– Да точно ли только в твоей ладони она являет эти слова?

– Давай проверим! – весело сказал Нодаль и вдруг повернулся к Цкул Хину. – К примеру, на нем.

Цкул Хин изобразил смущение и безропотно протянул уцелевшую руку. Улегшись к нему на ладонь, саора вновь заговорила, но на этот раз знаков было значительно меньше и изречение быстро пошло по кругу.

– «Ты – не он, он – не ты», – прочитал вслух Цалпрак.

Саору передавали из рук в руки, но она твердила одно и то же: «Ты – не он, он – не ты». В конце концов Цалпрак воскликнул, с восторгом глядя Нодалю в лицо:

– Ты – государь Тсаарнии! Сын лучезарной Вохтааль! Первое, что ты сделал, вернувшись, – остановил кровопролитие.

Он склонился перед Нодалем и Вац Ниуль в земном поклоне, и его примеру с готовностью последовали все остальные.

– Остановить-то я его остановил. Только понять не могу, отчего оно разыгралось? – сказал Нодаль.

– Очень просто, – отвечал Цалпрак. – Что случилось с Вац Ниуль, ты, судя по твоим действиям, уже узнал в Балсагане. Так вот, отбили мы ее у дюжины тагун возле самых городских ворот. А из города им на подмогу еще лихая дюжина выезжает. Ну, это нас не испугало. Наших-то – весь Балсаган. Это ж черная дюжина, и все верхом. Оттеснили тагун за ворота, а там уже, оказывается, добрые сарфосцы рибуров раскидали, шум заслышав, и опять ворота открывают. Я и решил – вернемся домой, а Цкул Хин все равно этого дела так не оставит, уж точно пришлет в отместку пару черных дюжин. Так лучше уж сразу ломить на дворец. Тем более, горожане поднялись на подмогу. И то, прорвались уже к самым дворцовым воротам. Как вдруг – ты. Несешься, словно ураган, никого вокруг не видишь, ни чужих, ни своих. Выбил посохом ворота – и во дворец. Вац Ниуль у меня за спиной только ахнула. А все остальное ты и сам знаешь.

– Помилуй, государь, не вели казнить! – жалобно возопил бывший наместник, извиваясь в попытках облобызать нодалевы сапоги.

– Забирай своих тагун и рибуров и отправляйся в Саркат. Расскажешь там обо всем, что случилось, моему другу и брату премудрому царю Шан Цвару, а уж он пускай решает, к какой службе вас пристроить. Кому вы здесь-то нужны? – величаво изрек Нодаль и думать забыл о минувшей вражде.

Через каких-нибудь полнимеха слух о возвращении государя пронесся по всем улицам и закоулкам тсаарнской столицы. Возле дворца собралась огромная толпа горожан, громогласно приветствуя царя и царицу и страстно желая на них поглазеть. Но вместо царя и царицы из дворца вышел Цалпрак с сыновьями и убедил толпу разойтись, объявив, что до вечера следующего дня государь и слышать не желает о празднествах ли в свою честь, о просьбах ли, тяжбах и прочих государственных делах.

Оно и не удивительно было тому, кто хорошо знал Нодаля и прежде: в ту ночь им владела одна Вац Ниуль, а об остальных подданных он сказал так:

– Они жили без царя много зим. Пускай потерпят еще несколько нимехов!

А тебе и лума не утерпеть, переходя от урпрана к урпрану? Вот и двадцатый закончился.

Задолго до того было.

Проводив Ур Фту до Восточных ворот, Трацар сунул ему за пазуху путевые альдитурды и сказал:

– А теперь, Властелин Галагара, давай прощаться. Ведь и мне пора уж домой, в Лардалл.

– Как же так? – воскликнул Ур Фта, даже не обратив внимания на высочайший титул, которым наградил его Трацар. – Выходит, отодвигая лум разлуки с Кин Лакком, я сокращаю время, проведенное с тобой?

– Нет, дорогой Ур Фта, даже если бы ты не трогался с места, мне пришлось бы уйти этой ночью. Ведь я и так уж рискую навсегда остаться по меркам Лардалла невероятным великаном. Кроме того, не забывай, что Кин Лакк – уже не Кин Лакк, а один из воинов Астола по имени Дацар, и уходит он безвозвратно.

