отца по голове так, чтобы он потерял сознание, — сказала она юноше, — Тогда ему не будет больно. Сможешь?
Парень кивнул. Операция длилась недолго и прошла хорошо. Глэдис ухитрилась не задеть крупных сосудов, а Джо удачно ударил Боба по голове дубовой скалкой, так что кузнец пришел в себя только после того, как Глэдис закончила. Мэй не вмешивалась, видимо, поверив девушке. По окончании они вместе укутали руку и торс Боба в полотно.
Последовавшие за этим дни были сущим кошмаром для семейства. Боб испытывал сильные боли. Глэдис удалось немного облегчить их с помощью вытяжки из маковых зерен (пришлось вспомнить основы фармакологии и историю медицины — курсы, которые она с интересом прослушала в университете, но не придала им особого значения), потом поднялась температура. Повязки меняли так часто, как только позволяли запасы полотна. Обнадеживало то, что признаков гангрены пока не было. Джо никто ничего не сказал, но на парне и так лица не было. К счастью, основную часть заказа они сделали вдвоем, так что теперь юноша мог работать в кузнице один. Он уже достаточно знал и умел. Но ему нужно было помогать — раздувать мехи. За это взялась Мэй. Домашние дела легли на Хильду. Глэдис помогала, как могла, но заботы о больном отнимали у нее много времени и сил, девушка отходила от него очень редко и ненадолго. Один день выдался особенно тяжелым. Боб почти все время был без сознания, но, по крайней мере, не страдал от боли. Он только лежал и тяжело дышал. Ночью Глэдис, сидя рядом с больным, услышала приглушенные всхлипы. Девушка встала и пошла в кухню. Мэй лежала на сундуке и плакала, уткнувшись лицом в подушку. Девушка обняла ее.