– Это правда, – печально подтвердил невидимый Дацар-Кин Лакк.

– Ну что ж, тогда нечего делать – прощай! – сказал Ур Фта, прижимая Трацара к сердцу. – Помни, ты – самый желанный гость в подвластных мне землях. И то же самое передай всем жителям Лардалла.

– Мы встретимся гораздо раньше, чем ты думаешь, – ответил Трацар. – Я считаю своим долгом показать тебе Лардалл, как только ты завершишь неотложные дела в государстве и в собственной жизни. Прощай и готовься к тому, чтобы вместе со всеми честными агарами, хотя и не без помощи лардальцев, пройти через такие испытания, по сравнению с которыми все, что перенесли мы в последнюю зиму, покажется не более, чем двадцатью одним урпраном игры в бозабар.

– Когда же это случится? – спросил Ур Фта, едва заметно вскинув подбородок.

– Не раньше, чем через две зимы, но может быть, и через целую дюжину, а то и через две дюжины зим. Растите воинов с колыбели, да и сами не выпускайте из рук оружия, не забывайте, с какой стороны подходят к боевому гаварду. Ведь без этого нам не обойтись.

– Будь спокоен – я сам позабочусь о том, чтобы честные агары не превратились в трусливых зудриков! – воскликнул Ур Фта, вскочив на белоснежного гаварда, несколько раз кивнул на прощанье и легкой рысью выехал за ворота.

День и ночь, и еще день, и еще ночь провел он в пути, ни разу не остановившись, вкушая на ходу не только изысканные дорожные припасы, мягкий молодой мирдрод, горьковатый дым саркара, и не столько все это, сколько сладостный элих дружеской беседы.

Никогда прежде не доводилось ему столь долго и столь о многом говорить – ни с Кин Лакком, ни с кем бы то ни было еще.

Вспоминали они и рассказывали друг другу разные увлекательные истории и самые простые случаи из жизни, обсуждали между собой каждый нимех времени, проведенного вдвоем, каждую удачу и ошибку, все горести и радости. Разом заливались – то смехом, то слезами.

Только о трех вещах Кин Лакк не желал ни говорить, ни слушать – о любви как таковой, о смерти вообще и о жизни молодого Дацара, коим тоже ведь был он когда-то и вновь становился теперь.

К исходу третьего дня они уже не знали, о чем еще можно вести речь, не рискуя повториться. И тогда Кин Лакк неожиданно запел, но не привычным Ур Фте хрипловатым, а чистым и протяжным голосом:

Не было никакого сомнения, что это поет не Кин Лакк, а Дацар, молодой воин-итац, из тех, что называли себя сынами седого Нидема, и поет он старинную форлийскую витволу.

Чудесные звуки, слетавшие с невидимых уст, казались песней самого неба. В этот нимех было оно прозрачно-зеленоватым и скрывалось местами за длинными, как ветви габаля, покрытые снегом, грядами облаков. Облака непрерывно и плавно стремились на восток, подражая упорному всаднику на белом гаварде.

Но на закате и сам Ур Фта, и его замечательный зверь стали выбиваться из сил. У гаварда уже заплетались лапы, и требовалось непрестанно его погонять, чтобы он не остановился. Но вскоре, опоенный протяжной витволой, Ур Фта не заметил, как выронил плетку и, повалившись лицом на мягкую теплую шерсть, забылся в глубоком сне.

Когда он очнулся, то не сразу уразумел, что произошло. Гавард его лежал прямо на снегу, поджав под себя лапы, и, вытянув морду, мирно спал. Кругом стояла густая тьма, время от времени слегка разбавляемая слабым светом луны, то появлявшейся, то вновь скрывавшейся за бегущими облаками.

Ур Фта окликнул Кин Лакка, но тот не отозвался, и только тогда он нащупал за пазухой альдитурды. Теперь на эти блестящие камни была вся надежда. Впрочем, Ур Фта и не сомневался, что с их помощью сумеет догнать Кин Лакка. Двумя пальцами он бережно извлек один за другим и сжал альдитурды в нижних кулаках.

В следующий лум глаза его переполнили крутящиеся блики и нити ослепительного света, скользящие в разные стороны, словно воздух окаменел, сделавшись прозрачным кристаллом, и сразу раскололся в лунном сиянии от удара исполинского молота.